"ЛУБЯНСКОЕ БАРАККО"
Бывают дома, которым на роду написано разделять со своими жильцами жизненные передряги, - дом N46/48 по Земляному Валу (до 1994 - ул. Чкалова) из их числа. Ровесник Победы, он хранит на своем фасаде красный гранит, заготовленный Гитлером для несостоявшегося монумента в честь взятия Москвы. Дом особого назначения, построенный для сотрудников "органов", он пережил чистку после ареста Берии. Рекордсмен по архитектурным излишествам, попал в опалу во время борьбы с украшательством и стал символом конца эпохи "сталинского ампира".
Немецкое качество
Непростая судьба дома на улице Чкалова была предопределена в момент рождения - заказчиком его строительства было Министерство государственной безопасности, всемогущее МГБ (преемник НКВД). Ведомство, державшее в страхе всю страну, заказало в 1946 году проект дома известному советскому архитектору Евгению Рыбицкому. Что двигало им - желание угодить заказчику, страх создать что-то недостаточно внушительное или просто стремление держаться мейнстрима - сейчас уже не выяснить (архитектор скончался в 90-х годах прошлого века).
Результат оказался выдающимся даже на фоне господствовавшего тогда триумфального, нарядного стиля, получившего название сталинского ампира. Колоннады, портики, надстройки, башенки - все это в огромном количестве появилось на парадном фасаде дома, выходившем на Садовое кольцо. До сих пор бросаются в глаза балконы в два этажа, внутри которых балкончики поменьше...
Цоколь дома облицован красным гранитом. Есть версия, что это - малая часть камня, заготовленного гитлеровцами для монумента по случаю взятия Москвы. Часть материала для несостоявшегося сооружения пошла на отделку домов на Тверской, часть досталась "чекистскому" жилью. В доме вообще было много трофейного, его и строили пленные немцы.
- Сантехника, кафель на кухне и в ванной комнате, выключатели, розетки, - рассказывает Вадим Цибин, живший в доме еще ребенком. И великолепный дубовый паркет. Сливные бачки были чуть ли не со свастикой и отличались от наших, фаянсовых, большим объемом и малой толщиной стенок. Бабушка рассказывала, что, когда въехали, лестница в вестибюле была выстлана ковром, а у тумбочки с телефоном сидела вахтерша и расспрашивала посетителей, кто они такие и к кому идут.
В доме были невероятных размеров квартиры - по 200-250 метров, с черным ходом. В них жили важные чины из НКВД. Про эти, как их называли, генеральские квартиры шутили, что их хозяева ходят по ним с путеводителем - чтобы не заблудиться. Балконы, выходившие на Садовое кольцо, опечатывались - вдруг Сталин проедет, а кто-нибудь выстрелит? Участковый милиционер регулярно ходил и проверял печати.
- Я однажды был в такой квартире у одноклассника -тогда они уже стали коммуналками, - вспоминает Цибин. -Для меня, школьника, это был просто лабиринт. Еще в доме был двор в два уровня, изолированный от улицы огромными воротами. Потом, конечно, их перестали запирать...
"Генеральские" и "дворницкие"
Обитатели дома делились на две категории: сотрудники органов и прочие демобилизованные военные, в основном пограничники. Первые считались "белой костью" и занимали самые гигантские квартиры. Остальных по возвращении с фронта селили в относительно скромные апартаменты, не превышавшие 60 метров (спесивые соседи презрительно называли их "дворницкими"). Некоторые сразу становились коммуналками - как двухкомнатная квартира Татьяны Андреевны Мироновой, прошедшей всю войну шифровальщицей СМЕРШа (советская контрразведка, расшифровывалась как "Смерть шпионам") и вернувшейся домой в 1951 году.
Мирная жизнь в послевоенной Москве для многих высокопоставленных жильцов дома закончилась в 1953, когда арестовали и расстреляли Берию. Стихи на детских утренниках ("Что за праздник у ребят? Ликует пионерия: это к нам пришел в отряд Лаврентий Палыч Берия") сменились суровыми строками в сообщении "Правды" о "преступных антипартийных и антигосударственных действиях" всесильного чекиста. Для дома на улице Чкалова это имело самые прямые последствия: вскоре после этого из подъездов исчезли хрустальные люстры и ковровые дорожки. По рассказам старожилов, жильцов роскошных квартир, пытавшихся удрать через черные ходы, ловили и выселяли в места не столь отдаленные вместе с семьями - борьба со сторонниками Берии велась в лучших традициях ведомства. Некоторых просто разжаловали - повезло. Они доживали свой век, донашивая генеральские шинели без погон. Потом в коммуналках поселили обычный народ.
"Долой излишества!"
"...Лишить архитектора Рыбицкого звания лауреата Сталинской премии, присужденного ему за жилой дом на улице Чкалова в г. Москве, в проекте которого допущены крупные излишества и недостатки в архитектурном и планировочном решениях".
Чистка в доме была не последней неприятностью этих лет: в середине 50-х в стране начались гонения на "архитектурные излишества". Власти осознали, что строить так, как это делали при Сталине - помпезно, вольно, не стесняясь в средствах, нельзя: слишком дорого. Одновременно с концом культа личности произошло осознание: простой народ живет плохо и с этим надо что-то делать.
Из постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР "Об устранении излишеств в проектировании и строительстве" от 4 ноября 1955:
"Получила широкое распространение внешне показная сторона архитектуры, изобилующая большими излишествами. (...) Ничем не оправданные башенные надстройки, многочисленные декоративные колоннады и портики, заимствованные из прошлого, стали массовым явлением, в результате (...) на жилищное строительство перерасходовано много государственных средств, на которые можно было бы построить не один миллион квадратных метров жилой площади для трудящихся... Так, например, в г. Москве в жилых домах по улице Горького (архитектор Жуков), по Можайскому шоссе (архитектор Чечулин), по Ленинградскому шоссе (архитекторы Готлиб и Хилькевич) в угоду показному украшательству применены многочисленные колонны, портики, сложные карнизы (...). Особенно большие излишества допущены архитектором Рыбицким в доме на улице Чкалова... На строительстве гостиницы "Ленинградская" на 354 номера в г. Москве затрачено столько же средств, сколько понадобилось бы на строительство экономично запроектированной гостиницы на 1000 номеров".
Архитектора лишили Сталинской премии, а дом постепенно утратил свой спецстатус. Правда, разрушать башенки и портики не стали. Позже в декоративных надстройках на крыше располагался Центр спутниковой связи ДОСААФ. Торчащие на крыше антенны в сочетании с помпезными украшениями были настолько живописны, что привлекли внимание киношников: дом снялся в знаменитом советском фильме про шпионов "ТАСС уполномочен заявить".
Сейчас дом на Земляном Валу вернул себе звание элитного: квартиры нетиповой планировки рекламируются как "эксклюзивные", а место на Садовом кольце считается очень престижным. Из первых обитателей дома в живых остались единицы. Вместо вахтерши с тумбочкой в подъездах решительные квадратные охранники, на окнах стеклопакеты, а двор снова накрепко заперт - там теперь паркуются дорогие иномарки. Коммунальщики на дом не нарадуются: "Все крепкое, немцы строили". Только вот башенки на крыше мешают: снег счищать трудно.
Братья Вайнеры, «Петля и камень в зеленой траве» (отрывок из книги)
«Я вошел в подъезд отчего дома на Садово-Триумфальной, кошмарного сооружения с портиками, лепниной, немыслимыми эркерами, висящими с крыши колоннами, облицованного гранитом, регулярно рушащимися фризами - один из шедевров расцвета сталинского архитектурного стиля «вампир». После войны этот дом, один из самых больших в Москве, имел собственное имя - «дом МГБ на Маяковской».
Ни в одной футбольной команде не меняется так состав игроков, как обновлялись жильцы нашего дома. Они въезжали сюда на трофейных «опелях» и «мерседесах», солдаты тащили за ними караваны трофейного добра, жены успевали посоревноваться шубами, раскатывали на персональных «ЗиМах» и «ЗиСах», шумно пили, дрались, пока однажды ночью - довольно скоро ответственного квартиросъемщика не увозили навсегда в неприметной «Победе». Оставшиеся семьи выселяли совсем, иногда их просторные квартиры превращали в коммуналки, подселяя к ним родственников бывших хозяев жизни.
Их сажали поодиночке, иногда этажами, порой целыми подъездами - это зависело от подъема или спада очередной волны репрессий. Никто в доме не сомневался в их виновности, хотя я убежден, что ни одного из них не арестовали за действительно совершенные ими бесчисленные преступления - просто машина насилия время от времени требовала - для собственной надежности - смазки кровью. Они уже давно были не людьми, а деталями этого громадного механизма насилия и истязаний, у которого было пугающе-бессмысленное название - ОРГАНЫ, и высшая цель - вселение неиссякающего, неизбывного, неистребимого, всеобъемлющего ужаса в души каждого отдельного человека. И чтобы эта машина не знала ни при каких обстоятельствах осечек, сбоев и неполадок, чтобы она стала абсолютной - ее детали своевременно или досрочно заменялись другими. Смертию жизнь поправ.
Особенно крепко сажали из этого дома в сорок девятом, пятьдесят первом, пятьдесят третьем. По ночам во всем доме не светилось ни одного окошка, хотя не спали нигде, сторожко прислушиваясь к шуму затормозившего во дворе автомобиля, стуку парадных дверей, гудению лифтов.
Я помню, как отец регулярно вырезал маникюрными ножницами странички из своей телефонной книжки. Ночью, когда я бежал пописать, я видел мать в бигуди и толстом капоте, неподвижно замершую в передней. Теперь уж я и не помню - дожидалась ли она отца с работы или ждала страшных гостей.
Однажды - это я хорошо запомнил - когда арестовали полковника Рюмина, нашего соседа и организатора дела врачей-убийц, отец приехал с работы утром, с бледным жеваным лицом и бодряцким голосом сказал матери:
- Да не тревожься ты! Нам нечего бояться - у меня совесть чиста…
А мать в ответ заплакала.
Штука в том, что у всех, кого забирали из нашего дома, совесть была чиста. Потому что совесть давно стала понятием чисто разговорным и была твердо и навсегда заменена словом «долг»...
После пятьдесят третьего никого в нашем доме не арестовывали, словно хотели еще раз подчеркнуть, напомнить, затвердить - отсюда забрали только людей с чистой совестью, таковы уж прихоти культа личности - пострадали только свои!
Никого не забрали после двадцатого съезда, никого не пригребли во время реабилитаций, ни о ком не вспомнили, когда выкинули кровавого Иоську из мавзолея. Данным давно выданная индульгенция сохранила силу - за действительные злодеяния спрашивать не с кого, не о чем и некому.
Всех увел унылый крысолов…".
Немецкое качество
Непростая судьба дома на улице Чкалова была предопределена в момент рождения - заказчиком его строительства было Министерство государственной безопасности, всемогущее МГБ (преемник НКВД). Ведомство, державшее в страхе всю страну, заказало в 1946 году проект дома известному советскому архитектору Евгению Рыбицкому. Что двигало им - желание угодить заказчику, страх создать что-то недостаточно внушительное или просто стремление держаться мейнстрима - сейчас уже не выяснить (архитектор скончался в 90-х годах прошлого века).
Результат оказался выдающимся даже на фоне господствовавшего тогда триумфального, нарядного стиля, получившего название сталинского ампира. Колоннады, портики, надстройки, башенки - все это в огромном количестве появилось на парадном фасаде дома, выходившем на Садовое кольцо. До сих пор бросаются в глаза балконы в два этажа, внутри которых балкончики поменьше...
Цоколь дома облицован красным гранитом. Есть версия, что это - малая часть камня, заготовленного гитлеровцами для монумента по случаю взятия Москвы. Часть материала для несостоявшегося сооружения пошла на отделку домов на Тверской, часть досталась "чекистскому" жилью. В доме вообще было много трофейного, его и строили пленные немцы.
- Сантехника, кафель на кухне и в ванной комнате, выключатели, розетки, - рассказывает Вадим Цибин, живший в доме еще ребенком. И великолепный дубовый паркет. Сливные бачки были чуть ли не со свастикой и отличались от наших, фаянсовых, большим объемом и малой толщиной стенок. Бабушка рассказывала, что, когда въехали, лестница в вестибюле была выстлана ковром, а у тумбочки с телефоном сидела вахтерша и расспрашивала посетителей, кто они такие и к кому идут.
В доме были невероятных размеров квартиры - по 200-250 метров, с черным ходом. В них жили важные чины из НКВД. Про эти, как их называли, генеральские квартиры шутили, что их хозяева ходят по ним с путеводителем - чтобы не заблудиться. Балконы, выходившие на Садовое кольцо, опечатывались - вдруг Сталин проедет, а кто-нибудь выстрелит? Участковый милиционер регулярно ходил и проверял печати.
- Я однажды был в такой квартире у одноклассника -тогда они уже стали коммуналками, - вспоминает Цибин. -Для меня, школьника, это был просто лабиринт. Еще в доме был двор в два уровня, изолированный от улицы огромными воротами. Потом, конечно, их перестали запирать...
"Генеральские" и "дворницкие"
Обитатели дома делились на две категории: сотрудники органов и прочие демобилизованные военные, в основном пограничники. Первые считались "белой костью" и занимали самые гигантские квартиры. Остальных по возвращении с фронта селили в относительно скромные апартаменты, не превышавшие 60 метров (спесивые соседи презрительно называли их "дворницкими"). Некоторые сразу становились коммуналками - как двухкомнатная квартира Татьяны Андреевны Мироновой, прошедшей всю войну шифровальщицей СМЕРШа (советская контрразведка, расшифровывалась как "Смерть шпионам") и вернувшейся домой в 1951 году.
Мирная жизнь в послевоенной Москве для многих высокопоставленных жильцов дома закончилась в 1953, когда арестовали и расстреляли Берию. Стихи на детских утренниках ("Что за праздник у ребят? Ликует пионерия: это к нам пришел в отряд Лаврентий Палыч Берия") сменились суровыми строками в сообщении "Правды" о "преступных антипартийных и антигосударственных действиях" всесильного чекиста. Для дома на улице Чкалова это имело самые прямые последствия: вскоре после этого из подъездов исчезли хрустальные люстры и ковровые дорожки. По рассказам старожилов, жильцов роскошных квартир, пытавшихся удрать через черные ходы, ловили и выселяли в места не столь отдаленные вместе с семьями - борьба со сторонниками Берии велась в лучших традициях ведомства. Некоторых просто разжаловали - повезло. Они доживали свой век, донашивая генеральские шинели без погон. Потом в коммуналках поселили обычный народ.
"Долой излишества!"
"...Лишить архитектора Рыбицкого звания лауреата Сталинской премии, присужденного ему за жилой дом на улице Чкалова в г. Москве, в проекте которого допущены крупные излишества и недостатки в архитектурном и планировочном решениях".
Чистка в доме была не последней неприятностью этих лет: в середине 50-х в стране начались гонения на "архитектурные излишества". Власти осознали, что строить так, как это делали при Сталине - помпезно, вольно, не стесняясь в средствах, нельзя: слишком дорого. Одновременно с концом культа личности произошло осознание: простой народ живет плохо и с этим надо что-то делать.
Из постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР "Об устранении излишеств в проектировании и строительстве" от 4 ноября 1955:
"Получила широкое распространение внешне показная сторона архитектуры, изобилующая большими излишествами. (...) Ничем не оправданные башенные надстройки, многочисленные декоративные колоннады и портики, заимствованные из прошлого, стали массовым явлением, в результате (...) на жилищное строительство перерасходовано много государственных средств, на которые можно было бы построить не один миллион квадратных метров жилой площади для трудящихся... Так, например, в г. Москве в жилых домах по улице Горького (архитектор Жуков), по Можайскому шоссе (архитектор Чечулин), по Ленинградскому шоссе (архитекторы Готлиб и Хилькевич) в угоду показному украшательству применены многочисленные колонны, портики, сложные карнизы (...). Особенно большие излишества допущены архитектором Рыбицким в доме на улице Чкалова... На строительстве гостиницы "Ленинградская" на 354 номера в г. Москве затрачено столько же средств, сколько понадобилось бы на строительство экономично запроектированной гостиницы на 1000 номеров".
Архитектора лишили Сталинской премии, а дом постепенно утратил свой спецстатус. Правда, разрушать башенки и портики не стали. Позже в декоративных надстройках на крыше располагался Центр спутниковой связи ДОСААФ. Торчащие на крыше антенны в сочетании с помпезными украшениями были настолько живописны, что привлекли внимание киношников: дом снялся в знаменитом советском фильме про шпионов "ТАСС уполномочен заявить".
Сейчас дом на Земляном Валу вернул себе звание элитного: квартиры нетиповой планировки рекламируются как "эксклюзивные", а место на Садовом кольце считается очень престижным. Из первых обитателей дома в живых остались единицы. Вместо вахтерши с тумбочкой в подъездах решительные квадратные охранники, на окнах стеклопакеты, а двор снова накрепко заперт - там теперь паркуются дорогие иномарки. Коммунальщики на дом не нарадуются: "Все крепкое, немцы строили". Только вот башенки на крыше мешают: снег счищать трудно.
Братья Вайнеры, «Петля и камень в зеленой траве» (отрывок из книги)
«Я вошел в подъезд отчего дома на Садово-Триумфальной, кошмарного сооружения с портиками, лепниной, немыслимыми эркерами, висящими с крыши колоннами, облицованного гранитом, регулярно рушащимися фризами - один из шедевров расцвета сталинского архитектурного стиля «вампир». После войны этот дом, один из самых больших в Москве, имел собственное имя - «дом МГБ на Маяковской».
Ни в одной футбольной команде не меняется так состав игроков, как обновлялись жильцы нашего дома. Они въезжали сюда на трофейных «опелях» и «мерседесах», солдаты тащили за ними караваны трофейного добра, жены успевали посоревноваться шубами, раскатывали на персональных «ЗиМах» и «ЗиСах», шумно пили, дрались, пока однажды ночью - довольно скоро ответственного квартиросъемщика не увозили навсегда в неприметной «Победе». Оставшиеся семьи выселяли совсем, иногда их просторные квартиры превращали в коммуналки, подселяя к ним родственников бывших хозяев жизни.
Их сажали поодиночке, иногда этажами, порой целыми подъездами - это зависело от подъема или спада очередной волны репрессий. Никто в доме не сомневался в их виновности, хотя я убежден, что ни одного из них не арестовали за действительно совершенные ими бесчисленные преступления - просто машина насилия время от времени требовала - для собственной надежности - смазки кровью. Они уже давно были не людьми, а деталями этого громадного механизма насилия и истязаний, у которого было пугающе-бессмысленное название - ОРГАНЫ, и высшая цель - вселение неиссякающего, неизбывного, неистребимого, всеобъемлющего ужаса в души каждого отдельного человека. И чтобы эта машина не знала ни при каких обстоятельствах осечек, сбоев и неполадок, чтобы она стала абсолютной - ее детали своевременно или досрочно заменялись другими. Смертию жизнь поправ.
Особенно крепко сажали из этого дома в сорок девятом, пятьдесят первом, пятьдесят третьем. По ночам во всем доме не светилось ни одного окошка, хотя не спали нигде, сторожко прислушиваясь к шуму затормозившего во дворе автомобиля, стуку парадных дверей, гудению лифтов.
Я помню, как отец регулярно вырезал маникюрными ножницами странички из своей телефонной книжки. Ночью, когда я бежал пописать, я видел мать в бигуди и толстом капоте, неподвижно замершую в передней. Теперь уж я и не помню - дожидалась ли она отца с работы или ждала страшных гостей.
Однажды - это я хорошо запомнил - когда арестовали полковника Рюмина, нашего соседа и организатора дела врачей-убийц, отец приехал с работы утром, с бледным жеваным лицом и бодряцким голосом сказал матери:
- Да не тревожься ты! Нам нечего бояться - у меня совесть чиста…
А мать в ответ заплакала.
Штука в том, что у всех, кого забирали из нашего дома, совесть была чиста. Потому что совесть давно стала понятием чисто разговорным и была твердо и навсегда заменена словом «долг»...
После пятьдесят третьего никого в нашем доме не арестовывали, словно хотели еще раз подчеркнуть, напомнить, затвердить - отсюда забрали только людей с чистой совестью, таковы уж прихоти культа личности - пострадали только свои!
Никого не забрали после двадцатого съезда, никого не пригребли во время реабилитаций, ни о ком не вспомнили, когда выкинули кровавого Иоську из мавзолея. Данным давно выданная индульгенция сохранила силу - за действительные злодеяния спрашивать не с кого, не о чем и некому.
Всех увел унылый крысолов…".