2001. Брат
"Ты только маме не рассказывай, ей я пишу, что у меня всё в порядке"
Прочитав эту строчку, я отложил письмо брата из армии и сделал глубокий вдох. Сейчас определенно я узнаю что-то очень настораживающее.
****
2001 год. Мне - 24 года, брату Мишке - 19, он уже полгода служит в российской армии, я - первый год после диплома - работаю программистом-юниором в какой-то питерской конторе.
На дворе - инерция девяностых, разгар Второй Чеченской войны.
Мишка писал из армии регулярно, но обычно матери. Письма были бодрые, оптимистичные, и ни о каких проблемах мы не подозревали. Он не хотел нас тревожить, но сейчас ...
".. доктор говорит, что ногу, скорее всего придется отрезать"
Старинная армейская забава: бить по берцовой кости выступающим краешком подошвы сапога. Это и больно и подсекает избиваемого и физически и психологически, потому что он не может крепко стоять на ногах. К тому же это не оставляет видимых на поверке следов.
Обычно жертвы отделываются синяками и кровоподтеками. Но Мишке не повезло: после избиений старослужащими у него на ноге образовалась гематома, нарушившая циркуляцию жидкостей в конечности, началось нагноение. А местный армейский врач не слишком был озабочен сохранением здоровья бойцов.
Его брошенная на бегу фраза о возможной ампутации здорово напугала даже терпеливого Мишку, и он решился мне написать.
Что делать, что делать, что делать ...
Так. Я отложил письмо и уставился в потолок.
Мамке говорить пока нельзя. Изойдет на слёзы, а толку никакого.
Мишка был ее любимым сыном (в отличие от меня, но это частности), его превращение в нового "рядового Сычёва" её добьёт. Разобраться бы самому на месте, но служит от в Волгограде, от Питера это пара тысяч вёрст, пешком не сходишь.
Что вообще делают в таких случаях? Говорят, есть Комитеты Солдатских Матерей...
В петербургском Комитете Солдатских Матерей как будто всю эту историю уже знали.
- А, такая-то часть? Знаем её, знаем. "Бегунки" оттуда уже по всей стране известны. Эта часть воюет в Чечне, ротируются по очереди, 1 батальон там, 2 в Волгограде. Сама война - полбеды, а беда в том, что пришедшие оттуда травмированные бойцы становятся старослужащими, и что они творят с новобранцами - это кошмар. А потом новобранцы сами оказываются в Чечне, еще и там травмируются, возвращаются и этот кошмар продолжается по кругу.
Не сказать, что я вышел оттуда воодушевленным. Но хоть что-то начал понимать.
****
Так, ладно.
Что мы имеем в руках?
- Адрес части. Это в Волгограде, в черте города. Имена командиров тоже есть, но пока непонятно что с ними делать.
- Интересное: оказывается, в статьях за самоволку и дезертирство, есть примечания, о которых мало кто знает: военнослужащий имеет право покинуть часть практически на любой срок, для того, чтобы обратиться в военную прокуратуру
- Отсюда вывод: если не пытаться убегать по лесам и схронам или прятаться у мамки под юбкой (везде найдут), а направиться прямо к военному прокурору, то есть неплохой шанс если не решить проблему то как минимум уклониться от неё. Нам-то много не надо, ни наказывать виновных ни восстановить справедливость - нам бы спасти семье брата и сына, а ему - ногу.
Самое главное в этом деле - дойти до порога прокурорского кабинета. До этого момента черта с два докажешь, что шел ты именно туда, даже если заявление уже у тебя в руках.
Особенно если эта военная прокуратура находится так далеко, в городе, о котором ты ничего не знаешь. Правда, можно в любую, в том числе в Питере: но до Питера еще доехать надо, а как это сделать?
Да и до Мишки надо бы как-то добраться - хотя бы рассказать ему о том, что узнал.
Волгоград, Волгоград ... Город-герой, Сталинградская битва, оборона Царицына, черт, все не то: мне бы найти как туда добраться и где переночевать, а не этот школьный курс истории.
В задумчивости, попивая чай с любимой тёщей, спрашиваю у нее:
- А что вы знаете о Волгограде?
- Ах, Волгоград! Помню, была у меня там первая студенческая любовь! Ничего так и не было, только нежные слова, но как это было прекрасно! А что?
- А эти нежные слова - они там еще помнятся, как вы думаете?
****
Бутерброды, жареные пельмени в дорогу, "бомжпакеты" быстрой лапши и обдумывание планов.
Похоже, придется из части - или из госпиталя? - организовывать побег и везти Мишку в Питер. Билеты продают только при предъявлении документов: на это мне товарищ одолжил свой военник, "а если что - скажу, что потерял давно". Главное - добраться до Города и правильно написать заявление в военную прокуратуру.
- Ты уверен?
- Да, любимая, я уверен
- Это может быть опасно. Очень опасно. Ты не знаешь, куда лезешь и с чем связываешься.
- Я знаю. То есть да - я не знаю. Но - надо.
- Папа, ты куда? - спрашивает меня двухлетний сын, и пытается заглянуть мне в глаза. А в них другой вопрос: "Папа, ты вернёшься?"
- Сынок, твой папа делает то, что должен делать. Прости. Очень тебя люблю
Я закрыл дверь и уже не слышал, как тесть успокаивал семейство: "Если он что-то решил - то он сделает. Оно, правда, обойдется гораздо дороже, чем он думал, но он - сделает".
Он вообще хорошо меня знал и лучше всех понимал.
****
В вагоне кто-то всю ночь на всю громкость гонял свежий альбом группы "Тату":
Небо уронит
Ночь на ладони.
Нас не догонят,
Нас не догонят!...
Должно быть, это следует считать хорошей приметой. Даже Знаком.
****
- А нет его здесь!
- То есть как - нет?
- В госпитале он!
Первые полдня у меня ушли на то, чтобы прогуливаться перед воротами части, угощать постовых сигаретами, завязывать с ними светскую беседу - солдатам очень не хватает общения с теми, кто считает их людьми - и, наконец, просьбы подозвать дежурного , да так, чтобы он в самом деле занялся вопросом.
Дежурный, впрочем, лишь симулировал участие: в госпитале брата тоже не оказалось. Пришлось прийти к воротам также и на следующий день и повторить заход с другой сменой.
- А нет его здесь!
- То есть как - нет?
- На полигоне он!
Полигон Прудбой - место одновременно и известное и засекреченное. Все знают, где он, но знать этого нельзя, более того: вопрос "А где у вас тут полигон Прудбой?" выдает вражеского шпиона сразу и безвозвратно.
Однако мне удалось выяснить, откуда уходят поезда в это таинственное место и купить билет. Я запасся "быстрой лапшой", сигаретами и прочим необходимым в разведдеятельности скарбом, вышел на перрон и стал ждать.
Ждать пришлось недолго: вскоре на перроне появилась группа солдат, возглавляемая молодым лейтенантом. "Явно везет их на полигон" - подумал я и решил пристроиться.
Сесть в тот же вагон, разговориться "случайно", угостить сначала куревом в тамбуре, потом той же лапшой... Шпионам на заметку: никакая спутниковая группировка не даст вам столько ценных данных как разомлевший и потерявший бдительность боец.
Через несколько часов я уже сидел в казарме полигона, трепался о том и о сем с молодым "пиджаком" (лейтенантиком , призванным после военной кафедры), слушал солдатские байки об утопленной бронетехнике и прочих утраченных военно-полевым способом матценностях и принимал претензии Мишкиного прапорщика по поводу якобы прожжённого им бушлата.
Ночевать меня пристроили там же, на верхних нарах.
А утром - назад: Мишки на полигоне тоже не оказалось. Просто дежурный по части был, видать, уверен, что я спасую.
****
На третий заход к воротам полка я решил обойтись без дежурного, силами самих солдатиков. Расчет оказался верным: Мишка нашелся в местном медпункте.
- А нога-то как?
- Ну вот..
Я пару лет работал в Боткинской больнице и навидался в общем всякого - но язва и меня впечатлила.
- А как ты ходишь-то еще?
- Ну вот, хромаю
- И то ладно, я уж думал ты - лежачий.
Меня провели сусанинскими тропами через расположение, и мы вдвоем долго искали в ограждении место, через которое можно бежать. Не преуспели: даже в темноте заборы выглядели слишком надежными. Предложение о подкопе я отклонил: на дворе лютый февраль, промерзшую землю можно долбить до весны и всё без толку. Другие варианты выглядели и того фантастичнее.
Решение пришло само сообй и оказалось простым и изящным:
Командиры сдавали в аренду солдатиков на работы местным "хозяйствующим субъектам" за умеренную плату. Достаточно было пристроиться к строю бойцов, которых через ворота строем выводил сержант, а потои в темноте сделать пару шагов в сторону - и впрыгнуть в машину, в которой уже ждал я.
А за рулем - ведущий инженер одного из местных предприятий, а когда-то - первая любовь моей тёщи. Вот как карты иногда через годы складываются.
До поезда часа полтора, как раз успеть переодеться в гражданское. Билеты уже есть.
****
Мы совершенно очаровали двух молоденьких проводниц. Я - невысокий, худенький, чернявый, живой, подвижный, с шаловливыми глазами и с подвешенным языком. Мишка, напротив - рослый мускулистый голубоглазый блондин, молчалив и внушителен. Вообще немного странно, глядя на нас двоих, что это я помогаю ему, а не он мне: но все же ему 19, а мне уже 24, я взрослый мужчина, а он еще парень молодой. Хоть я ему и по плечо.
Девушки в форме РЖД велись на этот контраст как на шампанское, а я беззастенчиво строил им глазки и рассказывал приятное, зарабатывая право без ограничений пользоваться вагонным нагревателем воды.
Длилась эта райская жизнь лишь до утра:
- Документы и вещи готовим к проверке!
Поезд "Волгоград - Санкт-Петербург" считался особенным: его часто использовали незваные гости с Северного Кавказа. Вторая Чеченская была в самом разгаре, теракты происходили довольно часто. Да и мелкий и средний криминал в этой мутной воде расцветал и плодился.
Так что такие облавы бывали регулярно.
Я, со своей вызывающей внешностью, никак не мог ускользнуть от внимания сотрудников транспортной милиции. А при обыске вещей нашли и элементы униформы и военный билет Мишки.. Эх, надо было документы оставить в Волгограде, да и кепку свою он с собой зря потащил.
Влипли. "Самовольное оставление части налицо". Да еще и подлог документов: билет куплен на чужое имя.
Для милых девушек-проводниц мы оба моментально перестали существовать: протоколы на нас оформляли в их купе, они входили и выходили но нас для них как будто не было - смотрели мимо, не замечая. Что ж, не самое обидное в ситуации, хотя тоже обидно.
Из поезда нам деваться особенно некуда, поэтому мы выходили перекурить и в туалет практически бесконтрольно.
Двери открылись в Липецке:
- Мишка, валим отсюда
- Так а наши вещи, документы? Всё же у них?!
- Валим, говорю!
Почему-то один чемодан еще оставался в нашем купе. Я схватил его, дернул Мишку за рукав - и мы выскочили. Неторопливо, не привлекая к себе внимания, мы пошли к концу перрона, спрыгнули с него, и побежали по снежной целине. Еще немного - и мы скроемся в густом высоком кустарнике.
- Эти двое, туда побежали! Держи!
Это где-то позади нас милиционеры из поезда кричат патрульным на вокзале. Самим им вагон покидать нельзя. Да врёшь, не успеете! До кустов оставалось совсем немного, чуть поднажать и ... Уууух!
- Какого чёрта???!!!
Под ровной снежной пеленой скрывалась ямина в человеческий рост, круглая и с покатыми краями. Мы съехали в неё как по горке и, пытаясь выбратся, истоптали её до почвы.
Выбраться не удавалось - края обледенели.
- Эй, стоять!
Наверху, на краю ямы, трое в форме:
- Добегались, вылезайте!
Добегались, что верно то верно.
Пытаюсь выбраться в их сторону, но туфли скользят, а руками не ухватиться - в них чемодан:
- Командир, подержи чемодан, а то ж не вылезти! - протягиваю я неудобную ношу вперед и вверх.
Вместо помощи все трое наверху выхватывают пистолеты, передергивают затворы и направляют на меня. Да ладно, ну зачем пистолеты, пугать? Я и так уже сдаюсь, вы выиграли...
И тут я вижу, что у них трясутся руки.
В паре метров от меня - три заряженных ствола. Это еще не беда. Беда то, что они - дрожат.
Время как будто остановилось. В голове стучало: "Ну вот, сейчас один пальнет с перепугу, а двое - за компанию. Один из троих уж точно попадет"
В животе начал расти тяжёлый холодный ком первобытного ужаса, поглощающий меня как черная дыра.
Тук-тук. Тук-тук. Это сердце. Оно пока бьется.
Спокойно, спокойно. Главное - спокойно. Будешь дергаться - они тоже дернутся - умрёшь прямо здесь. Ты ведь не хочешь умирать в Липецке, верно?
Почему? Почему это так? А, вот почему: я, чернявый, большеносый, в кожанке, и в руке у меня черный дермантиновый чемодан. Я похож на чеченского террориста с бомбой, вот что. Я должен убедить их в том, что я не опасен.
Парень, у тебя одна попытка, пожалуйста не ошибись. Думай над каждым словом и веди себя паинькой!
- Мужики .. Всё нормально, это просто чемодан. Мы сейчас выйдем. Всё в порядке.
Мое лицо нарочито спокойно, руки разведены, я не делаю никаких движений. И говорю я очень медленно и как можно четче.
Патрульные заметно выдохнули. Убивать в этот день никому на самом деле не хотелось точно так же как и умирать. Да еще у прокурора потом отписываться.
Мишка подсадил меня ладонью под седалище и, видимо на адреналине, подтолкнул меня так, что я с этим чемоданом выехал по скользкому склону вверх, как на фуникулёре. Под конвоем мы вернулись в вагон.
В тамбуре вагонный мент двинул Мишке кулаком под дых.
- Что ты к пацану пристал? Я - организатор, меня бей! - заорал я.
Менты отстали, только смотрели злобно.
Сдали нас уже в Ельце.
****
- Да я клянусь - я командиру части коньяк выкатил, чтобы парню ногу вылечить, в больниу в Питер его везу, там уже договорились! Да вот, Мишка, да покажи ему ногу!
Мишка задрал штанину. Видавшие виды милиционеры елецкого отделения поморщились.
- Это как же вы с такой ногой едете?
- Ну вот так, а как еще?
- Складно врёшь..
Врал я и в самом деле складно: "Остапа несло". Несмотря на пережитое поражение на прошлой станции, здесь на меня снизошло вдохновение. Врал я самозабвенно, заливисто и ни разу не запутался. Думать я не успевал: меня как будто подхватил какой-то поток, как будто кто-то писал великолепный сценарий и вкладывал мне в голову слова, которые оставалось только с выражением и нужной мимикой произнести.
- А если мы вас по базе сейчас пробьём?
- Так пробейте! Я же говорю, мы с командиром все обсудили, он никаких заявлений о брате моем никуда не подавал!
А вот тут я уже знал, что говорю, спасибо правовой подготовке перед этой экспедицией. Первые два дня бегства - "самоволка", административное правонарушение, как правило солдатик выскочил погулять и загулялся. Скоро сам придет, покается, и отделается заслуженной губой. Вот на третий день это уже уголовное преступление "Дезертирство"; но командиры все же и тогда затягивают с подачей заявлений, надеясь решить вопрос не вынося сор из избы. Так что "в базе" нас еще нет, и я вполне могу с честнейшими в мире глазами врать в лицо о том, что нас там никогда и не будет.
- Ну вот, я ж сказал: я договорился, за коньяк. Я и с вами могу так же договориться, если вы не возражаете...
Пакет, набитый бутылками водки, стал последним аргументом. Уже ничего, наверное, не решающим, но эффектным.
Нас вывели из отделения и объяснили, как сесть на следующий поезд с теми же билетами как опоздавшие.
- А когда он, следующий поезд?
- Послезавтра. Он тут один останавливается, тот, на котором вы и ехали - раз в два дня.
Ситуация, однако. Одеты мы легко - багаж брался по минимуму. Зима. Денег нет: последнее ушло на водку для милиции. Фактически всё, что у нас есть из применимого - мой студенческий опыт путешествий автостопом.
Мы вывернули карманы. Мелочи хватило на автобусный билет до какого-то поселка: наверняка там всего одна улица, она же трасса, и дальше уехать на попутках оттуда будет проще.
Еще осталось на два стакана чая в придорожном кафе, в котором мы и переночевали, встречая 23 февраля. "День защитника Отечества" в бегах из армии: какая, однако, ирония. И еще на два жетончика московского метро: чтобы не стоять на кольцевой мы сели на первой же станции метрополитена и вышли уже на Речном вокзале.
Рухнули на сиденья: легкая одежда, февральский мороз, ветер, грязь, мокрый снег и соль из-под колес проносящихся мимо машин - мы продрогли и вымотались
Вагон быстро наполнился, так что вошедшим на очередной станции двум интеллигентного вида старушкам сесть было уже негде. Я встал и показал им на свое место; Мишка сделал то же.
- Какие воспитанные молодые люди еще в Москве остались! - улыбнулись нам пожилые леди.
Мы с Мишей переглянулись, усмехнулись, но ничего не сказали.
Вторая ночевка была уже в Клину у дальних родственников, согласием которых я заручился до старта. А к вечеру следующего дня мы уже были в Санкт-Петербурге, и еще помогли разгрузить машину, которая нас подвезла на финишной прямой.
Просто сесть в троллейбус до дома после этого было, наверное, как вернуться из другого мира.
****
Операцию Мишке сделали в Мариинской больнице, ногу спасли, хотя здоровенный шрам остался на всю жизнь. Я в это время отправил в разные инстанции несколько десятков писем. Заявление в военной прокуратуре приняли без проблем. Дело о дезертирстве привычным порядком открыли и тут же закрыли: не мы первые, не мы последние, алгоритм был уже отработан.
Комиссацию Мише оформить не удалось, но дослужил свой срок он без проблем - если не считать того, что несколько боевых дней в чеченской кампании ему все же выпали.
- О, привет, как отдохнул? - спрашивали меня на работе.
- Незабываемо! Это был самый романтичный отпуск в моей жизни! - улыбался я в ответ, не кривя душой. Бог весть, как они меня понимали, надеюсь это было что-то приятное и лестное.
Согреться после этого путешествия я не мог еще около полугода, но, как ни странно, не заболел.
****
P. S.:
Я вернулся домой и обнял своего двухлетнего сына.
"Сейчас мне 24, я молод, здоров, а главное - достаточно безумен, чтобы все это сделать. Когда тебе будет 18, сынок, мне будет уже 40 - я буду стар, немощен, осторожен и вряд ли способен на такие подвиги. Боюсь, я не смогу это повторить. Мне надо как-то спасти тебя"
Так началась моя история эмиграции.
К моменту 18летия сына уже было ясно, что она не имела смысла для этой задачи. Но кто может знать наперед?
****
P. P. S.:
Рослый мускулистый блондин Миша умер, не дожив до сорока. Сердечная недостаточность.
Прочитав эту строчку, я отложил письмо брата из армии и сделал глубокий вдох. Сейчас определенно я узнаю что-то очень настораживающее.
****
2001 год. Мне - 24 года, брату Мишке - 19, он уже полгода служит в российской армии, я - первый год после диплома - работаю программистом-юниором в какой-то питерской конторе.
На дворе - инерция девяностых, разгар Второй Чеченской войны.
Мишка писал из армии регулярно, но обычно матери. Письма были бодрые, оптимистичные, и ни о каких проблемах мы не подозревали. Он не хотел нас тревожить, но сейчас ...
".. доктор говорит, что ногу, скорее всего придется отрезать"
Старинная армейская забава: бить по берцовой кости выступающим краешком подошвы сапога. Это и больно и подсекает избиваемого и физически и психологически, потому что он не может крепко стоять на ногах. К тому же это не оставляет видимых на поверке следов.
Обычно жертвы отделываются синяками и кровоподтеками. Но Мишке не повезло: после избиений старослужащими у него на ноге образовалась гематома, нарушившая циркуляцию жидкостей в конечности, началось нагноение. А местный армейский врач не слишком был озабочен сохранением здоровья бойцов.
Его брошенная на бегу фраза о возможной ампутации здорово напугала даже терпеливого Мишку, и он решился мне написать.
Что делать, что делать, что делать ...
Так. Я отложил письмо и уставился в потолок.
Мамке говорить пока нельзя. Изойдет на слёзы, а толку никакого.
Мишка был ее любимым сыном (в отличие от меня, но это частности), его превращение в нового "рядового Сычёва" её добьёт. Разобраться бы самому на месте, но служит от в Волгограде, от Питера это пара тысяч вёрст, пешком не сходишь.
Что вообще делают в таких случаях? Говорят, есть Комитеты Солдатских Матерей...
В петербургском Комитете Солдатских Матерей как будто всю эту историю уже знали.
- А, такая-то часть? Знаем её, знаем. "Бегунки" оттуда уже по всей стране известны. Эта часть воюет в Чечне, ротируются по очереди, 1 батальон там, 2 в Волгограде. Сама война - полбеды, а беда в том, что пришедшие оттуда травмированные бойцы становятся старослужащими, и что они творят с новобранцами - это кошмар. А потом новобранцы сами оказываются в Чечне, еще и там травмируются, возвращаются и этот кошмар продолжается по кругу.
Не сказать, что я вышел оттуда воодушевленным. Но хоть что-то начал понимать.
****
Так, ладно.
Что мы имеем в руках?
- Адрес части. Это в Волгограде, в черте города. Имена командиров тоже есть, но пока непонятно что с ними делать.
- Интересное: оказывается, в статьях за самоволку и дезертирство, есть примечания, о которых мало кто знает: военнослужащий имеет право покинуть часть практически на любой срок, для того, чтобы обратиться в военную прокуратуру
- Отсюда вывод: если не пытаться убегать по лесам и схронам или прятаться у мамки под юбкой (везде найдут), а направиться прямо к военному прокурору, то есть неплохой шанс если не решить проблему то как минимум уклониться от неё. Нам-то много не надо, ни наказывать виновных ни восстановить справедливость - нам бы спасти семье брата и сына, а ему - ногу.
Самое главное в этом деле - дойти до порога прокурорского кабинета. До этого момента черта с два докажешь, что шел ты именно туда, даже если заявление уже у тебя в руках.
Особенно если эта военная прокуратура находится так далеко, в городе, о котором ты ничего не знаешь. Правда, можно в любую, в том числе в Питере: но до Питера еще доехать надо, а как это сделать?
Да и до Мишки надо бы как-то добраться - хотя бы рассказать ему о том, что узнал.
Волгоград, Волгоград ... Город-герой, Сталинградская битва, оборона Царицына, черт, все не то: мне бы найти как туда добраться и где переночевать, а не этот школьный курс истории.
В задумчивости, попивая чай с любимой тёщей, спрашиваю у нее:
- А что вы знаете о Волгограде?
- Ах, Волгоград! Помню, была у меня там первая студенческая любовь! Ничего так и не было, только нежные слова, но как это было прекрасно! А что?
- А эти нежные слова - они там еще помнятся, как вы думаете?
****
Бутерброды, жареные пельмени в дорогу, "бомжпакеты" быстрой лапши и обдумывание планов.
Похоже, придется из части - или из госпиталя? - организовывать побег и везти Мишку в Питер. Билеты продают только при предъявлении документов: на это мне товарищ одолжил свой военник, "а если что - скажу, что потерял давно". Главное - добраться до Города и правильно написать заявление в военную прокуратуру.
- Ты уверен?
- Да, любимая, я уверен
- Это может быть опасно. Очень опасно. Ты не знаешь, куда лезешь и с чем связываешься.
- Я знаю. То есть да - я не знаю. Но - надо.
- Папа, ты куда? - спрашивает меня двухлетний сын, и пытается заглянуть мне в глаза. А в них другой вопрос: "Папа, ты вернёшься?"
- Сынок, твой папа делает то, что должен делать. Прости. Очень тебя люблю
Я закрыл дверь и уже не слышал, как тесть успокаивал семейство: "Если он что-то решил - то он сделает. Оно, правда, обойдется гораздо дороже, чем он думал, но он - сделает".
Он вообще хорошо меня знал и лучше всех понимал.
****
В вагоне кто-то всю ночь на всю громкость гонял свежий альбом группы "Тату":
Небо уронит
Ночь на ладони.
Нас не догонят,
Нас не догонят!...
Должно быть, это следует считать хорошей приметой. Даже Знаком.
****
- А нет его здесь!
- То есть как - нет?
- В госпитале он!
Первые полдня у меня ушли на то, чтобы прогуливаться перед воротами части, угощать постовых сигаретами, завязывать с ними светскую беседу - солдатам очень не хватает общения с теми, кто считает их людьми - и, наконец, просьбы подозвать дежурного , да так, чтобы он в самом деле занялся вопросом.
Дежурный, впрочем, лишь симулировал участие: в госпитале брата тоже не оказалось. Пришлось прийти к воротам также и на следующий день и повторить заход с другой сменой.
- А нет его здесь!
- То есть как - нет?
- На полигоне он!
Полигон Прудбой - место одновременно и известное и засекреченное. Все знают, где он, но знать этого нельзя, более того: вопрос "А где у вас тут полигон Прудбой?" выдает вражеского шпиона сразу и безвозвратно.
Однако мне удалось выяснить, откуда уходят поезда в это таинственное место и купить билет. Я запасся "быстрой лапшой", сигаретами и прочим необходимым в разведдеятельности скарбом, вышел на перрон и стал ждать.
Ждать пришлось недолго: вскоре на перроне появилась группа солдат, возглавляемая молодым лейтенантом. "Явно везет их на полигон" - подумал я и решил пристроиться.
Сесть в тот же вагон, разговориться "случайно", угостить сначала куревом в тамбуре, потом той же лапшой... Шпионам на заметку: никакая спутниковая группировка не даст вам столько ценных данных как разомлевший и потерявший бдительность боец.
Через несколько часов я уже сидел в казарме полигона, трепался о том и о сем с молодым "пиджаком" (лейтенантиком , призванным после военной кафедры), слушал солдатские байки об утопленной бронетехнике и прочих утраченных военно-полевым способом матценностях и принимал претензии Мишкиного прапорщика по поводу якобы прожжённого им бушлата.
Ночевать меня пристроили там же, на верхних нарах.
А утром - назад: Мишки на полигоне тоже не оказалось. Просто дежурный по части был, видать, уверен, что я спасую.
****
На третий заход к воротам полка я решил обойтись без дежурного, силами самих солдатиков. Расчет оказался верным: Мишка нашелся в местном медпункте.
- А нога-то как?
- Ну вот..
Я пару лет работал в Боткинской больнице и навидался в общем всякого - но язва и меня впечатлила.
- А как ты ходишь-то еще?
- Ну вот, хромаю
- И то ладно, я уж думал ты - лежачий.
Меня провели сусанинскими тропами через расположение, и мы вдвоем долго искали в ограждении место, через которое можно бежать. Не преуспели: даже в темноте заборы выглядели слишком надежными. Предложение о подкопе я отклонил: на дворе лютый февраль, промерзшую землю можно долбить до весны и всё без толку. Другие варианты выглядели и того фантастичнее.
Решение пришло само сообй и оказалось простым и изящным:
Командиры сдавали в аренду солдатиков на работы местным "хозяйствующим субъектам" за умеренную плату. Достаточно было пристроиться к строю бойцов, которых через ворота строем выводил сержант, а потои в темноте сделать пару шагов в сторону - и впрыгнуть в машину, в которой уже ждал я.
А за рулем - ведущий инженер одного из местных предприятий, а когда-то - первая любовь моей тёщи. Вот как карты иногда через годы складываются.
До поезда часа полтора, как раз успеть переодеться в гражданское. Билеты уже есть.
****
Мы совершенно очаровали двух молоденьких проводниц. Я - невысокий, худенький, чернявый, живой, подвижный, с шаловливыми глазами и с подвешенным языком. Мишка, напротив - рослый мускулистый голубоглазый блондин, молчалив и внушителен. Вообще немного странно, глядя на нас двоих, что это я помогаю ему, а не он мне: но все же ему 19, а мне уже 24, я взрослый мужчина, а он еще парень молодой. Хоть я ему и по плечо.
Девушки в форме РЖД велись на этот контраст как на шампанское, а я беззастенчиво строил им глазки и рассказывал приятное, зарабатывая право без ограничений пользоваться вагонным нагревателем воды.
Длилась эта райская жизнь лишь до утра:
- Документы и вещи готовим к проверке!
Поезд "Волгоград - Санкт-Петербург" считался особенным: его часто использовали незваные гости с Северного Кавказа. Вторая Чеченская была в самом разгаре, теракты происходили довольно часто. Да и мелкий и средний криминал в этой мутной воде расцветал и плодился.
Так что такие облавы бывали регулярно.
Я, со своей вызывающей внешностью, никак не мог ускользнуть от внимания сотрудников транспортной милиции. А при обыске вещей нашли и элементы униформы и военный билет Мишки.. Эх, надо было документы оставить в Волгограде, да и кепку свою он с собой зря потащил.
Влипли. "Самовольное оставление части налицо". Да еще и подлог документов: билет куплен на чужое имя.
Для милых девушек-проводниц мы оба моментально перестали существовать: протоколы на нас оформляли в их купе, они входили и выходили но нас для них как будто не было - смотрели мимо, не замечая. Что ж, не самое обидное в ситуации, хотя тоже обидно.
Из поезда нам деваться особенно некуда, поэтому мы выходили перекурить и в туалет практически бесконтрольно.
Двери открылись в Липецке:
- Мишка, валим отсюда
- Так а наши вещи, документы? Всё же у них?!
- Валим, говорю!
Почему-то один чемодан еще оставался в нашем купе. Я схватил его, дернул Мишку за рукав - и мы выскочили. Неторопливо, не привлекая к себе внимания, мы пошли к концу перрона, спрыгнули с него, и побежали по снежной целине. Еще немного - и мы скроемся в густом высоком кустарнике.
- Эти двое, туда побежали! Держи!
Это где-то позади нас милиционеры из поезда кричат патрульным на вокзале. Самим им вагон покидать нельзя. Да врёшь, не успеете! До кустов оставалось совсем немного, чуть поднажать и ... Уууух!
- Какого чёрта???!!!
Под ровной снежной пеленой скрывалась ямина в человеческий рост, круглая и с покатыми краями. Мы съехали в неё как по горке и, пытаясь выбратся, истоптали её до почвы.
Выбраться не удавалось - края обледенели.
- Эй, стоять!
Наверху, на краю ямы, трое в форме:
- Добегались, вылезайте!
Добегались, что верно то верно.
Пытаюсь выбраться в их сторону, но туфли скользят, а руками не ухватиться - в них чемодан:
- Командир, подержи чемодан, а то ж не вылезти! - протягиваю я неудобную ношу вперед и вверх.
Вместо помощи все трое наверху выхватывают пистолеты, передергивают затворы и направляют на меня. Да ладно, ну зачем пистолеты, пугать? Я и так уже сдаюсь, вы выиграли...
И тут я вижу, что у них трясутся руки.
В паре метров от меня - три заряженных ствола. Это еще не беда. Беда то, что они - дрожат.
Время как будто остановилось. В голове стучало: "Ну вот, сейчас один пальнет с перепугу, а двое - за компанию. Один из троих уж точно попадет"
В животе начал расти тяжёлый холодный ком первобытного ужаса, поглощающий меня как черная дыра.
Тук-тук. Тук-тук. Это сердце. Оно пока бьется.
Спокойно, спокойно. Главное - спокойно. Будешь дергаться - они тоже дернутся - умрёшь прямо здесь. Ты ведь не хочешь умирать в Липецке, верно?
Почему? Почему это так? А, вот почему: я, чернявый, большеносый, в кожанке, и в руке у меня черный дермантиновый чемодан. Я похож на чеченского террориста с бомбой, вот что. Я должен убедить их в том, что я не опасен.
Парень, у тебя одна попытка, пожалуйста не ошибись. Думай над каждым словом и веди себя паинькой!
- Мужики .. Всё нормально, это просто чемодан. Мы сейчас выйдем. Всё в порядке.
Мое лицо нарочито спокойно, руки разведены, я не делаю никаких движений. И говорю я очень медленно и как можно четче.
Патрульные заметно выдохнули. Убивать в этот день никому на самом деле не хотелось точно так же как и умирать. Да еще у прокурора потом отписываться.
Мишка подсадил меня ладонью под седалище и, видимо на адреналине, подтолкнул меня так, что я с этим чемоданом выехал по скользкому склону вверх, как на фуникулёре. Под конвоем мы вернулись в вагон.
В тамбуре вагонный мент двинул Мишке кулаком под дых.
- Что ты к пацану пристал? Я - организатор, меня бей! - заорал я.
Менты отстали, только смотрели злобно.
Сдали нас уже в Ельце.
****
- Да я клянусь - я командиру части коньяк выкатил, чтобы парню ногу вылечить, в больниу в Питер его везу, там уже договорились! Да вот, Мишка, да покажи ему ногу!
Мишка задрал штанину. Видавшие виды милиционеры елецкого отделения поморщились.
- Это как же вы с такой ногой едете?
- Ну вот так, а как еще?
- Складно врёшь..
Врал я и в самом деле складно: "Остапа несло". Несмотря на пережитое поражение на прошлой станции, здесь на меня снизошло вдохновение. Врал я самозабвенно, заливисто и ни разу не запутался. Думать я не успевал: меня как будто подхватил какой-то поток, как будто кто-то писал великолепный сценарий и вкладывал мне в голову слова, которые оставалось только с выражением и нужной мимикой произнести.
- А если мы вас по базе сейчас пробьём?
- Так пробейте! Я же говорю, мы с командиром все обсудили, он никаких заявлений о брате моем никуда не подавал!
А вот тут я уже знал, что говорю, спасибо правовой подготовке перед этой экспедицией. Первые два дня бегства - "самоволка", административное правонарушение, как правило солдатик выскочил погулять и загулялся. Скоро сам придет, покается, и отделается заслуженной губой. Вот на третий день это уже уголовное преступление "Дезертирство"; но командиры все же и тогда затягивают с подачей заявлений, надеясь решить вопрос не вынося сор из избы. Так что "в базе" нас еще нет, и я вполне могу с честнейшими в мире глазами врать в лицо о том, что нас там никогда и не будет.
- Ну вот, я ж сказал: я договорился, за коньяк. Я и с вами могу так же договориться, если вы не возражаете...
Пакет, набитый бутылками водки, стал последним аргументом. Уже ничего, наверное, не решающим, но эффектным.
Нас вывели из отделения и объяснили, как сесть на следующий поезд с теми же билетами как опоздавшие.
- А когда он, следующий поезд?
- Послезавтра. Он тут один останавливается, тот, на котором вы и ехали - раз в два дня.
Ситуация, однако. Одеты мы легко - багаж брался по минимуму. Зима. Денег нет: последнее ушло на водку для милиции. Фактически всё, что у нас есть из применимого - мой студенческий опыт путешествий автостопом.
Мы вывернули карманы. Мелочи хватило на автобусный билет до какого-то поселка: наверняка там всего одна улица, она же трасса, и дальше уехать на попутках оттуда будет проще.
Еще осталось на два стакана чая в придорожном кафе, в котором мы и переночевали, встречая 23 февраля. "День защитника Отечества" в бегах из армии: какая, однако, ирония. И еще на два жетончика московского метро: чтобы не стоять на кольцевой мы сели на первой же станции метрополитена и вышли уже на Речном вокзале.
Рухнули на сиденья: легкая одежда, февральский мороз, ветер, грязь, мокрый снег и соль из-под колес проносящихся мимо машин - мы продрогли и вымотались
Вагон быстро наполнился, так что вошедшим на очередной станции двум интеллигентного вида старушкам сесть было уже негде. Я встал и показал им на свое место; Мишка сделал то же.
- Какие воспитанные молодые люди еще в Москве остались! - улыбнулись нам пожилые леди.
Мы с Мишей переглянулись, усмехнулись, но ничего не сказали.
Вторая ночевка была уже в Клину у дальних родственников, согласием которых я заручился до старта. А к вечеру следующего дня мы уже были в Санкт-Петербурге, и еще помогли разгрузить машину, которая нас подвезла на финишной прямой.
Просто сесть в троллейбус до дома после этого было, наверное, как вернуться из другого мира.
****
Операцию Мишке сделали в Мариинской больнице, ногу спасли, хотя здоровенный шрам остался на всю жизнь. Я в это время отправил в разные инстанции несколько десятков писем. Заявление в военной прокуратуре приняли без проблем. Дело о дезертирстве привычным порядком открыли и тут же закрыли: не мы первые, не мы последние, алгоритм был уже отработан.
Комиссацию Мише оформить не удалось, но дослужил свой срок он без проблем - если не считать того, что несколько боевых дней в чеченской кампании ему все же выпали.
- О, привет, как отдохнул? - спрашивали меня на работе.
- Незабываемо! Это был самый романтичный отпуск в моей жизни! - улыбался я в ответ, не кривя душой. Бог весть, как они меня понимали, надеюсь это было что-то приятное и лестное.
Согреться после этого путешествия я не мог еще около полугода, но, как ни странно, не заболел.
****
P. S.:
Я вернулся домой и обнял своего двухлетнего сына.
"Сейчас мне 24, я молод, здоров, а главное - достаточно безумен, чтобы все это сделать. Когда тебе будет 18, сынок, мне будет уже 40 - я буду стар, немощен, осторожен и вряд ли способен на такие подвиги. Боюсь, я не смогу это повторить. Мне надо как-то спасти тебя"
Так началась моя история эмиграции.
К моменту 18летия сына уже было ясно, что она не имела смысла для этой задачи. Но кто может знать наперед?
****
P. P. S.:
Рослый мускулистый блондин Миша умер, не дожив до сорока. Сердечная недостаточность.