Константин Леонтьев о Достоевском

[denis_polozhaev]

Из письма К.Н.Леонтьева к В.В.Розанову, 8 мая 1891 г., Оптина Пустынь:

Хотя в статье Вашей о "Великом Инквизиторе" многое множество прекрасного и верного, и сама по себе "Легенда" есть прекрасная фантазия, но все-таки и оттенки самого Достоевского в его взглядах на католицизм и вообще на христианство ошибочны, ложны и туманны; да и Вам дай Бог от его нездорового и подавляющего влияния поскорей освободиться!

Слишком сложно, туманно и к жизни неприложимо.

В Оптиной "Братьев Карамазовых" правильным пра­вославным сочинением не признают, и старец Зосима ни­чуть ни учением, ни характером на отца Амвросия не похож. Достоевский описал только его наружность, но говорить его заставил совершенно не то, что он говорит, и не в том стиле, в каком Амвросий выражается. У от. Амвросия прежде всего строго церковная мистика и уже потом - прикладная мораль. У от. Зосимы (устами кото­рого говорит сам Федор Михайлович!) прежде всего мо­раль, "любовь", "любовь" и т. д., ну, и мистика очень слаба.

Не верьте ему, когда он хвалится, что знает монашество; он знает хорошо только свою проповедь любви - и больше ничего.

Он в Оптиной пробыл дня два-три всего!..

"Любовь" же (или, проще и яснее, доброту, милосер­дие, справедливость) надо проповедовать, ибо ее мало у людей и она легко гаснет у них, но не должно пророчить ее воцарение на земле. Это психологически, реально невоз­можно и теологически непозволительно, ибо давно осужде­но Церковью как своего рода ересь (хилиазм, т. е. 1000-лет­нее царство Христа на земле перед концом света). Смотри "Богословие" Макария , т. V, стр. 225, изд. 1853 г.

В автобиографическом очерке "Мое обращение и жизнь на св. Афонской горе" Леонтьев замечает:

Романист может иногда, не веруя сам, превосходно изобразить верования другого лица... Эмиль Золя в "Проступке аббата Муре" до того правильно и глубоко анализировал духовную борьбу молодого священника, что если устранить из этого изображения некоторые особые душевные оттенки, свойственные исключительно католичеству, то в истории этой борьбы и православный монах может при сходных условиях узнать самого себя. Творчество Золя в этом случае гораздо ближе подходит к духу истинного личного монашества, чем поверхностное и сентиментальное сочинительство Достоевского в "Братьях Карамазовых".