К.Александров.Коллективизация и голодомор 1932-1933 годов: причины, механизм и последствия ч.1
Сталинская коллективизация, механизм и последствия которой до сих пор не получили должного историко-правового осмысления, стала своеобразным завершением революционного процесса 1917. Выдающийся русский мыслитель и правовед И. А. Ильин, размышляя о характере национальной катастрофы, постигшей Россию в ХХ столетии, справедливо заметил: «Русский человек, начавший революцию в качестве инстинктивно-индивидуализированного бунтовщика, заканчивает её в качестве инстинктивно и духовно-коллективизированного раба. Большевизм был только соблазном; настоящим замыслом был коммунизм. Надо было взбунтовать русского гражданина, чтобы превратить его в крепостного крестьянина».
Ильин совершенно справедливо указал на главные отличительные признаки экономической системы советского государства, окончательно сформировавшиеся именно в период сталинской коллективизации: «С самого своего водворения в России коммунистическая власть взялась за отучение русского крестьянина (и русского человека вообще) от личной предприимчивости и частной собственности <…> Произошло невиданное в истории: государственная власть стала насаждать нищету, гасить хозяйственную инициативу народа, воспрещать личную самодеятельность, отнимать у народа веру в честный труд и искоренять в нем волю к самовложению в природу и культуру».
Однако бессмысленные и невиданные, с точки зрения мыслителя, действия власти, на самом деле, имели глубокий смысл и внутреннюю логику. Причины и характер беспрецедентной в истории ХХ века трагедии 1932-1933, которую чаще всего называют «голодомором», невозможно понять без должной оценки социально-политических процессов, происходивших в Советском Союзе накануне и во время коллективизации. В 1918-1926 в стране сформировался новый господствующий класс, удерживавший политическую власть и обеспечивавший свое привилегированное положение при помощи диктатуры одной партии и репрессий. Этот класс бюрократии Коммунистической партии (к 1930-1932 - примерно 150 тыс. человек), в который входили руководители (секретари) партийных организаций, работники центрального аппарата и органов управления партии, а также руководители карательных органов государственной безопасности, получил название номенклатуры (от латинского, nomen - имя). В результате продовольственных кризисов 1927-1928 стало очевидно, что сосуществование свободного предпринимателя, в первую очередь производителя продовольствия, и номенклатуры Коммунистической партии - невозможно. Свободный предприниматель всегда бы представлял угрозу для столичных большевиков своей способностью определять положение дел на продовольственном рынке, оказывая решающее влияние на снабжение городов. Сталину, в отличие от Бухарина, в 1928 стало понятно: «советская власть» повисла на волоске, ее надо спасать решительно и немедленно. После 1928 дальнейшее удержание власти номенклатурой и ее физическое самосохранение были возможны только при условии создания такой системы производства, в основу которой был бы положен принудительный труд бесправного советского населения. Сохранение любых иных форм экономических взаимоотношений неизбежно бы укрепляло позиции и влияние в стране свободных предпринимателей. В конце концов, предприниматель бы вытеснил коммунистов из экономической и политической жизни. Номенклатура была бы отстранена от власти - с неизбежной персональной ответственностью за социалистический эксперимент и совершенные после 1917 преступления, с непредсказуемыми для многих активных членов Коммунистической партии последствиями.
Крестьянин, будучи материально независимым от большевиков, в силу своего своеобразного отношения к жизни не мог стать послушным «винтиком» интернационально-социалистического общества с планово-распределительной экономикой. Не стал бы он безропотно и даром трудиться в интересах сталинской номенклатуры. Следовательно, крестьянин - свободный производитель товарного хлеба и сельскохозяйственной продукции - подлежал либо превращению в прикрепленного к земле и госпредприятию батрака, либо уничтожению.При этом национальность крестьянина не играла никакой роли. Объектом репрессий во время коллективизации должна была стать не национальная, а социальная группа, независимо от географических или региональных границ. Главная причина коллективизации, в первую очередь, заключалась в стремлении высшей номенклатуры ВКП(б) во главе со Сталиным ликвидировать потенциальную опасность со стороны свободного крестьянина-производителя и создать систему государственной эксплуатации трудоспособного населения - фактически, государственного рабства - ради сохранения своего господствующего положения в России, завоеванной большевиками в годы Гражданской войны. В СССР к 1929 проживали округленно 154 млн. человек, из которых не менее 130 млн. составляли крестьяне. К 1932 большевики загнали в коллективные хозяйства, ставшие государственными предприятиями по принудительной обработке земли и производству сельскохозяйственной продукции, 61,5 % крестьянских дворов, а к 1937 - 93 %. 5 января 1930 ЦК ВКП(б) вынес постановление, согласно которому коллективизации подлежало «огромное большинство крестьянских хозяйств». 15 января решением Политбюро была образована спецкомиссия во главе с секретарем ЦК В. М. Молотовым, в которую вошли около тридцати представителей номенклатуры ВКП(б), советских учреждений и центрального аппарата ОГПУ. Комиссия Молотова разработалаконкретные предложения по «ликвидации кулачества», сводившиеся к следующему:
1) Отмена действия закона об аренде и применении наемного труда - тем самым у «кулаков» ликвидировалась экономическая основа их хозяйства. Они больше не могли пользоваться собственным земельным наделом («аренда») и нанимать односельчан для его обработки («наемный труд»);
2) Насильственное изъятие собственности: орудий производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельхозпродукции (мельниц и пр.), продовольственных, фуражных и семенных запасов;
3) Все «кулацкое население» разбивалось на три категории. Отнесенные ОГПУ и местным совпартактивом к I категории(«контрреволюционный актив») - этапировались в концлагеря или подлежали расстрелу; отнесённые ко II категории - депортировались в отдаленные местности СССР; отнесенные к III категории - выселялись за пределы колхоза, проводившего раскулачивание.
30 января 1930 предложения комиссии Молотова были оформлены секретным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), ставшего одним из самых важных документов по подготовке и проведению коллективизации. По I категории планировалось этапировать в концлагеря или расстрелять 60 тыс. человек, по II категории планировалось депортировать на север СССР, в Сибирь, на Урал, в Казахстан 245 тыс. человек. При депортации несчастным оставлялись лишь «самые необходимые предметы домашнего обихода, элементарные средства производства» (топор, лопата), «минимум продовольствия». Деньги подлежали конфискации, на каждую семью разрешалось оставить не более 500 р. (т.е. в среднем менее 100 р. на человека, меньше месячной зарплаты). Отобранная у крестьян собственность поступала в фонды колхозов, часть конфискованного получало государство в качестве «возмещения долгов от кулачества». Дома «кулаков» превращались в избы-читальни, помещения сельсоветов, деревенские клубы. На колхозы возлагалась ответственность за засев «кулацкого» земельного надела и сдачу государству соответствующего количества сельхозпродукции. Конфискации подлежали и все вклады «кулаков» в сберкассах. Политбюро приняло решения о закрытии сельских церквей и молитвенных домов, об увеличении штатов ОГПУ и войск ОГПУ, о запрете «кулакам» свободно переселяться из района проживания и распродавать свое имущество, о выделении спецэшелонов для этапирования спецпереселенцев к местам депортации. Вышеперечисленные мероприятия коснулись первоначально зерновых районов, а затем территории всей страны. Из перечня представителей высшей номенклатуры ВКП(б) и органов ОГПУ, виновных в планировании и организации преступлений в отношении крестьянства в 1929-1930, в первую очередь, следует назвать следующих лиц: членов Политбюро К. Е. Ворошилова, М. И. Калинина, В. В. Куйбышева, В. М. Молотова, А. И. Рыкова, Я. Э. Рудзутака, И. В. Сталина, М. П. Томского; секретарей крупных территориальных комитетов ВКП(б); представителей советских органов власти и юстиции, практически организовывавших выполнение постановления Политбюро: И. М. Варейкиса, В. Я. Чубаря, Ф. И. Голощёкина, Б. П. Шеболдаева, Р. И. Эйхе, Н. В. Крыленко, И. А. Зеленского, И. Д. Кабакова, Ф. Г. Леонова, М. О. Разумова, П. П. Постышева, Л. Б. Рошаля, А. А. Андреева, М. М. Хатаевича, Я. А. Яковлева, П. И. Стучку и др.; руководителей центрального аппарата и подразделений в системе органов ОГПУ СССР: В. Р. Менжинского, Г. Г. Ягоду, Л. М. Заковского, Е. Г. Евдокимова, Я. С. Агранова, Т. Д. Дерибаса, Я. К. Ольского-Куликовского, Д. Я. Кандыбина, Г. Е. Прокофьева, Г. Я. Рапопорта, П. Г. Рудя и др. «Кулаков», отнесенных к подрасстрельной «I категории», арестовывали уполномоченные ОГПУ и организовывали доставку арестованных в окружной, областной или краевой отдел ГПУ, где решалась их судьба: лагерь или расстрел. Во многих зерновых районах СССР и, в частности, на Северном Кавказе в бывших областях казачьих войск, массовые аресты «кулаков I категории» начались в ночь с 5 на 6 февраля, в Донецком и Шахтинско-Донском округах - с 24 на 25 февраля. Всего за три неделис 6 по 26 февраля только по Северному Кавказу и Дагестану чекисты арестовали более 26 тыс. «кулаков» - «глав кулацких хозяйств» - а к концу февраля по СССР - более 62 тыс. человек! Заодно по старой чекистской традиции арестовывались монахи, священники, деятельные прихожане, бывшие помещики и дворяне, бывшие белогвардейцы. Семьи арестованных ОГПУ «кулаков» автоматически относились к следующей категории. За период с января по апрель органы ОГПУ арестовали по политическим мотивам 141 тыс. человек (в том числе «кулаков» - 80 тыс.), а за май - сентябрь - 143 тыс. человек (в том числе «кулаков» - 45 тыс.). Всего за 1930 через «тройки» органов ОГПУ прошло почти 180 тыс. человек, из которых около 19 тыс. были осуждены к расстрелу, и около 100 тыс. - к заключению в тюрьмах и лагерях. К концу 1930 в местах лишения свободы в СССР содержались 250 - 300 тыс. человек, кроме того, еще около 160 тыс. находились в лагерях ОГПУ. (Для сравнения: общая численность арестантов всех категорий в местах заключения Российской империи на 1 января 1911 составляла 174733 человека, в т.ч. политических - 1331 человек). Списки «кулаков II категории» составлялись на общем собрании колхозников и утверждались райисполкомами - исполнительными органами местных Советов. Порядок выселения за пределы колхоза «кулаков III категории» определяли местные исполнительные органы советской власти. Здесь открывался небывалый простор для сведения личных счетов, удовлетворения чувства зависти, мести лодырей и деревенских пьянчуг более хозяйственным соседям. Массовое раскулачивание на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Центрально-Чернозёмном районе, на Урале началось в начале февраля 1930. Выполняя процентную «норму по раскулачиванию», «кулачили» без особого разбора. В Курском округе из 9 тыс. раскулаченных почти 3 тыс. составляли середняки, около 500 - семьи военнослужащих РККА. В Льговском округе более 50 % раскулаченных оказались середняками и семьями красноармейцев. В одном Хопёрском округе оказались раскулачены более 3 тыс. середняков и даже 30 бедняков. Холмогорский район за первые 10 дней марта «коллективизировался» с 9 до 93 % (!). Имущество и вещи раскулаченных тут же складывались у церкви и продавались с торгов. Часы, шубы покупали за бесценок местные коммунисты и активисты колхоза. Подобные безобразия творились на всей территории страны. Местный колхозный актив, члены ВКП(б) и комсомольцы вместе с представителями райисполкомов, райкомов партии проводили опись имущества, затем семья «кулака», насчитывавшая в среднем от 5-6 до 10-12 человек выгонялась из дома на улицу с минимальными пожитками и в кратчайший срок в общей колонне таких же несчастных отправлялась на ближайшую железнодорожную станцию. Дорвавшийся до дармового, недоступного ранее добра, колхозный актив отбирал у раскулачиваемых валенки, полушубки, шапки, платки, шали, перины, подушки, посуду, детские игрушки и матрасики - все, что ценилось, вплоть до женского нижнего белья. По выражению одной ретивой коммунистки, участвовавшей в раскулачивании, «оставляли их, в чем мать родила». По донесениям органов ГПУ, в Смоленской области лозунгом многих бригад по раскулачиванию стали слова: «Пей и ешь - всё наше!» Одно из пронзительных свидетельств рисует следующую картину раскулачивания в средней полосе РСФСР. «Было мне тогда четыре года, когда пришли раскулачивать моих родителей. Со двора выгнали всю скотину и очистили все амбары и житницы. В доме выкинули все из сундуков, отобрали все подушки и одеяла. Активисты тут же на себе стали примерять отцовские пиджаки и рубашки. Вскрыли в доме все половицы, искали припрятанные деньги, и, возможно золото. С бабушки (она мне приходилось прабабушкой, ей было больше 90 лет, и она всегда мерзла) стали стаскивать тулупчик. Бабушка, не понимая, чего от нее хотят активисты, побежала к двери, но ей один из них подставил подножку, и когда она упала, с нее стащили тулупчик. Она тут же и умерла. Ограбив нас и убив бабушку, пьяные уполномоченные с активистами, хохоча, переступили через мертвое тело бабушки и двинулись к нашим соседям, которые тоже подлежали раскулачиванию, предварительно опрокинув в печи чугуны со щами и картошкой, чтобы мы оставались голодными. Отец же стал сколачивать гроб из половиц для бабушки. В голый и разграбленный наш дом пришли женщины и старушки, чтобы прочитать молитвы по новопреставленной рабе Господней. Три дня, пока покойница лежала в доме, к нам еще не раз приходили уполномоченные, всякий раз унося с собой то, что не взяли ранее, будь то кочерга или лопата. Я сидела на окне и караулила - не идут ли опять активисты. И как только они появлялись, быстро стаскивала со своих ног пуховые носочки, которые мне связала моя мама и прятала под рубашку, чтобы их у меня не отняли. В день, когда должны были хоронить бабушку, в наш дом ввалилась пьяная орава комсомольцев. Они стали всюду шарить, требуя у отца денег. Отец им пояснил, что у нас уже все отняли. Из съестного в доме оставалось всего килограмма два проса, которое мама собрала в амбаре на полу. Его рассыпали в первый день раскулачивания из прорвавшегося мешка, который тащили пьяные комсомольцы. Пока они рылись в доме, мама незаметно сунула в гроб, под голову мертвой бабушки, наш последний мешочек с просом. Активисты, не найдя в доме денег, стали их искать в гробу у покойницы. Они нашли мешочек с просом и забрали его с собой».Для крестьян, сочувствовавших раскулаченным или сопротивлявшихся коллективизации, чьё материально-имущественное положение никак не позволяло их хозяйства считать «кулацкими», колхозным активом был придуман специальный ярлык: подкулачник.Как легко догадаться, подкулачником мог стать каждый крестьянин, если в отношении его лояльности советской власти и колхозному строительству существовали какие-то сомнения. Начальник ГПУ Украины Б. А. Балицкий в письме от 25 февраля 1930 на имя Г. К. Орджоникидзе писал, что при проведении раскулачивания в Николаевском округе некоторые коммунисты и комсомольцы отказывались от проведения раскулачивания, «а один комсомолец сошел с ума при проведении этой операции». Прочитав сообщение, Орджоникидзе пометил: «Интересное письмо». Сталин написал сверху: «В архив». На узловых станциях мужиков, детей, женщин, стариков и старух грузили словно скот в товарные теплушки и отправляли в Среднюю Азию, Казахстан, Коми, на Урал, в Сибирь. Везли неделями без хлеба, пищи и воды, по приезде поселяли в голую степь и предлагали устраиваться как угодно. Работы, медицинской помощи, жилья, продуктов - ничего не было, раскулаченные в спецпоселках умирали сотнями, особенно маленькие дети и старики.В каждом спецпоселке жили не более 120-130 семейств. В качестве жилых помещений использовались примитивные бараки. Строительство одного барака обходилось в 5-7 руб. на человека. В бараке размещались 200-300 человек на трех-пятиярусных нарах. Кухня полагалась на 6 бараков, баня на 10, но в действительности установленная норма не соблюдалась. Жилье строилось медленно. Так, к сентябрю 1930 в Северном крае было построено менее 2% (!) требовавшегося для спецпереселенцев жилья. Это значит, что с зимы 1930 люди жили на улице, в землянках, шалашах, сараях, в лесу, на болотах и вымирали тысячами. О том, в каких условиях приходилось жить спецпереселенцам, можно судить по донесениям инспекторов в Наркомздрав и НКВД, сделанным в марте 1930 при посещении спецпоселков Вологодской и Архангельской областей (Северного края): «Некоторые пункты расселения в городах не пригодны для жилья (“Биржевая ветка” в Архангельске - складское помещение с просвечивающимися стенами в одну доску-тесовку, абсолютно без окон, холодное). На периферии бараки совершенно не приспособлены для жилья семьями с малыми детьми - с земли снег не убран, первые нары на земле (снегу), крыша просвечивает (положены не вплотную жерди, сверху еловые ветви и засыпаны мерзлой осыпающейся землёй). Крыша начинается от земли. Отопление недостаточное: две железные печи-времянки на барак…Полов нет». На место в 1,5 м шириной, 1,25 м высотой и 2 м длиной размещали по 4-5 человек! Из скудной зарплаты спецпереселенцев вычиталось 25 % (с 1931 - 15 %) на содержание оперчекистских комендатур, занимавшихся поддержанием режима спецпереселения. Сталинское государство обязывало спецпереселенцев содержать свою собственную каторгу. Более половины трудоспособных переселенцев использовалось на лесозаготовках, прочие - в промыслах и сельском хозяйстве, были и такие, кто работали на золотодобыче, в апатитовых рудниках, в рыболовном хозяйстве, на раскорчёвке леса, строительстве дорог, колодцев и т. п. Зарплата облагалась всевозможными штрафами и поборами, обычным делом был обсчет. В 1931 г. в Пинежском р-не на лесоразработках за 10-часовой рабочий день мужчина-спецпереселенец получал 85 коп., женщина - 75 коп., подросток - 50 коп. Килограмм хлеба стоил 3 - 4 рубля, мяса - 17 - 20 рублей. Суточная норма продуктов в Сибири на одного спецпереселенца составляла: муки - 200 гр., крупы - 20 гр., сахара - 6 гр., чая - 3 гр., рыбы - 75 гр.
Ильин совершенно справедливо указал на главные отличительные признаки экономической системы советского государства, окончательно сформировавшиеся именно в период сталинской коллективизации: «С самого своего водворения в России коммунистическая власть взялась за отучение русского крестьянина (и русского человека вообще) от личной предприимчивости и частной собственности <…> Произошло невиданное в истории: государственная власть стала насаждать нищету, гасить хозяйственную инициативу народа, воспрещать личную самодеятельность, отнимать у народа веру в честный труд и искоренять в нем волю к самовложению в природу и культуру».
Однако бессмысленные и невиданные, с точки зрения мыслителя, действия власти, на самом деле, имели глубокий смысл и внутреннюю логику. Причины и характер беспрецедентной в истории ХХ века трагедии 1932-1933, которую чаще всего называют «голодомором», невозможно понять без должной оценки социально-политических процессов, происходивших в Советском Союзе накануне и во время коллективизации. В 1918-1926 в стране сформировался новый господствующий класс, удерживавший политическую власть и обеспечивавший свое привилегированное положение при помощи диктатуры одной партии и репрессий. Этот класс бюрократии Коммунистической партии (к 1930-1932 - примерно 150 тыс. человек), в который входили руководители (секретари) партийных организаций, работники центрального аппарата и органов управления партии, а также руководители карательных органов государственной безопасности, получил название номенклатуры (от латинского, nomen - имя). В результате продовольственных кризисов 1927-1928 стало очевидно, что сосуществование свободного предпринимателя, в первую очередь производителя продовольствия, и номенклатуры Коммунистической партии - невозможно. Свободный предприниматель всегда бы представлял угрозу для столичных большевиков своей способностью определять положение дел на продовольственном рынке, оказывая решающее влияние на снабжение городов. Сталину, в отличие от Бухарина, в 1928 стало понятно: «советская власть» повисла на волоске, ее надо спасать решительно и немедленно. После 1928 дальнейшее удержание власти номенклатурой и ее физическое самосохранение были возможны только при условии создания такой системы производства, в основу которой был бы положен принудительный труд бесправного советского населения. Сохранение любых иных форм экономических взаимоотношений неизбежно бы укрепляло позиции и влияние в стране свободных предпринимателей. В конце концов, предприниматель бы вытеснил коммунистов из экономической и политической жизни. Номенклатура была бы отстранена от власти - с неизбежной персональной ответственностью за социалистический эксперимент и совершенные после 1917 преступления, с непредсказуемыми для многих активных членов Коммунистической партии последствиями.
Крестьянин, будучи материально независимым от большевиков, в силу своего своеобразного отношения к жизни не мог стать послушным «винтиком» интернационально-социалистического общества с планово-распределительной экономикой. Не стал бы он безропотно и даром трудиться в интересах сталинской номенклатуры. Следовательно, крестьянин - свободный производитель товарного хлеба и сельскохозяйственной продукции - подлежал либо превращению в прикрепленного к земле и госпредприятию батрака, либо уничтожению.При этом национальность крестьянина не играла никакой роли. Объектом репрессий во время коллективизации должна была стать не национальная, а социальная группа, независимо от географических или региональных границ. Главная причина коллективизации, в первую очередь, заключалась в стремлении высшей номенклатуры ВКП(б) во главе со Сталиным ликвидировать потенциальную опасность со стороны свободного крестьянина-производителя и создать систему государственной эксплуатации трудоспособного населения - фактически, государственного рабства - ради сохранения своего господствующего положения в России, завоеванной большевиками в годы Гражданской войны. В СССР к 1929 проживали округленно 154 млн. человек, из которых не менее 130 млн. составляли крестьяне. К 1932 большевики загнали в коллективные хозяйства, ставшие государственными предприятиями по принудительной обработке земли и производству сельскохозяйственной продукции, 61,5 % крестьянских дворов, а к 1937 - 93 %. 5 января 1930 ЦК ВКП(б) вынес постановление, согласно которому коллективизации подлежало «огромное большинство крестьянских хозяйств». 15 января решением Политбюро была образована спецкомиссия во главе с секретарем ЦК В. М. Молотовым, в которую вошли около тридцати представителей номенклатуры ВКП(б), советских учреждений и центрального аппарата ОГПУ. Комиссия Молотова разработалаконкретные предложения по «ликвидации кулачества», сводившиеся к следующему:
1) Отмена действия закона об аренде и применении наемного труда - тем самым у «кулаков» ликвидировалась экономическая основа их хозяйства. Они больше не могли пользоваться собственным земельным наделом («аренда») и нанимать односельчан для его обработки («наемный труд»);
2) Насильственное изъятие собственности: орудий производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельхозпродукции (мельниц и пр.), продовольственных, фуражных и семенных запасов;
3) Все «кулацкое население» разбивалось на три категории. Отнесенные ОГПУ и местным совпартактивом к I категории(«контрреволюционный актив») - этапировались в концлагеря или подлежали расстрелу; отнесённые ко II категории - депортировались в отдаленные местности СССР; отнесенные к III категории - выселялись за пределы колхоза, проводившего раскулачивание.
30 января 1930 предложения комиссии Молотова были оформлены секретным постановлением Политбюро ЦК ВКП(б), ставшего одним из самых важных документов по подготовке и проведению коллективизации. По I категории планировалось этапировать в концлагеря или расстрелять 60 тыс. человек, по II категории планировалось депортировать на север СССР, в Сибирь, на Урал, в Казахстан 245 тыс. человек. При депортации несчастным оставлялись лишь «самые необходимые предметы домашнего обихода, элементарные средства производства» (топор, лопата), «минимум продовольствия». Деньги подлежали конфискации, на каждую семью разрешалось оставить не более 500 р. (т.е. в среднем менее 100 р. на человека, меньше месячной зарплаты). Отобранная у крестьян собственность поступала в фонды колхозов, часть конфискованного получало государство в качестве «возмещения долгов от кулачества». Дома «кулаков» превращались в избы-читальни, помещения сельсоветов, деревенские клубы. На колхозы возлагалась ответственность за засев «кулацкого» земельного надела и сдачу государству соответствующего количества сельхозпродукции. Конфискации подлежали и все вклады «кулаков» в сберкассах. Политбюро приняло решения о закрытии сельских церквей и молитвенных домов, об увеличении штатов ОГПУ и войск ОГПУ, о запрете «кулакам» свободно переселяться из района проживания и распродавать свое имущество, о выделении спецэшелонов для этапирования спецпереселенцев к местам депортации. Вышеперечисленные мероприятия коснулись первоначально зерновых районов, а затем территории всей страны. Из перечня представителей высшей номенклатуры ВКП(б) и органов ОГПУ, виновных в планировании и организации преступлений в отношении крестьянства в 1929-1930, в первую очередь, следует назвать следующих лиц: членов Политбюро К. Е. Ворошилова, М. И. Калинина, В. В. Куйбышева, В. М. Молотова, А. И. Рыкова, Я. Э. Рудзутака, И. В. Сталина, М. П. Томского; секретарей крупных территориальных комитетов ВКП(б); представителей советских органов власти и юстиции, практически организовывавших выполнение постановления Политбюро: И. М. Варейкиса, В. Я. Чубаря, Ф. И. Голощёкина, Б. П. Шеболдаева, Р. И. Эйхе, Н. В. Крыленко, И. А. Зеленского, И. Д. Кабакова, Ф. Г. Леонова, М. О. Разумова, П. П. Постышева, Л. Б. Рошаля, А. А. Андреева, М. М. Хатаевича, Я. А. Яковлева, П. И. Стучку и др.; руководителей центрального аппарата и подразделений в системе органов ОГПУ СССР: В. Р. Менжинского, Г. Г. Ягоду, Л. М. Заковского, Е. Г. Евдокимова, Я. С. Агранова, Т. Д. Дерибаса, Я. К. Ольского-Куликовского, Д. Я. Кандыбина, Г. Е. Прокофьева, Г. Я. Рапопорта, П. Г. Рудя и др. «Кулаков», отнесенных к подрасстрельной «I категории», арестовывали уполномоченные ОГПУ и организовывали доставку арестованных в окружной, областной или краевой отдел ГПУ, где решалась их судьба: лагерь или расстрел. Во многих зерновых районах СССР и, в частности, на Северном Кавказе в бывших областях казачьих войск, массовые аресты «кулаков I категории» начались в ночь с 5 на 6 февраля, в Донецком и Шахтинско-Донском округах - с 24 на 25 февраля. Всего за три неделис 6 по 26 февраля только по Северному Кавказу и Дагестану чекисты арестовали более 26 тыс. «кулаков» - «глав кулацких хозяйств» - а к концу февраля по СССР - более 62 тыс. человек! Заодно по старой чекистской традиции арестовывались монахи, священники, деятельные прихожане, бывшие помещики и дворяне, бывшие белогвардейцы. Семьи арестованных ОГПУ «кулаков» автоматически относились к следующей категории. За период с января по апрель органы ОГПУ арестовали по политическим мотивам 141 тыс. человек (в том числе «кулаков» - 80 тыс.), а за май - сентябрь - 143 тыс. человек (в том числе «кулаков» - 45 тыс.). Всего за 1930 через «тройки» органов ОГПУ прошло почти 180 тыс. человек, из которых около 19 тыс. были осуждены к расстрелу, и около 100 тыс. - к заключению в тюрьмах и лагерях. К концу 1930 в местах лишения свободы в СССР содержались 250 - 300 тыс. человек, кроме того, еще около 160 тыс. находились в лагерях ОГПУ. (Для сравнения: общая численность арестантов всех категорий в местах заключения Российской империи на 1 января 1911 составляла 174733 человека, в т.ч. политических - 1331 человек). Списки «кулаков II категории» составлялись на общем собрании колхозников и утверждались райисполкомами - исполнительными органами местных Советов. Порядок выселения за пределы колхоза «кулаков III категории» определяли местные исполнительные органы советской власти. Здесь открывался небывалый простор для сведения личных счетов, удовлетворения чувства зависти, мести лодырей и деревенских пьянчуг более хозяйственным соседям. Массовое раскулачивание на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, Центрально-Чернозёмном районе, на Урале началось в начале февраля 1930. Выполняя процентную «норму по раскулачиванию», «кулачили» без особого разбора. В Курском округе из 9 тыс. раскулаченных почти 3 тыс. составляли середняки, около 500 - семьи военнослужащих РККА. В Льговском округе более 50 % раскулаченных оказались середняками и семьями красноармейцев. В одном Хопёрском округе оказались раскулачены более 3 тыс. середняков и даже 30 бедняков. Холмогорский район за первые 10 дней марта «коллективизировался» с 9 до 93 % (!). Имущество и вещи раскулаченных тут же складывались у церкви и продавались с торгов. Часы, шубы покупали за бесценок местные коммунисты и активисты колхоза. Подобные безобразия творились на всей территории страны. Местный колхозный актив, члены ВКП(б) и комсомольцы вместе с представителями райисполкомов, райкомов партии проводили опись имущества, затем семья «кулака», насчитывавшая в среднем от 5-6 до 10-12 человек выгонялась из дома на улицу с минимальными пожитками и в кратчайший срок в общей колонне таких же несчастных отправлялась на ближайшую железнодорожную станцию. Дорвавшийся до дармового, недоступного ранее добра, колхозный актив отбирал у раскулачиваемых валенки, полушубки, шапки, платки, шали, перины, подушки, посуду, детские игрушки и матрасики - все, что ценилось, вплоть до женского нижнего белья. По выражению одной ретивой коммунистки, участвовавшей в раскулачивании, «оставляли их, в чем мать родила». По донесениям органов ГПУ, в Смоленской области лозунгом многих бригад по раскулачиванию стали слова: «Пей и ешь - всё наше!» Одно из пронзительных свидетельств рисует следующую картину раскулачивания в средней полосе РСФСР. «Было мне тогда четыре года, когда пришли раскулачивать моих родителей. Со двора выгнали всю скотину и очистили все амбары и житницы. В доме выкинули все из сундуков, отобрали все подушки и одеяла. Активисты тут же на себе стали примерять отцовские пиджаки и рубашки. Вскрыли в доме все половицы, искали припрятанные деньги, и, возможно золото. С бабушки (она мне приходилось прабабушкой, ей было больше 90 лет, и она всегда мерзла) стали стаскивать тулупчик. Бабушка, не понимая, чего от нее хотят активисты, побежала к двери, но ей один из них подставил подножку, и когда она упала, с нее стащили тулупчик. Она тут же и умерла. Ограбив нас и убив бабушку, пьяные уполномоченные с активистами, хохоча, переступили через мертвое тело бабушки и двинулись к нашим соседям, которые тоже подлежали раскулачиванию, предварительно опрокинув в печи чугуны со щами и картошкой, чтобы мы оставались голодными. Отец же стал сколачивать гроб из половиц для бабушки. В голый и разграбленный наш дом пришли женщины и старушки, чтобы прочитать молитвы по новопреставленной рабе Господней. Три дня, пока покойница лежала в доме, к нам еще не раз приходили уполномоченные, всякий раз унося с собой то, что не взяли ранее, будь то кочерга или лопата. Я сидела на окне и караулила - не идут ли опять активисты. И как только они появлялись, быстро стаскивала со своих ног пуховые носочки, которые мне связала моя мама и прятала под рубашку, чтобы их у меня не отняли. В день, когда должны были хоронить бабушку, в наш дом ввалилась пьяная орава комсомольцев. Они стали всюду шарить, требуя у отца денег. Отец им пояснил, что у нас уже все отняли. Из съестного в доме оставалось всего килограмма два проса, которое мама собрала в амбаре на полу. Его рассыпали в первый день раскулачивания из прорвавшегося мешка, который тащили пьяные комсомольцы. Пока они рылись в доме, мама незаметно сунула в гроб, под голову мертвой бабушки, наш последний мешочек с просом. Активисты, не найдя в доме денег, стали их искать в гробу у покойницы. Они нашли мешочек с просом и забрали его с собой».Для крестьян, сочувствовавших раскулаченным или сопротивлявшихся коллективизации, чьё материально-имущественное положение никак не позволяло их хозяйства считать «кулацкими», колхозным активом был придуман специальный ярлык: подкулачник.Как легко догадаться, подкулачником мог стать каждый крестьянин, если в отношении его лояльности советской власти и колхозному строительству существовали какие-то сомнения. Начальник ГПУ Украины Б. А. Балицкий в письме от 25 февраля 1930 на имя Г. К. Орджоникидзе писал, что при проведении раскулачивания в Николаевском округе некоторые коммунисты и комсомольцы отказывались от проведения раскулачивания, «а один комсомолец сошел с ума при проведении этой операции». Прочитав сообщение, Орджоникидзе пометил: «Интересное письмо». Сталин написал сверху: «В архив». На узловых станциях мужиков, детей, женщин, стариков и старух грузили словно скот в товарные теплушки и отправляли в Среднюю Азию, Казахстан, Коми, на Урал, в Сибирь. Везли неделями без хлеба, пищи и воды, по приезде поселяли в голую степь и предлагали устраиваться как угодно. Работы, медицинской помощи, жилья, продуктов - ничего не было, раскулаченные в спецпоселках умирали сотнями, особенно маленькие дети и старики.В каждом спецпоселке жили не более 120-130 семейств. В качестве жилых помещений использовались примитивные бараки. Строительство одного барака обходилось в 5-7 руб. на человека. В бараке размещались 200-300 человек на трех-пятиярусных нарах. Кухня полагалась на 6 бараков, баня на 10, но в действительности установленная норма не соблюдалась. Жилье строилось медленно. Так, к сентябрю 1930 в Северном крае было построено менее 2% (!) требовавшегося для спецпереселенцев жилья. Это значит, что с зимы 1930 люди жили на улице, в землянках, шалашах, сараях, в лесу, на болотах и вымирали тысячами. О том, в каких условиях приходилось жить спецпереселенцам, можно судить по донесениям инспекторов в Наркомздрав и НКВД, сделанным в марте 1930 при посещении спецпоселков Вологодской и Архангельской областей (Северного края): «Некоторые пункты расселения в городах не пригодны для жилья (“Биржевая ветка” в Архангельске - складское помещение с просвечивающимися стенами в одну доску-тесовку, абсолютно без окон, холодное). На периферии бараки совершенно не приспособлены для жилья семьями с малыми детьми - с земли снег не убран, первые нары на земле (снегу), крыша просвечивает (положены не вплотную жерди, сверху еловые ветви и засыпаны мерзлой осыпающейся землёй). Крыша начинается от земли. Отопление недостаточное: две железные печи-времянки на барак…Полов нет». На место в 1,5 м шириной, 1,25 м высотой и 2 м длиной размещали по 4-5 человек! Из скудной зарплаты спецпереселенцев вычиталось 25 % (с 1931 - 15 %) на содержание оперчекистских комендатур, занимавшихся поддержанием режима спецпереселения. Сталинское государство обязывало спецпереселенцев содержать свою собственную каторгу. Более половины трудоспособных переселенцев использовалось на лесозаготовках, прочие - в промыслах и сельском хозяйстве, были и такие, кто работали на золотодобыче, в апатитовых рудниках, в рыболовном хозяйстве, на раскорчёвке леса, строительстве дорог, колодцев и т. п. Зарплата облагалась всевозможными штрафами и поборами, обычным делом был обсчет. В 1931 г. в Пинежском р-не на лесоразработках за 10-часовой рабочий день мужчина-спецпереселенец получал 85 коп., женщина - 75 коп., подросток - 50 коп. Килограмм хлеба стоил 3 - 4 рубля, мяса - 17 - 20 рублей. Суточная норма продуктов в Сибири на одного спецпереселенца составляла: муки - 200 гр., крупы - 20 гр., сахара - 6 гр., чая - 3 гр., рыбы - 75 гр.