Антология одного стихотворения: ГЕНРИХ ГЕЙНЕ «Enfant perdu»
Стихотворением ««Enfant Perdu»» Генрих Гейне заканчивает свой цикл «Ламентации» (Lamentationen) в книге Романсеро(Romanzero)
Verlorner Posten in dem Freiheitskriege,
Hielt ich seit dreißig Jahren treulich aus.
Ich kämpfe ohne Hoffnung, daß ich siege,
Ich wußte, nie komm ich gesund nach Haus.
Ich wachte Tag und Nacht - Ich konnt nicht schlafen,
Wie in dem Lagerzelt der Freunde Schar -
(Auch hielt das laute Schnarchen dieser Braven
Mich wach, wenn ich ein bißchen schlummrig war).
In jenen Nächten hat Langweil' ergriffen
Mich oft, auch Furcht - (nur Narren fürchten nichts) -
Sie zu verscheuchen, hab ich dann gepfiffen
Die frechen Reime eines Spottgedichts.
Ja, wachsam stand ich, das Gewehr im Arme,
Und nahte irgendein verdächt'ger Gauch,
So schoß ich gut und jagt ihm eine warme,
Brühwarme Kugel in den schnöden Bauch.
Mitunter freilich mocht es sich ereignen.
Daß solch ein schlechter Gauch gleichfalls sehr gut
Zu schießen wußte - ach, ich kann's nicht leugnen -
Die Wunden klaffen - es verströmt mein Blut.
Ein Posten ist vakant! - Die Wunden klaffen -
Der eine fällt, die andern rücken nach -
Doch fall ich unbesiegt, und meine Waffen
Sind nicht gebrochen - nur mein Herze brach.
Как написано в российской «История зарубежной литературы ХIХ века» (Под ред. Н.А.Соловьевой. М.: Высшая школа, 1991.) об этом стихотворении
«Enfant perdu» - одно из лучших и сильнейших по своему боевому оптимистическому духу произведений Гейне. Поэт, страдающий и физически и духовно, сохранил волю к борьбе, веру в победу над реакцией.
ИМХО: оптимистический дух - это немного спорно, особливо, если учесть, что заканчивается оно словами «разбилось лишь сердце мое».
Но боевитости в нем действительно хватает. Правда это боевитость обреченного.
Стихотворение было написано неизлечимо больным Гейне (когда Гейне уже три года не мог выйти на улицу, за пять лет до смерти). Гейне умирал в страшных мучениях: 8 лет он не покидал постели, ее он называл "матрасной могилой".
«Генрих Гейне в год написания "Enfant Perdu"»
«Но, в самом деле, разве я еще существую? Плоть моя до такой степени
измождена, что от меня не осталось почти ничего, кроме голоса, и кровать моя напоминает мне вещающую могилу волшебника Мерлина..» - писал Гейне в предисловие к «Романсеро».
«Enfant perdu» - в буквальном переводе в французского «потерянное дитя», но использовалось это выражение в смысле «Смертник» - так во французской армии называли солдат, которые выполняли приказы, обрекающие их на гибель - шли в атаку в авангарде наступающего военного отряда или стояли на часах на удаленном посту охранения…
Впервые это стихотворение на русский язык перевел 1864 году сыльно-каторжный Михаил Ларионович Михайлов, мотая свой срок в деревне Кадая, возле Нерчинского завода.
Рудники надломили его и без того не очень крепкое здоровье. Жить поэту переводчику оставалось менее года. То есть был он к смерти куда ближе, чем автор стихотворения.
Забытый часовой в Войне Свободы,
Я тридцать лет свой пост не покидал.
Победы я не ждал, сражаясь годы;
Что не вернусь, не уцелею, знал.
Я день и ночь стоял не засыпая,
Пока в палатках храбрые друзья
Все спали, громким храпом не давая
Забыться мне, хоть и вздремнул бы я.
А ночью - скука, да и страх порою...
(Дурак лишь не боится ничего.)
Я бойким свистом или песнью злою
Их отгонял от сердца моего.
Ружье в руках, всегда на страже ухо...
Чуть тварь какую близко разгляжу,
Уж не уйдет! Как раз дрянное брюхо
Насквозь горячей пулей просажу
Случалось, и такая тварь, бывало,
Прицелится - и метко попадет.
Не утаю - теперь в том проку мало --
Я весь изранен; кровь моя течет.
Где ж смена? Кровь течет; слабеет тело.
Один упал - другие подходи!
Но я не побежден: оружье цело,
Лишь сердце порвалось в моей груди.
Гораздо лучше известен перевод Вильгельма Левика
Как часовой, на рубеже Свободы
Лицом к врагу стоял я тридцать лет.
Я знал, что здесь мои промчатся годы,
И я не ждал ни славы, ни побед.
Пока друзья храпели беззаботно,
Я бодрствовал, глаза вперив во мрак.
(В иные дни прилег бы сам охотно,
Но спать не мог под храп лихих вояк.)
Порой от страха сердце холодело
(Ничто не страшно только дураку!) -
Для бодрости высвистывал я смело
Сатиры злой звенящую строку.
Ружье в руке, всегда на страже ухо -
Кто б ни был враг, ему один конец!
Вогнал я многим в мерзостное брюхо
Мой раскаленный, мстительный свинец.
Но что таить! И враг стрелял порою
Без промаха! - забыл я ранам счет.
Теперь - увы! я все равно не скрою -
Слабеет тело, кровь моя течет...
Свободен пост! Мое слабеет тело...
Один упал - идут другие вслед.
Я не сдаюсь! Мое оружье цело!
Но в этом сердце крови больше нет.
Левик часто редактировал свои переводы и давал им существовать в нескольких вариантах.
Я помню другую Левиковскую концовку:
Свободен пост! Мое слабеет тело...
Один упал - другой сменил бойца!
Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
И только кровь иссякла до конца. .
Переводила это стихотворение и великая Леся Украинка ( текст по-украински и -по-русски).
Журналист, поэт, переводчик, знаток истории и культуры Германии Лев Гинзбург, взявший последнюю строчку этого стихотворения названием своей книги « РАЗБИЛОСЬ ЛИШЬ СЕРДЦЕ МОЕ... Роман-эссе» писал:
Чем, однако, близок Генрих Гейне людям нашего времени? Я думаю, остротой, беспощадностью мысли, насмешкой над напыщенными, бездарными негодяями, над их затянувшимся, постылым всесилием. Сражаться с ними было опасно: расплачиваться приходилось кровью, жизнью. Навязчивый образ у Гейне - «Enfant perdu», боец, который, не выпуская оружия из рук, все же гибнет: «Nur mein Herze brach...»
Говорят: гибну, по не сдаюсь! У Гейне логический акцент перемещен: не сдаюсь, но гибну!
Отсюда особый трагизм его горькой иронии.
Час торжества означает час смерти. Таково состояние мира.
В этом мире все шатко: чувства, настроения, истины, объявленные непреложными. Лиризм самых проникновенных его стихов разбивается об ироническую концовку, как лодочник о скалу Лорелеи ….
БОНУС:
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ «Счастье и Горе»
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ «Они меня достали»
ЛОРЕЛЕЯ
Verlorner Posten in dem Freiheitskriege,
Hielt ich seit dreißig Jahren treulich aus.
Ich kämpfe ohne Hoffnung, daß ich siege,
Ich wußte, nie komm ich gesund nach Haus.
Ich wachte Tag und Nacht - Ich konnt nicht schlafen,
Wie in dem Lagerzelt der Freunde Schar -
(Auch hielt das laute Schnarchen dieser Braven
Mich wach, wenn ich ein bißchen schlummrig war).
In jenen Nächten hat Langweil' ergriffen
Mich oft, auch Furcht - (nur Narren fürchten nichts) -
Sie zu verscheuchen, hab ich dann gepfiffen
Die frechen Reime eines Spottgedichts.
Ja, wachsam stand ich, das Gewehr im Arme,
Und nahte irgendein verdächt'ger Gauch,
So schoß ich gut und jagt ihm eine warme,
Brühwarme Kugel in den schnöden Bauch.
Mitunter freilich mocht es sich ereignen.
Daß solch ein schlechter Gauch gleichfalls sehr gut
Zu schießen wußte - ach, ich kann's nicht leugnen -
Die Wunden klaffen - es verströmt mein Blut.
Ein Posten ist vakant! - Die Wunden klaffen -
Der eine fällt, die andern rücken nach -
Doch fall ich unbesiegt, und meine Waffen
Sind nicht gebrochen - nur mein Herze brach.
Как написано в российской «История зарубежной литературы ХIХ века» (Под ред. Н.А.Соловьевой. М.: Высшая школа, 1991.) об этом стихотворении
«Enfant perdu» - одно из лучших и сильнейших по своему боевому оптимистическому духу произведений Гейне. Поэт, страдающий и физически и духовно, сохранил волю к борьбе, веру в победу над реакцией.
ИМХО: оптимистический дух - это немного спорно, особливо, если учесть, что заканчивается оно словами «разбилось лишь сердце мое».
Но боевитости в нем действительно хватает. Правда это боевитость обреченного.
Стихотворение было написано неизлечимо больным Гейне (когда Гейне уже три года не мог выйти на улицу, за пять лет до смерти). Гейне умирал в страшных мучениях: 8 лет он не покидал постели, ее он называл "матрасной могилой".
«Генрих Гейне в год написания "Enfant Perdu"»
«Но, в самом деле, разве я еще существую? Плоть моя до такой степени
измождена, что от меня не осталось почти ничего, кроме голоса, и кровать моя напоминает мне вещающую могилу волшебника Мерлина..» - писал Гейне в предисловие к «Романсеро».
«Enfant perdu» - в буквальном переводе в французского «потерянное дитя», но использовалось это выражение в смысле «Смертник» - так во французской армии называли солдат, которые выполняли приказы, обрекающие их на гибель - шли в атаку в авангарде наступающего военного отряда или стояли на часах на удаленном посту охранения…
Впервые это стихотворение на русский язык перевел 1864 году сыльно-каторжный Михаил Ларионович Михайлов, мотая свой срок в деревне Кадая, возле Нерчинского завода.
Рудники надломили его и без того не очень крепкое здоровье. Жить поэту переводчику оставалось менее года. То есть был он к смерти куда ближе, чем автор стихотворения.
Забытый часовой в Войне Свободы,
Я тридцать лет свой пост не покидал.
Победы я не ждал, сражаясь годы;
Что не вернусь, не уцелею, знал.
Я день и ночь стоял не засыпая,
Пока в палатках храбрые друзья
Все спали, громким храпом не давая
Забыться мне, хоть и вздремнул бы я.
А ночью - скука, да и страх порою...
(Дурак лишь не боится ничего.)
Я бойким свистом или песнью злою
Их отгонял от сердца моего.
Ружье в руках, всегда на страже ухо...
Чуть тварь какую близко разгляжу,
Уж не уйдет! Как раз дрянное брюхо
Насквозь горячей пулей просажу
Случалось, и такая тварь, бывало,
Прицелится - и метко попадет.
Не утаю - теперь в том проку мало --
Я весь изранен; кровь моя течет.
Где ж смена? Кровь течет; слабеет тело.
Один упал - другие подходи!
Но я не побежден: оружье цело,
Лишь сердце порвалось в моей груди.
Гораздо лучше известен перевод Вильгельма Левика
Как часовой, на рубеже Свободы
Лицом к врагу стоял я тридцать лет.
Я знал, что здесь мои промчатся годы,
И я не ждал ни славы, ни побед.
Пока друзья храпели беззаботно,
Я бодрствовал, глаза вперив во мрак.
(В иные дни прилег бы сам охотно,
Но спать не мог под храп лихих вояк.)
Порой от страха сердце холодело
(Ничто не страшно только дураку!) -
Для бодрости высвистывал я смело
Сатиры злой звенящую строку.
Ружье в руке, всегда на страже ухо -
Кто б ни был враг, ему один конец!
Вогнал я многим в мерзостное брюхо
Мой раскаленный, мстительный свинец.
Но что таить! И враг стрелял порою
Без промаха! - забыл я ранам счет.
Теперь - увы! я все равно не скрою -
Слабеет тело, кровь моя течет...
Свободен пост! Мое слабеет тело...
Один упал - идут другие вслед.
Я не сдаюсь! Мое оружье цело!
Но в этом сердце крови больше нет.
Левик часто редактировал свои переводы и давал им существовать в нескольких вариантах.
Я помню другую Левиковскую концовку:
Свободен пост! Мое слабеет тело...
Один упал - другой сменил бойца!
Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
И только кровь иссякла до конца. .
Переводила это стихотворение и великая Леся Украинка ( текст по-украински и -по-русски).
Журналист, поэт, переводчик, знаток истории и культуры Германии Лев Гинзбург, взявший последнюю строчку этого стихотворения названием своей книги « РАЗБИЛОСЬ ЛИШЬ СЕРДЦЕ МОЕ... Роман-эссе» писал:
Чем, однако, близок Генрих Гейне людям нашего времени? Я думаю, остротой, беспощадностью мысли, насмешкой над напыщенными, бездарными негодяями, над их затянувшимся, постылым всесилием. Сражаться с ними было опасно: расплачиваться приходилось кровью, жизнью. Навязчивый образ у Гейне - «Enfant perdu», боец, который, не выпуская оружия из рук, все же гибнет: «Nur mein Herze brach...»
Говорят: гибну, по не сдаюсь! У Гейне логический акцент перемещен: не сдаюсь, но гибну!
Отсюда особый трагизм его горькой иронии.
Час торжества означает час смерти. Таково состояние мира.
В этом мире все шатко: чувства, настроения, истины, объявленные непреложными. Лиризм самых проникновенных его стихов разбивается об ироническую концовку, как лодочник о скалу Лорелеи ….
БОНУС:
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ «Счастье и Горе»
ГЕНРИХ ГЕЙНЕ «Они меня достали»
ЛОРЕЛЕЯ