Она родилась в лагере смерти
Давно это было. Очень давно.
Мне приходилось часто бывать в телецентре на Шаболовке (кажется, Останкинский телецентр еще только строился). Большой квадратный холл в главном здании служил тогда, во времена либерального отношения к некоторым человеческим порокам, общей курилкой.
Там-то, дымя «Шипкой», я разговорился однажды с молодой миловидной женщиной - ассистентом режиссера с учебной программы. Назову ее Леной. Мы были едва знакомы, поэтому меня немного удивила откровенность, с которой она сама начала рассказывать о своих затруднениях.
Лену очень беспокоило, примут ли ее в партию. Хоть она и была в некотором роде бойцом идеологического фронта, но в КПСС легко было вступить только рабочим и колхозникам, но никак не работникам умственного труда. А без этого вряд ли она могла рассчитывать на что-то более интересное, чем сидение за пультом во время телевизионных лекций для студентов-заочников по теоретической механике.
Я попытался ободрить ее: мол, она на хорошем счету у начальства, а главное, не еврейка. И тут она сказала:
- Я родилась за границей.
Это было серьезно. Уже сам по себе подобный факт биографии вызывал подозрения у сотрудников спецотделов.
Я полюбопытствовал, где именно.
- В Освенциме, - просто ответила она.
То, что она рассказала дальше, было просто невероятно. О ее рождении знали только обитательницы барака. Естественно, что ее мать ни на один день не прекращала выходить на работу. Почти два года - вплоть до освобождения лагеря советскими войсками - она провела в бараке, где узницы прятали ее от надзирателей. Она ни разу не закричала и не заплакала. Ее ни разу за два года не мыли… и при этом она ни разу ничем не заболела.
А теперь она боялась, что ее не примут в партию: она не только родилась за границей, но и два года провела в плену, что считалось позором для советского человека…
В партию Лену все-таки приняли.
Мне приходилось часто бывать в телецентре на Шаболовке (кажется, Останкинский телецентр еще только строился). Большой квадратный холл в главном здании служил тогда, во времена либерального отношения к некоторым человеческим порокам, общей курилкой.
Там-то, дымя «Шипкой», я разговорился однажды с молодой миловидной женщиной - ассистентом режиссера с учебной программы. Назову ее Леной. Мы были едва знакомы, поэтому меня немного удивила откровенность, с которой она сама начала рассказывать о своих затруднениях.
Лену очень беспокоило, примут ли ее в партию. Хоть она и была в некотором роде бойцом идеологического фронта, но в КПСС легко было вступить только рабочим и колхозникам, но никак не работникам умственного труда. А без этого вряд ли она могла рассчитывать на что-то более интересное, чем сидение за пультом во время телевизионных лекций для студентов-заочников по теоретической механике.
Я попытался ободрить ее: мол, она на хорошем счету у начальства, а главное, не еврейка. И тут она сказала:
- Я родилась за границей.
Это было серьезно. Уже сам по себе подобный факт биографии вызывал подозрения у сотрудников спецотделов.
Я полюбопытствовал, где именно.
- В Освенциме, - просто ответила она.
То, что она рассказала дальше, было просто невероятно. О ее рождении знали только обитательницы барака. Естественно, что ее мать ни на один день не прекращала выходить на работу. Почти два года - вплоть до освобождения лагеря советскими войсками - она провела в бараке, где узницы прятали ее от надзирателей. Она ни разу не закричала и не заплакала. Ее ни разу за два года не мыли… и при этом она ни разу ничем не заболела.
А теперь она боялась, что ее не примут в партию: она не только родилась за границей, но и два года провела в плену, что считалось позором для советского человека…
В партию Лену все-таки приняли.