8. В Сухановской тюрьме.
8. В Сухановской тюрьме.
Мы проехали примерно около часа, въехали во двор, во дворе уже было светло. Открылась дверка «воронка»: меня провели немного по двору и ввели в «бокс». В «боксе» на одной стене было нацарапано «Кольцов». Я еще подумал не Михаил ли Кольцов, который в это время был уже арестован.
В боксе меня вновь тщательно обыскали, в плоть до присядки и заглядывания (здесь и далее - орфография и пунктуация автора) в верхние и нижние человеческие отверстия.
После тщательного обыска два солдата меня повели в корпус, стоявший по средине двора; по наружному виду он напоминал церковное здание.
Ввели меня в здание, во второй этаж. Дежурный мне указал камеру, мое будущее временное место жительство.
Я вошел в камеру в ней ни кого не было, положил на стол свой скудный скарб и дежурный мне сказал, чтобы я шел в уборную - оправляться, так как время было подъема и оправления.
Я пошел в уборную, там был человек сильно обросший волосами, это был мой будущий сосед по камере.
Он обратился ко мне с несколькими
53
вопросами, на что я не стал отвечать, и сказал, что «придем в камеру и там поговорим».
Я уже выше отмечал, что этот день был Воскресенье, так что для следователей и нас он был выходным днем, следовательно мы со своим напарником были предоставлены сами себе.
Текст на камне :
"Этот камень установлен в ПАМЯТЬ
О тех кто томился в Сухановской
Политической тюрьме
О всех жертвах политических
Репрессий
О всех жертвах трагедии ХХ века.
Помолись о невинно страдавших."
После оправки и поверки мы свою камеру привели в порядок: протерли сырой тряпкой стены и пол. Принесли нам завтрак: суп, кашу, хлеб, сахар и чай. Позавтракали и стали между собой вести тихий разговор.
Он мне кратенько рассказал о себе:
- « Он бывший рабочий ж. дорожный путеец, в 1918 году пошел добровольцем в Красную Армию, всю гражданскую войну провел на фронтах, в большинстве в Средней Азии; в последнее время якобы он был командующим войсками Туркменской ССР. Арестован в 1937 году, осужден на 10 лет И.Т.Л., что он приехал из Воркуты на переследствие и здесь уже находится два месяца»
Рассказывал о жизни в лагере и все в довольно мрачном виде.
И вот он рассказал маленький эпизод из лагерной жизни.
- «Сижу мол однажды в барке, на нарах, в кругу таких же лагерников, обсуждаем те или иные вопросы, лагерной жизни. Ко мне подходит один из лагерников, в гимнастерке, с военной выправкой и обращается ко мне с вопросом.
Скажите… Вы во время гражданской войны не служили в рядах красной армии?
- Да служил.
- не были ли вы в Старой Бухаре?
- Да был.
-не помните ли вы, как в вас стреляли?
55
- Да помню.
- Так вот это я в вас стрелял
- И вот вы в то время были за красных, а я за белых, но как видите судьба нас столкнула вместе и ни где нибудь, а в Воркуте, в лагере».
Потом мой напарник стал интересоваться кто я? В чем виняют и т.д.
Стал меня спрашивать не знаком ли я с Амосовым?
Да фамилию Амосова я слышал, но ни с каким Амосовым не знаком.
- Ну вот Амосов сидит в камере напротив нас и я с ним веду разговор посредствам перестукивания по трубам парового отопления».
Все эти не нужные для меня разговоры, расспросы и рассказы не имели ни какого интереса, но только меня заставило насторожиться к моему соседу…
В последствие я оказался прав.
За тот период, что я с ним просидел в одной камере он не разу нем перестукивался с Амосовым.
До меня с ним сидел один политический подследственный, то он своими провокаторскими расспросами заставил его не хорошо о тех или других руководящих работниках, в частности о Сталине, за что тот и поплатился…
И меня он так же не однократно своими вопросами наводил на такие же разговоры, но из этого ничего не выходило, так как я на него смотрел как на «Наседку».
Камера куда меня поместили была рассчитана на двоих, с двумя кроватями вделанными в стену; на день они запирались.
По средине камеры стоял столик и два круглых цементных стула; то и другое все было очень прочно в цементировано в пол, так что ни при
57
каком желании их нельзя оторвать от пола…
Так описал «Суханоаку» Александр Солженицын (Архипелаг ГУЛаг, Том 1, Глава 5.), который он закончил, значительно позднее смерти моего дедушки:
«Сухановка - это та страшная тюрьма, которая только есть у МГБ. Ею пугают нашего брата, ее имя выговаривают следователи со зловещим шипением. (А кто там был - потом не допросишься: или бессвязный бред несут или нет их в живых).
Сухановка - это бывшая Екатерининская пустынь, два корпуса - срочный и следственный из 68 келий. Везут туда воронками два часа, и мало кто знает, что тюрьма эта - в нескольких километрах от Горок Ленинских и от бывшего имения Зинаиды Волконской. Там прелестная местность вокруг.
Принимаемого арестанта там оглушают стоячим карцером - опять же узким таким, что если стоять ты не в силах, остается висеть на упертых коленях, больше никак. В таком карцере держат и больше суток - чтобы дух твой смирился. Кормят в Сухановке нежной вкусной пищей, как больше нигде в МГБ - а потому что носят из дома отдыха архитекторов, не держат для свиного пойла отдельной кухни. Но то, что съедает один архитектор - и картошечку поджаренную и биточек, делят здесь на двенадцать человек. И оттого ты не только вечно голоден, как везде, но растравлен больнее.
Камеры-кельи там устроены все на двоих, но подследственных держат чаще по одному. Камеры там - полтора метра на два. В каменный пол вварены два круглых стулика, как пни, и на каждый пень, если надзиратель отопрет в стене английский замок, отпадает из стены на семь ночных часов (то есть, на часы следствия, днем его там не ведут вообще) полка и сваливается соломенный матрасик размером на ребенка. Днем стулик освобождается, но сидеть на нем нельзя. Еще на четырех стоячих трубах лежит как доска гладильная - стол. Форточка всегда закрыта, лишь утром на десять минут надзиратель открывает ее штырем. Стекло маленького окна заарматурено. Прогулок не бывает никогда, оправка - только в шесть утра, то есть, когда ничьему желудку она еще не нужна, вечером ее нет. На отсек в семь камер приходится два надзирателя, оттого глазок смотрит на тебя так часто, как надо надзирателю шагнуть мимо двух дверей к третьей. В том и цель беззвучной Сухановки: не оставить тебе ни минуты сна, ни минут, украденных для частной жизни - ты всегда смотришься и всегда во власти.»
В углу стояла параша круглые сутки, так как на оправку выводили всего лишь две раза в сутки - утром и вечером. В остальное время пользовались парашей, в следствие чего в камере воздух был испорчен…
Мой сосед мне объяснил, что это есть знаменитая «Сухановская» тюрьма. Здесь мол ранее был Сухановский монастырь.
В понедельник 26 мая в 10 часов утра в камеру, за мной пришли два солдата, сказали, чтобы я одевался. Я оделся, вышел из камеры и они подхватили под руки и довольно быстра повели меня по двору в следовательский корпус.
Ввели в одну из комнат, где уже сидел следователь.
Я с ним поздоровался и он мне указал на стул, на который я и сел.
И вот с этого дня опять пошли одни и те же вопросы и расспросы, а иногда целыми сутками сидел и следователь не задавал ни единого вопроса или же вели разговоры совершенно не относящиеся к следствию…
Если было тяжело сидеть в Лефортовской тюрьме, то в Сухановской во много раз тяжелее: нормально давали спать одну ночь в неделю, с воскресенья на понедельник; в течение недели я не имел возможности не на одну минуту сомкнуть глаз.
В Лефортовской - я имел возможность днем лечь в постель и хоть на минуточку сомкнуть свои очи и то уже от этого становилось немного легче.
В Сухановке бывало сидишь на круглом цементном стуле, возьмешь в руки книжку ( моему соседу разрешалось выписка книг для чтения),
59
и невольно глаза закрываются, но тут же щелкает крышка дверного глазка и часовой смотрит в глазок, что делается в камере и ты вздрагиваешь и открываешь глаза…
Встаешь бывало, походишь из угла в угол по камере, на расстояние 3 - 4 шагов и ходишь до тех пор пока не устанешь, разгонишь дремоту и опять сядешь на стул…
Кроме этого, здесь я лишен был несчастной пятнадцати минутной ежедневной прогулки.
Лишен был ежемесячной выписке продуктов, на сумму 75 рубл.
В камере разговаривать между собой совершенно было невозможно, в следствие большого резонанса. Часовой ежеминутно открывает волчек и повелительным тоном говорит Прекратите разговоры!...
Одним словом везде и всюду тебя старались изнурить, обессилить, чтобы сломить твою сопротивляемость…
В первое время, я не знал, что в Сухановке подследственным разрешается лишь по распоряжению следователя, делать выписку. Мой вынужденный сосед все время имел выписку, верно мой сосед, как видно был у них на особом положении? Причем он мне высказал, что он имеет на своем личном счету 200 рублей, и вот мол в течение 8 месяцев они у меня являются стабильными, не смотря на то, что ни кто мне денег не переводил?...
В один из вечеров, сидя у следователя, я его спросил: почему мен не разрешается выписка продуктов? Тогда как в Лефортовской тюрьме она мне разрешалась…
Следователь спросил. А что бы вы хотели выписать?
61
- мыло, сахар, зубной порошок и грамм 100 сливочного масла.
- Он смеясь ответил - какой вы наивный. Я вас изнуряю, изматываю, а вы хотите сливочного масла, подкрепить себя. Что вы с ума сошли!
И так в выписке мне было отказано.
В особенности оказывало сильное действие на нервную систему ниже следующее
Ночь, сидишь у следователя, кругом тишина и вот вдруг слышишь из соседних комнат раздается истерический крик, плачь, стоны мужчин и женщин…
Первоначально я думал, что это инсценировка…
Я не мог представить в мыслях, чтобы в Советской тюрьме, такими недозволенными методами велось следствие?
Наконец, я не вытерпел и спросил своего следователя
- Скажите, разве Советское законодательство разрешает такими методами вести следствие: как избиение и другие физические воздействия на подследственными?
- Он мне ответил: партия и правительство в отдельных случаях нам разрешает применять над подследственными физические меры воздействия
10.01.1939 26/ш
Шифром ЦК ВКП(б)
СЕКРЕТАРЯМ ОБКОМОВ, КРАЙКОМОВ, ЦК НАЦКОМПАРТИИ, НАРКОМАМ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ, НАЧАЛЬНИКАМ УНКВД
ЦК ВКП стало известно, что секретари обкомов - крайкомов, проверяя работников УНКВД, ставят им в вину применение физического воздействия к арестованным как нечто преступное. ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП. При этом было указано, что физическое воздействие допускается как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, …
…ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартии, чтобы они при проверке работников НКВД руководствовались настоящим разъяснением.
Секретарь ЦК ВКП(б) И. СТАЛИН
АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 6. Л. 145-146. Подлинник. Машинопись.
…
Впереди вас ожидает такая же участь…
Действительно в скором времени слова следователя сбылись…
Частенько следователь мне говорил, что «Сознавайся, не сознавайся, все равно судить тебя будем и ты пойдешь в Земельный отдел, но если ты сознаешься, то мы тебя переведем на Лубянку, там условия во много раз лучше, чем здесь и ты не будешь мучать себя и меня»
« Видишь, что из твоего
63
упрямства и я должен жить в этой мрачной комнате»…
Как только меня перевели в «Сухановку», то и следователь из Москвы переехал сюда и в Москву он выезжал в Воскресенье утром и обратно в Сухановку приезжал в Понедельник утром, к 10 часам.
И вот все это вместе взятое очень сильно отразилось на моей нервной системе.
Я стал страдать галлюцинацией, бывало смотришь на оконное стекло и мне ясно представляется, что на стекле нарисовано как Дубровского втолкнули в клетку к медведю и медведь бросается на Дубровского…
Я не верил своим глазам в это видение и не однократно к окну подводил своего соседа и говорил ему: «ну вот смотри, тут ясно видно, Дубровский борется с медведем»…
Мой сосед по камере старался убедить меня, что на стекле нет ничего, а это у тебя вероятно лишь галлюцинация, ты вероятно сильно переутомился»…
Но не смотря на его здравые доводы, я оставался при своем убеждении и ежедневно, по несколько раз подходил к окну и проверял сам себя и все казалось одно и тоже, что на стекле Дубровский борется с медведем…
Или было так. Просиживая у следователя ночи без допроса, что было очень и очень трудно высидеть, это было хуже всякой брани и ругани, что только в это время не передумаешь?
Смотришь на головку оконного шпингалета и мне казалось, что это совсем не головка шпингалета, а головка моей дочери и как бы я не старался повернуть свои глаза и
65
все мне представлялась головка дочери…
А дальше на стекле мне представлялось - Иду я со своей женой полем, а в дали стоит моя мать, моя сестра и сестра жены Мария и провожают нас, все они печальные и грустные…
Такие видения мне представлялись еженочно…
Я уже не говорю о том, что идя на допрос к следователю, еле еле двигаешь свои ноги, а ведущие тебя с двух сторон солдаты изо всех сил стараются, что бы ты шел быстрее, вероятно боясь, кА бы кто с тобой не встретился из таких же несчастных людей как я…
Однажды я не выдержал и своим сопровождающим солдатам заявил протест против быстрой гонки меня и сказал, что я иду нормальным шагом и вы меня не гоните!...
Сидишь бывало у следователя днем и вот он тебя отпускает в 5 - 6 вечера, казалось бы ты этому должен радоваться, как в Лефортовской, но нет, лучше бы сидеть у следователя, чем идти в камеру, зная, что в камере находится человек, который своими провокационными расспросами вызывает тебя на провокацию.
И если ты не осторожно выпустишь то или иное слово, то это слово немедленно будет передано следователю…
Единственная для меня была отрада, это наступление утра.
Сидишь уже совсем измученный, несколько раз, с разрешения следователя сходишь в уборную, намочишь холодной водой платок и сидя у следователя, прикладываешь его к своим сонным глазам, чтобы разогнать несносную дремоту.
Но вот забрезжало, скоро
67
наступит рассвет, вот вот к окну прилетят птички и защебечут, предвестники рассвета.
Первоначально прилетают сороки, сядут на деревья перед окном (зонтов на окнах в следовательском корпусе не было), защебечут. Вот мол и мы прилетели приветствовать вас несчастненьких…
Через небольшой промежуток времени, прилетают воробушки, они в своем большенстве прилетают стайками; сядут на деревья и начинают так радостно между собой чирикать, приветствовать восход солнца.
А потом прилетают галки…
С каким бывало нетерпением ждешь их прилета. С их прилетом, заключаешь, что еще одна мучительная ночь кончилась.
Тяжело и грустно было сидеть в Сухановке в Воскрестный день.
В этот день, как видно у сухановки собиралось много народу, в особенности молодежи и детворы.
Жизнь за стенами Сухановки била ключем. Через форточку в камеру вливались радостные, веселые пионерские песни, звуки рожка горниста и барабанного боя.
Игра на гармонии и пение русских - народных и революционных песен и частушек…
И вот эти веселые и радостные дни для народа. Как тяжело ложились на сердце. Все это очень тяжело переживалось и кто этого не испытывал, то этому трудно поверить. И в этот момент, как бы хотелость броситься в постель, закрыться одеялом и лежать ничего не слыша, но к сожалению постель то на замке и ее откроют лишь после вечерней поверки…
Понедельник, 23 июня, я
69
только что от следователя пришел в камеру. Мой сосед спрашивает меня:
- Ты в следовательском корпусе ничего не слышал?
- Нет, да что там услышишь?
- А что?
- Объявлена война, но с кем пока не известно, не то с Германией, не то с Англией?
- Ты откуда это узнал?
- Только что передали из соседней камеры
- Сосед только что пришел от следователя и там услышал эту не радостную весть.
Необходимо отметить, что заключенные настолько чутки и наблюдательны к каждому новому событию и примечают все до мельчайших подробности…
Возьмите Сухановку, уже настолько там было строго, куда не проникало ни одно постороннее слово; где бывают только следователи, конвой и заключенные, да и по утрам прилетают птички, а вот объявлена война и о ней уже знают заключенные…
Сообщение оказалось верное; на другой день на окна поставили деревянные ставни, лампочки светло прозрачные заменили синими…
На ночном допросе следователь мне заявил, что он меня оставляет на целую неделю. Раз ты не сознаешься, так оставайся! Конечно я такому сообщению был бесконечно рад, ну думаю, вот после отъезда следователя я отдохну и ночи буду спать спокойно и никто меня тревожить не будет…
27 июня 1941 года, ранним утром нас разбудил звук отпираемого
71
замка, мы оба проснулись и не вольно друг другу говорим: один говорит за мной а другой - за мной. За кем пришли не знаем?
Дверь открылась, вошел солдат в камеру и тихим голосом назвал мою фамилию. Я встал с койки и он мне сообщил, чтобы я одевался, брал свои манатки и следовал за ним.
Я взял свои манатки, простился со своим вынужденным соседом и солдат меня повел вниз по лестнице во двор.
Во дворе уже стоял «Воронок» готовый к приему, столь важного государственного преступника. Посадили меня в «Воронок» и повезли, а куда для меня было не известно…
Когда я сел в «Воронок», я задался целью хотя бы приблизительно узнать на каком же расстоянии от Москвы находится эта «Прекрасная - Сухановка» куда направляют «злейших врагов Советской власти»?
Для этого я стал вести устный счет от точки отправления до конечной остановки, не зависимо куда меня привезут.
И вот от точки отправления, сиречь Сухановки меня привезли в Лефортово и я насчитал 3750; причем мы где то останавливались на железнодорожном переезде, во время остановки я счет не вел.
Если считать один счет равный одной секунды, то мы ехали 3750 секунд или примерно один час с небольшим. Считая скорость «Воронка» примерно 40 км. в час, то исходя из этого расчета Сухановка от Лефортово находится примерно в 40 - 45 км. (Современный маршрут, проложенный с помощью «Яндекс карты» составляет 38 км. и, примерное время 43 минут).