Наум КОРЖАВИН
ПОСЛЕДНИЙ ЯЗЫЧНИК
(Письмо из VI века в ХХ-й)
Гордость, мысль, красота - все об этом давно позабыли.
Все креститься привыкли, всем истина стала ясна...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я один не привык... Свою чашу я выпью до дна...
Я для вас ретроград. - То ль душитель рабов и народа,
то ли в шкуры одетый дикарь с придунайских равнин...
Чушь! рабов не душил я - от них защищал я свободу.
И не с ними - со мной гордость Рима и мудрость Афин.
Но подчищены книги... И вряд ли уже вам удастся
уяснить, как мы гибли, притворства и лжи не терпя,
чем гордились отцы, как стыдились, что есть еще рабство.
Как мой прадед сенатор скрывал христиан у себя.
А они пожалеют меня? - Подтолкнут еще малость!
Что жалеть, если смерть - не конец, а начало судьбы.
Власть всеобщей любви напрочь вывела всякую жалость,
а рабы нынче все. Только власти достигли рабы.
В рабстве - равенство их, все - рабы, и никто не в обиде.
Всем подчищенных истин доступна равно простота.
Миром правит Любовь - и Любовью живут, - ненавидя.
Коль Христос есть Любовь, каждый час распиная Христа.
Нет, отнюдь не из тех я, кто гнал их к арене и плахе,
кто ревел на трибунах у низменной страсти в плену.
Все такие давно поступили в попы и монахи.
И меня же с амвонов поносят за эту вину.
Но в ответ я молчу. Все равно мы над бездной повисли.
Все равно мне конец, все равно я пощаду не жду.
Хоть, последний язычник, смущаюсь я гордою мыслью,
что я ближе монахов к их вечной любви и Христу.
Только я - не они, - сам себя не предам никогда я,
и пускай я погибну, но я не завидую им:
То, что вижу я, - вижу. И то, что я знаю, - знаю.
Я последний язычник. Такой, как Афины и Рим.
Вижу ночь пред собой. А для всех еще раннее утро.
Но века - это миг. Я провижу дороги судьбы:
Все они превзойдут. Все в них будет: и жалость, и мудрость...
Но тогда, как меня, их потопчут чужие рабы.
За чужие грехи и чужое отсутствие меры,
все опять низводя до себя, дух свободы кляня:
против старой Любви, ради новой немыслимой Веры,
ради нового рабства... тогда вы поймете меня.
Как хотелось мне жить, хоть о жизни давно отгрустили,
как я смысла искал, как я верил в людей до поры...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний, кто видит, как гибнут миры.
(Письмо из VI века в ХХ-й)
Гордость, мысль, красота - все об этом давно позабыли.
Все креститься привыкли, всем истина стала ясна...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я один не привык... Свою чашу я выпью до дна...
Я для вас ретроград. - То ль душитель рабов и народа,
то ли в шкуры одетый дикарь с придунайских равнин...
Чушь! рабов не душил я - от них защищал я свободу.
И не с ними - со мной гордость Рима и мудрость Афин.
Но подчищены книги... И вряд ли уже вам удастся
уяснить, как мы гибли, притворства и лжи не терпя,
чем гордились отцы, как стыдились, что есть еще рабство.
Как мой прадед сенатор скрывал христиан у себя.
А они пожалеют меня? - Подтолкнут еще малость!
Что жалеть, если смерть - не конец, а начало судьбы.
Власть всеобщей любви напрочь вывела всякую жалость,
а рабы нынче все. Только власти достигли рабы.
В рабстве - равенство их, все - рабы, и никто не в обиде.
Всем подчищенных истин доступна равно простота.
Миром правит Любовь - и Любовью живут, - ненавидя.
Коль Христос есть Любовь, каждый час распиная Христа.
Нет, отнюдь не из тех я, кто гнал их к арене и плахе,
кто ревел на трибунах у низменной страсти в плену.
Все такие давно поступили в попы и монахи.
И меня же с амвонов поносят за эту вину.
Но в ответ я молчу. Все равно мы над бездной повисли.
Все равно мне конец, все равно я пощаду не жду.
Хоть, последний язычник, смущаюсь я гордою мыслью,
что я ближе монахов к их вечной любви и Христу.
Только я - не они, - сам себя не предам никогда я,
и пускай я погибну, но я не завидую им:
То, что вижу я, - вижу. И то, что я знаю, - знаю.
Я последний язычник. Такой, как Афины и Рим.
Вижу ночь пред собой. А для всех еще раннее утро.
Но века - это миг. Я провижу дороги судьбы:
Все они превзойдут. Все в них будет: и жалость, и мудрость...
Но тогда, как меня, их потопчут чужие рабы.
За чужие грехи и чужое отсутствие меры,
все опять низводя до себя, дух свободы кляня:
против старой Любви, ради новой немыслимой Веры,
ради нового рабства... тогда вы поймете меня.
Как хотелось мне жить, хоть о жизни давно отгрустили,
как я смысла искал, как я верил в людей до поры...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний, кто видит, как гибнут миры.