Вот качусь я в санках по горе крутой
В очередной раз всплыла тема милой детской забавы во время войны: "Мой отец с друзьями из мерзлых немецких трупов делал горку, заливал ее водой, а потом катался оттуда на заднице".
Некоторое время назад эта тема обсуждалась в ЖЖ у roman_shmarakov. Поскольку по каким-то необъяснимым причинам его читают не все (каковую ошибку я прызываю немедленно исправить), то я слегка повторюсь.
Приведенная выше цитата является вариантом другого сюжета: дети катаются с горки на замерзших трупах немецких солдат. Сюжет этот неожиданно оказался крайне распространенным. Обычно он передается в виде устных рассказов очевидцев или непосредственных участников. Вот несколько примеров:
"Подруге моей бабушки зимой 1943 было около пяти лет.
Она вспоминает, что они в освобождённом Мосальске катались с горки на мороженных трупах немецких солдат".
"Много я видел ужасов разных, но больше всего меня поразило вот что: зимой в Подмосковье дети катались с горок, но не на санках - на немцах замерзших. Вытаскивали понравившегося фрица из кучи трупов, садились на него и, ухватившись за волосы мертвеца, съезжали вниз..."
"А вот мой дед рассказывал, что его друг, когда был маленький, жил где-то в местности, которая была оккупирована. Когда немцев выгнали, там трупы убитых свалили в овраг. Была зима, и пацаны притаскивали эти замерзшие трупы и катались на них с горки как на санках. Такое разве в книге прочитаешь? Мне до сих пор не верится".
"Зимой 1941-1942 гг. я был мальчишкой. Помню, как мы катались с ледяных горок, когда бои прекратились и войска ушли вперёд. Санок тогда почти не было, и мы приспособились использовать вместо них замёрзшие трупы немцев . Сегодня это представляется кощунством, но тогда мы этого не понимали. И трупов не боялись, их было много - вмёрзших в лёд, заваленных и полузаваленных снегом".
Примеров можно привести еще немало, но и этих, наверное, достаточно. Обращает на себя внимание как широкая географическая распространенность этой забавы, так и схожесть способа катания при всей его неочевидности. В конце концов, на замерзшем трупе съезжать с горки совершенно неудобно - множество выступающих частей, да и затаскивать труп на горку крайне тяжело, особенно для детей. Опять же, уж очень это психологически недостоверно. Понятно, ненависть к фашистам и все такое, можно представить, что кто-то плюнет на труп или бросит его собакам, но вот кататься... Тут одовременно два фактора против: с одной стороны, труп низводится до функционального объекта, при этом пропадает символическое унижение поверженного врага, а с другой стороны, это ж дети, им положено мертвецов бояться. Даже если эти дети видели такое, что очередной замерзший труп стал для них обыденностью, то для катания с горы можно подобрать что-нибудь более удобное. А если это все же осознается не как деталь пейзажа, а как труп врага, то использовать его для забавы как-то неправильно.
Этот сюжет проник и в литературу. В романе А.Кузнецова "Бабий Яр" есть такой абзац:
"[В одной деревне дети на голых трупах катались с гор, садились по двое, по трое верхом и спускались, как на ледяшках. Сизый, прямой, с мутными стек¬лянными глазами, труп на сильном морозе тверд до звона. Но сейчас мороз был слабый, и кучи невыно¬симо воняли.]"
В книге Светланы Алексиевич "Последние свидетели (соло для детского голоса)" собраны воспоминания людей, переживших оккупацию:
"Зимой мы несколько раз катались на замерзшихнемецких трупах, их еще долго находили за городом. Катались, как насаночках... Могли пнуть мертвых ногой... Прыгали по ним... Мы продолжали их ненавидеть".
Бытовали эти рассказы и в писательской среде. Всеволод Иванов в дневнике за 1942 год сделал такую запись:
"30 октября. Пятница. Пытаюсь писать, но статья не выходит. Ночью позвонил Чагин - просил прийти. Днем были у Кончаловских. Петр Петрович рассказывал о немцах в “Буграх” - резали холст и в разрезанные картины зашивали посылки. Домой слали все…
- Народ рассердился, и мальчишки катались на трупах немцев с гор - “ну, милая, вези!”.
Выглядит чрезмерно литературно, но уж как есть. В рассказе Бенедикта Сарнова подробностей чуть больше:
"А о себе Николай Николаевич <Асеев> рассказал мне однажды, как орал на него и топал ногами Щербаков, распекая за «политически вредное» стихотворение «Надежда». Стихотворение было такое:
Насилье родит насилье,
И ложь умножает ложь.
Когда вас берут за горло -
Естественно взяться за нож.
Но нож называть святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нем отраженье свое, -
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
У всех увлеченных боем
надежда живет в любом:
мы руки от крови отмоем
и грязь с лица отскребем...
Стихотворение это, - рассказывал Николай Николаевич, - написалось у него в 41-м, под впечатлением жуткой картины, которой он сам был свидетелем. После разгрома немцев под Москвой он с Фадеевым отправился в прифронтовую зону, в места, только что освобожденные от врага. И там, в одной из освобожденных деревень он увидал местных деревенских ребятишек, которые лихо скатывались с обрыва на обледеневших немецких трупах - как на салазках.
Макабрическое зрелище это привело старого поэта (впрочем, он был тогда не таким уж и старым) в ужас, и своими мыслями по этому поводу он поделился с Фадеевым. Фадеев на него наорал, обозвал абстрактным гуманистом и жалким интеллигентиком, не способным разделить чувство священной ненависти к врагу, которым охвачен весь советский народ, включая малых детей. В ответ на эту фадеевскую отповедь Асеев и написал тот стишок, прочитав который его вызвал «на ковер» всесильный секретарь ЦК ВКП(б)".
Мне кажется, что можно сделать такое предположение. Возможно, Фадеев и Асеев действительно видели нечто подобное. Или им в той деревне рассказали о таком случае, действительно бывшем или выдуманном. Потому что все равно плохо верится - прифронтовая полоса, только что освобожденная деревня, делегация писателей из Москвы, а детишкам больше делать нечего, как с горки на трупах съезжать. Но так или иначе сюжет этот попал в писательскую среду. Возможно, кто-то из писателей в газете рассказал об этом случае. А поскольку ситуация на самом деле дичайшая, то она произвела впечатление на детей того времени и широко распространилась в устных рассказах. И, как часто бывает, дети пересказывали эту историю друг другу как случившуюся именно с ними. Так с тех пор и пошло.
Некоторое время назад эта тема обсуждалась в ЖЖ у roman_shmarakov. Поскольку по каким-то необъяснимым причинам его читают не все (каковую ошибку я прызываю немедленно исправить), то я слегка повторюсь.
Приведенная выше цитата является вариантом другого сюжета: дети катаются с горки на замерзших трупах немецких солдат. Сюжет этот неожиданно оказался крайне распространенным. Обычно он передается в виде устных рассказов очевидцев или непосредственных участников. Вот несколько примеров:
"Подруге моей бабушки зимой 1943 было около пяти лет.
Она вспоминает, что они в освобождённом Мосальске катались с горки на мороженных трупах немецких солдат".
"Много я видел ужасов разных, но больше всего меня поразило вот что: зимой в Подмосковье дети катались с горок, но не на санках - на немцах замерзших. Вытаскивали понравившегося фрица из кучи трупов, садились на него и, ухватившись за волосы мертвеца, съезжали вниз..."
"А вот мой дед рассказывал, что его друг, когда был маленький, жил где-то в местности, которая была оккупирована. Когда немцев выгнали, там трупы убитых свалили в овраг. Была зима, и пацаны притаскивали эти замерзшие трупы и катались на них с горки как на санках. Такое разве в книге прочитаешь? Мне до сих пор не верится".
"Зимой 1941-1942 гг. я был мальчишкой. Помню, как мы катались с ледяных горок, когда бои прекратились и войска ушли вперёд. Санок тогда почти не было, и мы приспособились использовать вместо них замёрзшие трупы немцев . Сегодня это представляется кощунством, но тогда мы этого не понимали. И трупов не боялись, их было много - вмёрзших в лёд, заваленных и полузаваленных снегом".
Примеров можно привести еще немало, но и этих, наверное, достаточно. Обращает на себя внимание как широкая географическая распространенность этой забавы, так и схожесть способа катания при всей его неочевидности. В конце концов, на замерзшем трупе съезжать с горки совершенно неудобно - множество выступающих частей, да и затаскивать труп на горку крайне тяжело, особенно для детей. Опять же, уж очень это психологически недостоверно. Понятно, ненависть к фашистам и все такое, можно представить, что кто-то плюнет на труп или бросит его собакам, но вот кататься... Тут одовременно два фактора против: с одной стороны, труп низводится до функционального объекта, при этом пропадает символическое унижение поверженного врага, а с другой стороны, это ж дети, им положено мертвецов бояться. Даже если эти дети видели такое, что очередной замерзший труп стал для них обыденностью, то для катания с горы можно подобрать что-нибудь более удобное. А если это все же осознается не как деталь пейзажа, а как труп врага, то использовать его для забавы как-то неправильно.
Этот сюжет проник и в литературу. В романе А.Кузнецова "Бабий Яр" есть такой абзац:
"[В одной деревне дети на голых трупах катались с гор, садились по двое, по трое верхом и спускались, как на ледяшках. Сизый, прямой, с мутными стек¬лянными глазами, труп на сильном морозе тверд до звона. Но сейчас мороз был слабый, и кучи невыно¬симо воняли.]"
В книге Светланы Алексиевич "Последние свидетели (соло для детского голоса)" собраны воспоминания людей, переживших оккупацию:
"Зимой мы несколько раз катались на замерзшихнемецких трупах, их еще долго находили за городом. Катались, как насаночках... Могли пнуть мертвых ногой... Прыгали по ним... Мы продолжали их ненавидеть".
Бытовали эти рассказы и в писательской среде. Всеволод Иванов в дневнике за 1942 год сделал такую запись:
"30 октября. Пятница. Пытаюсь писать, но статья не выходит. Ночью позвонил Чагин - просил прийти. Днем были у Кончаловских. Петр Петрович рассказывал о немцах в “Буграх” - резали холст и в разрезанные картины зашивали посылки. Домой слали все…
- Народ рассердился, и мальчишки катались на трупах немцев с гор - “ну, милая, вези!”.
Выглядит чрезмерно литературно, но уж как есть. В рассказе Бенедикта Сарнова подробностей чуть больше:
"А о себе Николай Николаевич <Асеев> рассказал мне однажды, как орал на него и топал ногами Щербаков, распекая за «политически вредное» стихотворение «Надежда». Стихотворение было такое:
Насилье родит насилье,
И ложь умножает ложь.
Когда вас берут за горло -
Естественно взяться за нож.
Но нож называть святыней
и, вглядываясь в лезвие,
начать находить отныне
лишь в нем отраженье свое, -
нет, этого я не сумею,
и этого я не смогу:
от ярости онемею,
но в ярости не солгу!
У всех увлеченных боем
надежда живет в любом:
мы руки от крови отмоем
и грязь с лица отскребем...
Стихотворение это, - рассказывал Николай Николаевич, - написалось у него в 41-м, под впечатлением жуткой картины, которой он сам был свидетелем. После разгрома немцев под Москвой он с Фадеевым отправился в прифронтовую зону, в места, только что освобожденные от врага. И там, в одной из освобожденных деревень он увидал местных деревенских ребятишек, которые лихо скатывались с обрыва на обледеневших немецких трупах - как на салазках.
Макабрическое зрелище это привело старого поэта (впрочем, он был тогда не таким уж и старым) в ужас, и своими мыслями по этому поводу он поделился с Фадеевым. Фадеев на него наорал, обозвал абстрактным гуманистом и жалким интеллигентиком, не способным разделить чувство священной ненависти к врагу, которым охвачен весь советский народ, включая малых детей. В ответ на эту фадеевскую отповедь Асеев и написал тот стишок, прочитав который его вызвал «на ковер» всесильный секретарь ЦК ВКП(б)".
Мне кажется, что можно сделать такое предположение. Возможно, Фадеев и Асеев действительно видели нечто подобное. Или им в той деревне рассказали о таком случае, действительно бывшем или выдуманном. Потому что все равно плохо верится - прифронтовая полоса, только что освобожденная деревня, делегация писателей из Москвы, а детишкам больше делать нечего, как с горки на трупах съезжать. Но так или иначе сюжет этот попал в писательскую среду. Возможно, кто-то из писателей в газете рассказал об этом случае. А поскольку ситуация на самом деле дичайшая, то она произвела впечатление на детей того времени и широко распространилась в устных рассказах. И, как часто бывает, дети пересказывали эту историю друг другу как случившуюся именно с ними. Так с тех пор и пошло.