Монолог будущей свекрови
А я ее заранее не люблю. Придет такая, растрепанная, вся как будто из углов - локти да колени, и имя такое противное - Таня. "Здрасте" скажет и засмеется неизвестно чему. А мой сын вдруг отзеркалит этот смех и тоже улыбнется во весь рот - просто от ощущения молодости и начала всего. В этот момент сердце мое рухнет в Марианскую впадину и не выкарабкаться ему, не выбраться... Муж, конечно, ничего не заметит - поможет Тане (да что за имя-то такое, во рту, как будто незрелой хурмы откусила) снять плащ, проводит в комнату.
"А это что у вас такое?" - ткнет она пальцем в деревянный кораблик на полке (собрал в 10 лет, пыхтя вечерами, склеивая детальки и поминутно сверяясь со схемой) - и сломает крохотную мачту. "Ничего страшного, - успокоит ее сын. - Этому макету сто лет в обед". А я спрячу мачту в карман фартука и весь вечер буду к ней прикасаться - острота ее обломка напоминает о том, как мне больно внутри.
"У вас что, все книги бумажные?, - изумится это дитя эпохи гаджетов, увидев книжный шкаф. - Ну вы даете!" И я вдруг застыжусь нашей непродвинутости и как будто попытаюсь спиной закрыть эти пережитки прошлого в обложках.
За столом она откажется есть мою фирменную шарлотку ("Берегу фигуру!"), а потом потребует разбавить слишком горячий чай - и мой сын будет носиться с графином из кухни в комнату, как всегда, задевая своими плечищами дверные проемы... "А вы, Таня (блин!), чем занимаетесь?" - "Я дизайнер" - "Дизайнер чего?" - "Мам, ну что ты пристала, какая разница!" И на дне Марианской впадины что-то вдруг затрепещет в предсмертной судороге...
Я не стану ей показывать его детские фото - он там такой беззащитный и только мой. А когда они уйдут гулять, достану коробку с первыми вещами сына. Голубой нарядный чепчик - муж привез его в роддом на выписку, нагладив кружева так, что они стояли, как хвост павлина... Малюсенькая распашонка - помню, как я боялась сначала прикасаться к его хрупким ручкам и слабым плечикам...
Сегодня моему сыну три месяца. Я для него - базис и надстройка, все четыре времени года и все стихии, одновременно и вселенная, и наш с ним маленький мир. Я держу в руках его ладошку, затаив дыхание, гляжу на спящие ресницы, глажу персиковость щек. Таня, выбери себе кого-нибудь другого!
"А это что у вас такое?" - ткнет она пальцем в деревянный кораблик на полке (собрал в 10 лет, пыхтя вечерами, склеивая детальки и поминутно сверяясь со схемой) - и сломает крохотную мачту. "Ничего страшного, - успокоит ее сын. - Этому макету сто лет в обед". А я спрячу мачту в карман фартука и весь вечер буду к ней прикасаться - острота ее обломка напоминает о том, как мне больно внутри.
"У вас что, все книги бумажные?, - изумится это дитя эпохи гаджетов, увидев книжный шкаф. - Ну вы даете!" И я вдруг застыжусь нашей непродвинутости и как будто попытаюсь спиной закрыть эти пережитки прошлого в обложках.
За столом она откажется есть мою фирменную шарлотку ("Берегу фигуру!"), а потом потребует разбавить слишком горячий чай - и мой сын будет носиться с графином из кухни в комнату, как всегда, задевая своими плечищами дверные проемы... "А вы, Таня (блин!), чем занимаетесь?" - "Я дизайнер" - "Дизайнер чего?" - "Мам, ну что ты пристала, какая разница!" И на дне Марианской впадины что-то вдруг затрепещет в предсмертной судороге...
Я не стану ей показывать его детские фото - он там такой беззащитный и только мой. А когда они уйдут гулять, достану коробку с первыми вещами сына. Голубой нарядный чепчик - муж привез его в роддом на выписку, нагладив кружева так, что они стояли, как хвост павлина... Малюсенькая распашонка - помню, как я боялась сначала прикасаться к его хрупким ручкам и слабым плечикам...
Сегодня моему сыну три месяца. Я для него - базис и надстройка, все четыре времени года и все стихии, одновременно и вселенная, и наш с ним маленький мир. Я держу в руках его ладошку, затаив дыхание, гляжу на спящие ресницы, глажу персиковость щек. Таня, выбери себе кого-нибудь другого!