Рюрик Ивнев оказался глубоко религиозным человеком, твердокаменным большевиком и к тому же лицом нетрадиционной ориентации, причем все это одновременно. То есть вот прямо так, утром на отпевание патриарха Тихона, оттуда читать лекцию про вождя мирового пролетариата, а вечером может подвернуться новый знакомый. Так сказать, мечется между моленной и будуаром с докладом товарища Жданова в руках.
Добрым словом поминает только Ленина, Сталина, Есенина и Мандельштама. Остальных поминает весьма недобрым словом под девизом: "Теперь, подводя итоги целому периоду жизни, собственной жизненной полосе, можно позволить себе роскошь быть откровенным до конца".
Парочка случайных анекдотов.
В восемнадцать лет Ивнев поступил в университет и переехал в Петербург, где снимал комнату. "По настоянию матери, заботившейся о моем здоровье, я должен был, как уже говорил, обедать не в столовых и ресторанах, а у тети Жени, ее старшей сестры. Путь к ним был не близкий. <...> Поэтому я очень обрадовался, когда однажды хозяйка квартиры мадам де Маре пригласила меня на обед. <...>
На другой день за обедом у Циммерманов восьмидесятилетняя мать инженера, которую, в отличие от бабушки, матери тети Жени, все называли "гран маман", спросила меня по-французски:
- Почему вы не пришли вчера к обеду?
Она плохо слышала, и я прокричал ей в ухо:
- Парсёкё же динэ иер ше ма метресс.
Она всплеснула руками:
- О, мон дьё. Си жён, э дэжа!"
Нравы Союза писателей (из дневников 1930 года):
"Сергей Городецкий рассказал, что в Союзе писателей творятся всяческие безобразия. Хоз. комиссия Союза сдала столовую дома Герцена некоему Розенталю, который является, таким образом, "откупщиком": он платит Союзу 60 000 (очевидно, в год), а сам наживает, конечно, не меньше 60 000. Он торгует продуктами, которые получает по казенной цене на нужды столовой Союза, продавая их по спекулятивным ценам. Членов хоз. комиссии он спаивает. Так, он уже споил Шильдкерта и теперь спаивает Свена. В довершение всего С.М. сообщил, что, по слухам, этот Розенталь является родственником Абрама Эфроса, который его поддерживает в Союзе".
Про "Стойло Пегаса", цитадель имажинистов:
"Наше издательство, выпускавшее свой журнал "Гостиница для путешествующих в прекрасное", существовало на прибыль, поступавшую от торговли в кафе, которому Моссовет предоставил большие льготы, освободив от многих существовавших тогда налогов на частные предприятия подобного рода. Кроме того, кафе имело разрешение Моссовета на работу не до двенадцати часов ночи, как все остальные московские рестораны и кафе, а до трех часов утра. <...>
Но все же основной секрет процветания заключался в том, что в нижнем подвальном этаже были так называемые отдельные кабинеты. Сейчас этот термин утратил свою первоначальную остроту, потому что революция очистила "авгиевы конюшни" далекого прошлого. Современный читатель не обратит на это внимания, и только немногие убеленные сединами лица, которые помнят рестораны времен Империи, сразу поймут, в чем здесь дело.
Эти кабинеты были как бы многочисленными филиалами "домов свидания", в которых происходила купля и продажа "живого товара", не говоря уже о встречах авантюристов и кутящей "золотой молодежи".
Правда, автор потом говорит, что это все было только при проклятом царизме, а у них отдельные кабинеты предполагалось использовать для "библиотеки и кабинетов для чтения", но в этот вариант "Пирогов" как-то мало верится - иначе отдельные кабинеты не были бы основной статьей доходов.
Маяковский улыбается:
Вера Федоровна Тонкова рассказывала, что Маяковский сказал однажды про Нину Серпинскую (ужаснейшую поэтессу), которая сейчас замужем за профессором (маргариновым, по-моему) Фатовым: "У меня на нее даже губа не поднимется".
Старый анекдот, но я не знал, что настолько старый (1930 год):
Женя Дрябин рассказал забавный анекдот про Троцкого. Будто он просил похоронить его, когда он умрет, в Берлине, а х. - в Турции. Когда его спросили: почему х. - в Турции, на это Троцкий ответил: "Потому что когда я умру, Сталин скажет: "Ну и х. с ним", но он и тут ошибется!"