Из жизни мух
Дело было летом. В квартиру влетела муха. Мерзкая, наглая, настырная муха. Она разбудила меня в в шесть часов утра тем, что ползала по моему лицу и шекотала меня своими противными грязными лапками. Я не люблю, когда мне мешают спать. Вредное насекомое нарушило мое безмятежное спокойствие, а потому оно заслужило особое изощренное наказание. Нет, я не убила беспардонную тварь. Я не сожгла ее на костре, не накормила цианистым калием, не отрубила ей голову. Просто оторвала крылья. И отпустила.
Мушенция не сразу сообразила, что с ней произошло. Она пыталась обнаружить свои крылышки, задирая лапки поверх брюшка. Временами издавала дребезжание, означающее запуск моторчика, когда-то поднимавшего ее в воздух. Но все тщетно. Крыльев не было. И мухе пришлось смириться с этим прискорбным фактом. Всю свою оставшуюся жизнь она только ползала. Кстати, прожила она довольно долго. Я часто видела ее, торопливо улепетывающую по стене или набивающую желудок в районе кошачьей миски с кормом. Когда солнце заглядывало в кухню, муха грела свое бренное серое тельце в теплых лучах и выглядела вполне счастливой. Куда делись ее наглость, бесшабашность, настырность? Она вела тихую мирную жизнь непорочной отшельницы. Никто уже не будил меня по утрам омерзительным гудением у самого лица, никто не норовил усесться на мою тарелку во время трапезы, никто с завидной настойчивостью не мотался у меня перед глазами, всячески доказывая превосходство крылатых над бескрылыми. Муха внешне выглядела как муха, но не было в ней драйва, дерзости, заносчивости, апломба.... А потому это жалкое, трусливое, забитое существо уже трудно было назвать мухой, той нахальной безрассудной жужжалкой, которая посмела потревожить мой сон. Наказание показалось мне излишне жестоким даже для такого несимпатичного насекомого как муха. А ведь всего-навсего я лишила ее крыльев...
Мушенция не сразу сообразила, что с ней произошло. Она пыталась обнаружить свои крылышки, задирая лапки поверх брюшка. Временами издавала дребезжание, означающее запуск моторчика, когда-то поднимавшего ее в воздух. Но все тщетно. Крыльев не было. И мухе пришлось смириться с этим прискорбным фактом. Всю свою оставшуюся жизнь она только ползала. Кстати, прожила она довольно долго. Я часто видела ее, торопливо улепетывающую по стене или набивающую желудок в районе кошачьей миски с кормом. Когда солнце заглядывало в кухню, муха грела свое бренное серое тельце в теплых лучах и выглядела вполне счастливой. Куда делись ее наглость, бесшабашность, настырность? Она вела тихую мирную жизнь непорочной отшельницы. Никто уже не будил меня по утрам омерзительным гудением у самого лица, никто не норовил усесться на мою тарелку во время трапезы, никто с завидной настойчивостью не мотался у меня перед глазами, всячески доказывая превосходство крылатых над бескрылыми. Муха внешне выглядела как муха, но не было в ней драйва, дерзости, заносчивости, апломба.... А потому это жалкое, трусливое, забитое существо уже трудно было назвать мухой, той нахальной безрассудной жужжалкой, которая посмела потревожить мой сон. Наказание показалось мне излишне жестоким даже для такого несимпатичного насекомого как муха. А ведь всего-навсего я лишила ее крыльев...