Геополитика эпохи эллинизма (вставка №3 в серию 1.9)
ПИРЕНН И УОРД-ПЕРКИНС О ПОСЛЕРИМСКОМ УПАДКЕ МАТЕРИАЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
У человека, который познакомился с концепцией Анри Пиренна (см. вставку 1.9.2), закономерно возникают вопросы. Насколько всерьез следует принимать положительную оценку, данную Пиренном состоянию цивилизации после политического краха Западной империи? Согласны или нет с Пиренном современные историки, располагающие бОльшим массивом информации? В каком именно состоянии находилась цивилизация Средиземноморья в течение V-VII веков?
О критериях «гибели цивилизации»
Пиренн, разумеется, не отрицал факт внутреннего упадка Рима и, в русле гиббоновской традиции, относит его начало еще к III веку. В рассматриваемой нами книге [Пиренн 1937] он не раскрывает причины этого упадка, а лишь мельком упоминает о политических неурядицах и пассивности населения. Он проясняет эту тему в другой своей работе [Пиренн 1927]:
«Культурное развитие империи, в этом можно быть уверенным, ясно прошло свой кульминационный пункт; население уменьшалось, дух предприимчивости шел на убыль, варварские орды начинали грозить границам, возрастающие расходы правительства, борьба за существование делали неизбежной такую смену фиска, которая все больше и больше делала людей рабами государства». [Пиренн 1927, с. 13] Пиренн, хотя и отрицает уничтожение германцами римской цивилизации, признает, что именно давление варваров довело Рим до такой степени упадка, которая сделала возможным завоевание. «Полтора столетия он успешно сдерживал напор, но ценой истощения своих армий и финансов. Более или менее неравны становились силы. Нападения варваров непрерывно возрастали в той мере, как увеличивающаяся их численность делала приобретение новых территорий все более необходимым, а уменьшающаяся численность населения империи делала успешное сопротивление все менее возможным. Невзирая на чрезвычайное искусство и решимость, с помощью которой империя думала миновать несчастия, несчастный исход был неизбежен». [Пиренн 1927, с. 15]
Сам по себе факт завоевания регионов Империи разрозненными варварскими отрядами уже говорит о глубоком упадке. Разрушения и опустошения, происходившие в момент завоевания, не могли не сдвинуть социум еще дальше по пути деградации. Так что даже если после завоевания наступила некоторая стабилизация, как полагал Пиренн, то она соответствовала «зависанию» в некотором промежуточном полуразрушенном состоянии. Это нужно иметь в виду, читая следующую риторику Пиренна о варварах-охранителях: «Что они сохранили, далеко превосходило то, что они разрушили... Нет ни одного указания, которое обозначало бы конец цивилизации... Во время варварских вторжений новый мир сохранял, в своих существенных чертах, физиономию старого. ...было бы определенной ошибкой вообразить, что приход германских племен имел своим результатом замену городской жизни и торговой деятельности чисто аграрным бытом и общим застоем в торговле». [Пиренн 1927, с. 17-18]
Полемическая задача борьбы с германизмом заставила Пиренна собрать все имеющиеся факты, которые показывают, что цивилизация на Западе все еще существовала и сохраняла антично-средиземноморский характер. В частности, он указывает на процветание торговли и сохранение денежного обращения; на сохранение городского самоуправления; на вероятное наличие большого количества грамотных людей, требовавшихся для обслуживания оставшихся от Рима административной (и налоговой) системы. Он поименно перечисляет культурных деятелей той эпохи, демонстрирующих высокий уровень образованности. Поскольку такого же энтузиазма в демонстрации фактов, указывающих на упадок и деградацию, автор не проявил, то у читателя в голове неизбежно возникает определенный перекос. Мозаично сохранившиеся там и сям останки разрушенной цивилизации, собранные вместе, могут произвести впечатление «процветания» цивилизации. Более того, замечание о том, что при варварах снизилось фискальное бремя на экономику, могут вызвать у читателя ощущение, что при варварах произошло даже некоторое улучшение жизни, по сравнению с имперской эпохой. Этому, однако, противоречат материальные свидетельства все возрастающей разрухи и депопуляции в первые века после краха Империи (но об этом ниже).
Здесь уместно задать вопрос: какая степень разрушений и деградации необходима для того, чтобы объявить о «гибели» некоторой цивилизации? Все однозначно, если завоеватель провел тотальный геноцид, разрушил все культурные памятники и построил жизнь с чистого листа. Тогда можно с чистой совестью сказать, что прежняя цивилизация погибла в таком-то десятилетии, а ее место было занято чем-то иным. Но чаще встречается вариант, когда завоеватель нацелен не на уничтожение как таковое, а на захват и присвоение. Тогда процесс разрушения старой цивилизации может растянуться очень надолго, и не ясно, какую степень этого разрушения считать достаточной для «констатации смерти». Здесь мы переходим в область логического парадокса «Куча». Даже в разгар Темных веков в каком-нибудь монастыре можно было отыскать монаха-книголюба, который читал и переписывал древние манускрипты и был по античным меркам образованным человеком. Так значит, цивилизация еще не погибла? В таком понимании, античность продолжала существовать до самого Возрождения, и до сих пор «живее всех живых», как Ленин на советских плакатах.
Это можно сравнить с процессом закрытия водопроводного крана: вентиль уже завернули, но остаточная вода еще стекает по трубе. Пиренн указывает на эти последние капли, при уже закрытом наглухо кране, и радостно восклицает: «Смотрите, цивилизация еще не кончилась!» Тогда как другие историки считают финальной точкой цивилизации сам момент перекрытия крана. А еще больше их заботит тот факт, что кран начали закрывать задолго до того, как Империя пала.
Если нам больше интересен вопрос «перекрытия крана», а не исчисление последних капель, то при определении точки «краха» или «гибели» цивилизации нужно принимать существенный упадок материальной культуры, который не сменяется мгновенно восстановлением, а, наоборот, продолжает усугубляться и дальше в течение многих поколений. При этом «остатки былой роскоши» могут еще долгое время сохраняться по инерции, постепенно разрушаясь.
Так определяемый момент «гибели» цивилизации не означает полное «вычищение» всех ее остатков из реальности, что практически невозможно и редко когда происходит. Он означает перевод цивилизации в состояние «безнадежной постапокалиптики», когда ее обломков может быть еще сколько угодно, но они существуют только в силу инерции и обречены на постепенный распад. Мало кто отрицает, что именно это и случилось на большей части территорий античной средиземноморской цивилизации: вопрос лишь в том, когда именно и по какой причине. Для ответа на эти вопросы мы выйдем за рамки текста Пиренна и обратимся к работе современного антиковеда-археолога, которые занимался изучением судьбы цивилизации в период коллапса Римской империи.
Состояние материальной цивилизации после краха римской государственности
Иллюстрация 1.9.3.1. Брайан Уорд-Перкинс -- британский археолог и историк, фокусируется на экономике переходного периода между Античностью и Средневековьем. Преподает в Оксфорде.
Брайан Уорд-Перкинс (Bryan Ward-Perkins) -- уважаемый британский археолог, который специализируется на переходном периоде между Поздней Античностью и Ранним Средневековьем. Полемизируя с современными единомышленниками Пиренна, он в 2005 году опубликовал книгу «The Fall of Rome and the End of Civilization» [Ward-Perkins 2005]. Эта книга посвящена описанию коллапса материальной цивилизации после крушения Римской Империи. Автор убедительно доказывает, что в регионах, захваченных варварами, происходило колоссальное падение уровня жизни и опрощение быта всех слоев населения, включая верхушку. Речь идет не только о количественном, но о качественном изменении материальной культуры.
«Экономические изменения... были необычайными. То, что мы наблюдаем в конце Римского мира, -- это не «рецессия»... когда по существу аналогичная экономика продолжает работать в меньших темпах. Вместо этого мы видим заметное качественное изменение с исчезновением целых отраслей и коммерческих сетей. Экономика постримского Запада -- это не экономика четвертого века, уменьшенная в масштабе, а совсем другая и гораздо менее сложная структура». [Ward-Perkins 2005, p. 117]
«На постримском Западе почти исчезла всякая материальная утонченность. Стала редкой специализированная продукция и почти все, кроме производимого на локальном уровне, за исключением предметов роскоши. Впечатляющий ассортимент и количество высококачественных функциональных товаров, которые характеризовали римский период, исчезли или, по крайней мере, были резко сокращены. Средний и нижний сегменты рынка, которые при римлянах поглощали огромное количество простых, но качественных товаров, похоже, почти полностью исчезли». [Ward-Perkins 2005, p. 104]
Люди Римской Империи в бытовом отношении обитали в мире, подобном нашему. Массово выпускаемые доступные, качественные и стандартизированные предметы обихода наполняли быт не только средних слоев населения, но и низших классов. (В этом смысле античный мир был ближе к нам, чем Европа до промышленной революции). Археологи смогли это понять, раскопав циклопические мусорные свалки, возникшие некогда рядом с античными «мегаполисами». Это изобилие поддерживалось интенсивной морской торговлей в рамках «средиземноморской глобализации». С приходом варваров особо прибыльные направления торговли, конечно, сохранились, но «супермаркеты для населения» закрылись, и поставки массовых товаров для «супермаркетов» прекратились. «...Что полностью исчезло, это качественные, недорогие вещи, сделанные оптом и широко доступные в римский период» [Ward-Perkins 2005, p. 118]. Вещный мир большинства людей стал скудным и примитивным, и вместо добротной «фабричной» продукции им пришлось довольствоваться немногочисленными поделками местных «самоделкиных», или мастерить что-то собственными руками. Резко снизились все вообще жизненные стандарты. К примеру, в Италии черепица, которая повсеместно применялась для зданий в древнеримские времена, с V-VI вв. и вплоть до XIV-XV вв. использовалась только для дворцов и церквей.
Если на элитарном уровне потребления некоторые «остатки роскоши» еще сохранялись, то с жизнью средних и нижних слоев общества произошла самая радикальная трансформация. Они потеряли доступ к сколь-нибудь сложным инструментам и продуктам (включая письменность и качественную керамику), который был широко распространен в римское время [Ward-Perkins 2005, p. 118]. Другими словами, характерная для Средневековья убогость быта и темнота народных масс -- это не какое-то «природное состояние» (для бывшего античного ареала), а результат впадения в «постапокалиптику» некогда «среднезажиточного» общества, которое достигло высокой степени процветания и разделения труда.
Далее я процитирую любопытную диаграмму, построенную на основании находок обсуждаемого автора и других археологов, изучающих тот же переходный период.
Иллюстрация 1.9.3.2. Диаграмма показывает изменение сложности экономики и уровня благосостояния в различных регионах Римского мира с 300 по 700 гг. Построена на основании археологических свидетельств. [Ward-Perkins 2005, p. 122].
На этой диаграмме хорошо видно, что дезинтеграция экономики шла рука об руку с распадом Империи. Как только на регион обрушивались политические и военные бедствия, его экономика устремлялась в пике, даже если до этого процветала. При этом, вопреки гипотезе Пиренна, арабское завоевание вообще никак не отразилось на благосостоянии большинства регионов. Запад его не мог заметить даже теоретически, поскольку и без того уже долгое время находился «на дне». Единственный регион, который мог обрушился в Темные века благодаря арабам, -- Малая Азия (не отмеченная на диаграмме), поскольку она стала полем вооруженной борьбы и переходила из рук в руки. Экономический спад на крайнем юго-востоке Империи (Левант и Египет) начался еще до арабов, а после арабского завоевания обрушения не произошло и умеренные темпы спада не изменились. Это был единственный регион, который сохранил относительное процветание и сложную экономику.
Любопытно, что вторжение арабов в Средиземноморье не помешало экономическому подъему в Италии, наметившемуся с начала VII века. Италия вообще интересна, поскольку это наиболее благополучный регион Запада в течение первых 60 лет после конца Империи. Здесь картина, нарисованная Пиренном, должна соответствовать реальности даже лучше, чем в Галлии. Сразу после ликвидации Западной Империи, Италия мирным путем попала под власть достаточно устойчивых варварских режимов, которые о ней хорошо заботились и сумели найти общий язык со старой элитой. Однако никакой стабилизации экономики и быта график не показывает. Падение, начавшееся еще в относительно благополучном IV веке, ускорилось с варварскими вторжениями первой половины V века. А затем продолжилось прежними темпами уже при власти Одоакра и Теодориха. И даже возвращение под власть Империи в середине VI века ничего не изменило. Вероятно, после трех поколений варварского господства, деградация институтов и «обомжение» населения зашли уже слишком далеко. Перелом наступил только в начале VII века. Видимо, это реакция на упадок Эгеиды, по принципу «сообщающихся сосудов»: Италия частично заняла ту нишу в имперской экономике, которая освободилась после разграбления Балкан славянами. Богатство в Италию стало возвращаться, скорее всего, вместе с цивилизованным населением, которое сбежало из Греции от славян.
Пример Карфагенской Африки еще более показателен, поскольку в IV веке этот тыловой регион процветал. С вторжением варваров, начался долгий «полет вниз», на который не повлияла ни стабилизация королевства вандалов, ни возвращение под крыло Империи. Очевидно, что здесь, как и в Италии (и в отличие от Британии), варвары, при помощи местных элит, сумели кое-как воспользоваться оставшимися от Империи институциями. Однако они не смогли сохранить их в том виде, в каком застали. Обломки цивилизации, которые они жадно ухватили, превращались в песок и высыпались у них сквозь пальцы. Не произошло ни остановки падения, ни тем более начала роста. Налицо типичная постапокалиптика, когда выжившие просто «проедают» оставшийся ресурс цивилизованности, при этом дичая и опускаясь все ниже и ниже. Никакой дополнительный «толчок вниз» со стороны арабов здесь был не нужен: люди сами себя прекрасно обслужили.
Диаграмма, приведенная выше, относится к экономике, но численность населения, скорее всего, изменялась примерно так же. Для той эпохи имеется корреляция между сложностью экономики, производством пищи и плотностью населения [Ward-Perkins 2005, p. 142]. Точно определить археологическими методами изменение плотности населения, особенно сельского, крайне затруднительно. По мере того, как быт становился все более убогим, население делалось «неуловимым», оставляя все меньше следов. Деревенька римской эпохи, где жила парочка фермерских семей, могла оставить после себя больше материальных свидетельств, чем целый раннесредневековый городок. Одно дело, когда люди живут в кирпичных домах с черепичными крышами и, располагая изобилием добротных вещей, оставляют после себя кучи мусора. Другое дело, когда они ютятся в утлых хижинах из хвороста, крытых соломой, а вещей у них крайне мало, и даже глиняная посуда такого низкого качества, что ее обломки рассыпаются в песок, а не хранятся в почве тысячелетиями. С точки зрения археолога, население во многих регионах бывшего Римского мира просто «испарилось», хотя на самом деле оно сократилось, может быть, всего в 2-4 раза, но при этом «опростилось» и впало в крайнюю нищету.
Причины обрушения экономики
Ключевая мысль книги Уорд-Перкинса -- то, что конец Империи стал концом экономики, и об этом свидетельствуют и археологические, и письменные источники. Разрушение средиземноморской экономики шло параллельно распаду Империи, а не дожидалось вторжения арабов, как полагал Пиренн. Будучи специалистом по средневековой экономике, Пиренн безотчетно перенес на античность средневековые шаблоны, когда региональные экономики существовали в условиях относительной автаркии, основная масса населения жила в полунатуральном хозяйстве и в потреблении доминировали товары, производимые локально. При таких условиях распад Империи, действительно, мог пройти «незамеченным экономикой».
Однако в римскую эпоху экономика Средиземноморья превратилась в единый хозяйственный организм, в котором региональная специализация и межрегиональное разделение труда затронули не только производство предметов роскоши и товаров для состоятельных классов (что характерно для Средневековья), но и широкий круг продуктов в массового потребления. Пиренн недоучел, в какой высокой степени экономика регионов Римского мира зависела от межрегиональной торговли, и насколько она была чувствительна к трудностям и перебоям в этой торговле, которые были вызваны вторжением варваров и последующим распадом государства. Комфортная ситуация для торговли была подорвана уже самим фактом наличия межгосударственных границ, а также спорных и «серых» зон между новыми юрисдикциями и периодическими войнами между ними. Ущерб для межрегиональной торговли был колоссальный, даже если предположить, что на своей территории каждое варварское государственное образование защищало коммерцию и охраняло собственность с той же эффективностью, что и Империя (что, конечно, было не так).
К этому нужно добавить экономический спад, связанный с сокращением доходов от экспорта в те регионы, где население обнищало из-за варварских вторжений и войн. И обратно, следует учитывать издержки, связанные с вынужденным импортозамещением в тех отраслях, которые ранее зависели от экспорта. Регионы, несколько столетий прожившие в условиях «глобализации», вдруг встали перед необходимостью, с одной стороны, из года в год сокращать наиболее успешные и прибыльные отрасли, ориентированные на экспорт, а с другой стороны, учиться производить на месте все необходимое, не имея для этого ни опыта, ни специалистов, ни подходящего сырья. Связанные с этим недополученные доходы и издержки, в свою очередь, понижали покупательную способность населения и запускали очередной виток деградационной спирали. В большинстве регионов Римского мира падение в штопор продолжалось до полного дна, пока большая часть населения не опустилась на уровень натурального хозяйства.
В новых условиях, прежнее преимущество и величайшее достижение Римской цивилизации -- «экономическая глобализация», с глубокой производственной специализаций регионов, -- превратилось в проблему. «Масштабы экономического распада, который произошел с концом империи, почти наверняка были прямым результатом этой специализации. Постримский мир вернулся к экономике даже более простой, что существовала непосредственно перед наступлением римской эпохи, с небольшим движением товаров, бедными домохозяйствами и наличием только самых основных производимых благ. Экономическая сложность римского периода, которая приводила к широкому распространению в социуме товаров высокого качества, разрушила местные навыки и локальные сети, которые в доримские времена обеспечивали экономическую сложность более низкого уровня. Потребовались века, чтобы люди на территории бывшей империи восстановили эти навыки и локальные сети, и вернулись к доримскому уровню экономической сложности». [Ward-Perkins 2005, p. 137]
По мнению автора, необходимость кардинальной перестройки локальных экономик от «глобализации» к «автаркии», с отказом от бонусов, которые давали региональная специализация и разделение труда, и вызвало столь продолжительную депрессию, обернувшуюся «Темными веками». Автор проводит параллели с распадом СССР и тем ущербом, который нанес экономике новых государств разрыв экономических связей. При этом регионы Римского мира оказались в худшей ситуации, поскольку эта проблема усугублялось войнами и разрушениями, связанными с варварскими вторжениями. У региональных экономик не было избытка свободных капиталов, которые могли бы ускорить такую перестройку. Одни регионы пострадали от варварских вторжений, и должны были потратиться на залечивание ран. Другие регионы, чтобы не оказаться на их месте, вынуждены были нести «бремя Империи», которое значительно выросло в правление «реваншиста» Юстиниана (с этим, возможно, связан экономический спад в восточных регионах Империи начиная с середины VI в., еще до вторжения славян).
Уорд-Перкинс обращает внимание на два разных сценария деградации регионов Римского мира. В Британии (после вторжения англо-саксов) и в Эгеиде (после вторжения славян) мы видим резкое обрушение экономики, связанное с полной дезорганизацией жизни из-за того, что варвары пришли в большом количестве, устроили местным «выжженную землю» и заместили цивилизованное население. В Италии и Африке кривая упадка более поката, и деградация растянулась на два столетия. Это как раз «случай Пиренна», когда варваров было немного, и они стремились не разрушать цивилизацию, а использовать ее блага, заняв командные позиции. Постепенная деградация материальной жизни в этих регионах была связана не только с управленческой «криворукостью» варваров, но и с сокращением экономических связей между регионами и сворачиванием межрегионального разделения труда.
Экономическая роль имперской государственности
Еще один фактор, недооценка которого повлияла на выводы Пиренна, -- та огромная роль, которую играла имперская государственность в поддержке торговых и финансовых связей между регионами Римского мира и в стимулировании высокого уровня межрегионального разделения труда. Это позитивное влияние на экономику, конечно, ослаблялось «бременем Империи», и прежде всего фискальным давлением. Однако следует понимать, что золото, которое государство отбирало у населения, не уходило куда-то в оффшоры, а тратилось внутри экономики и проходило через руки торговцев и промышленников, оживляя бизнес. Тот факт, что регионы, «счастливо избавившиеся» от имперского бремени, не пришли к процветанию, а, наоборот, стали на путь длительной деградации, говорит сам за себя. (Единственное исключение, Левант, только подтверждает правило, поскольку он не «выпал из Империи», а «целеньким» перешел из одного имперского пространства в другое). Из книги Уорд-Перкинса можно сделать выводы о следующих аспектах, в которых Римская Империя помогала экономике.
1) Развитие и ремонт транспортной инфраструктуры: порты, мосты, дорожная сеть. С отпадением региона от империи, систематическая деятельность такого рода прекращалась, транспортная инфраструктура разрушалась, затрудняя торговлю.
2) Охрана собственности и обеспечение безопасности на торговых путях. Единое правовое пространство, создаваемое Империей, гарантировало защиту тех правил игры, без которых не может осуществляться сложная экономическая и финансовая деятельность. Превращение регионов в варварские королевства само по себе, даже без учета сопровождавших этот процесс погромов, понизило безопасность торговли и увеличило издержки и риски.
3) Единая денежная система, с твердой валютой и обилием монеты. Имперский золотой солид не испытывал девальвации в течение семи столетий, с IV по X вв. включительно. При этом Империя, в силу своих нужд, чеканила массу такой монеты, заодно обеспечивая потребности торговли. В западных регионах, когда они отпали от Империи, чеканка монеты резко сократилась (о чем свидетельствует археология).
4) Имперский «госзаказ» (на обеспечение армии и продовольственное снабжение крупных городов) стимулировал экономику тыловых регионов и подкреплял региональную специализацию. С падением Империи, сеть привилегированной торговли, созданная государством, разрушалась, и работавшие на нее отрасли в регионах оказались ненужными. (Это во многом обусловило деградацию таких регионов, как Африка и Северная Италия).
5) Экономика приграничных регионов стимулировалась за счет выплачиваемой из Центра зарплаты десятков тысяч солдат, которые тратили полученное золото на месте. Полагаю, что даже дань, выплачиваемая внешним варварам, в итоге, через торговлю, возвращалась в Империю и стимулировала производство. Отключение этой поддержки с распадом Империи -- одна из причин, почему в регионах по линии северной границы упадок был более глубоким и наступил быстрее.
Неадекватность картинки Пиренна
Возвращаясь к гипотезе Пиренна, мы теперь понимаем, что она убеждала бы нас гораздо лучше, если бы упадок античного мира начался с момента арабского завоевания и распространялся волной по оси юго-восток -- северо-запад. Факты дают иную картину. Упадок начался за три столетия до арабов и его волна распространялась с северо-запада на юго-восток Римского мира. При этом крайний юго-восточный регион избежал упадка и сохранил свое процветание и сложную экономику именно потому, что раньше успел достаться арабам.
Из гипотезы Пиренна также логически следует, что раньше всего и глубже всего должны были пострадать средиземноморские регионы Римского мира, которые в большей степени зависели от морских торговых путей, чем регионы, удаленные от побережья Средиземного моря. А в наиболее выигрышной ситуации оказалась бы Британия. Будучи регионом приморским, она в то же время максимально удалена от тех морей, где хозяйничали арабы, и поэтому могла сохранить значительную часть своей морской торговли с атлантическим побережьем Европы. На самом деле все было ровно наоборот: именно Британия первой обрушилась в Темные века и провалилась туда глубже всех остальных. «Поначалу в это трудно поверить, но постримская Британия затонула до уровня экономической сложности, значительно более низкого, чем наблюдался в доримском железном веке». [Ward-Perkins 2005, p. 122] Вторая волна упадка также охватила удаленные от Средиземноморья регионы: север Галлии, Германию, альпийские и придунайские провинции. Побережье Средиземного моря пострадало в последнюю очередь и в меньшей степени, чем глубинные районы континента. Сам Пиренн признает, что торговля приморских городов Италии процветала даже после утверждения арабов в Средиземноморье, и впоследствии эти города стали рассадником цивилизации: «Приморские города Италии весьма выгадали от роста благосостояния в занятых арабами странах, наблюдавшегося после окончания арабских завоеваний». [Пиренн 1937, с.217]
Если Италия не была «выключена» арабами из морской торговли, а Испания с Карфагенской Африкой, после захвата, просто переключили свою торговлю на исламскую часть Средиземноморья, то, получается, что единственный пострадавший «по Пиренну» регион Запада -- это Галлия. По сути, только Галлия с приходом арабов могла быть «отключена» от средиземноморской торговли «в формате Пиренна». Но это кажется странным, если вспомнить более близкий нам отрезок истории: XV-XVI вв., когда Средиземноморье, в связи с османской экспансией, превратилось в арену кровавой борьбы между мусульманами и христианами. Морская война шла почти непрерывно, свирепствовали североафриканские пираты, тем не менее, христианские регионы Средиземноморья продолжали развиваться и богатеть, и были в это время экономическим центром Европы. Более того, сохранилась экономическая связность в масштабе всего Средиземноморья, о чем свидетельствует взаимовлияние цен на рынках христианских и исламских торговых городов. Фернан Бродель в своей бессмертной книге «Средиземное море и Средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» весьма детально описывает эту эпоху. Логично предположить, что во времена арабской экспансии все выглядело примерно так же.
Кстати, и сам Пиренн не настаивает на существовании какого-то «железного занавеса» или «огненного рубежа», который бы полностью изолировал исламскую часть Средиземноморья от христианской. Он пишет об активности иудейских купцов, которые легко проникали через этот барьер и вели операции по обе его стороны. Если эта торговля была ограниченной, то, возможно, просто потому, что «опростившиеся» христиане мало что могли предложить. Если же торговлю сдерживало именно насилие, то далеко не всегда источником этого насилия были исламские пираты. Вот что пишет сам Пиренн: «Складывается впечатление, что во время правления Карла Мартелла общество было охвачено такими же потрясениями, как и во времена вторжений германцев. Мы не должны забывать, что Карл разграбил и сжег города, расположенные на юге Галлии, уничтожив таким образом остатки торговли и городского управления и самоуправления, которые там еще существовали». [Пиренн 1937, с.291]
А вот что Пиренн пишет об этих уничтоженных «остатках» в другой своей книге: «...в начале VIII века Марсель был все еще крупным портом Галлии. ...Под его давлением вся торговля Галлии ориентировалась в направлении Средиземного моря. ... торговля, базировавшаяся на город, была излучаема во внутрь страны. По течению Роны и Соны, так же как и по римским дорогам, торговля направлялась на север страны. ...коммерческая деятельность портов Руана и Нанта, на берегах Атлантического океана, Квентовика и Дюрстеда, на берегах Северного моря, была поддерживаема разветвлениями экспортной торговли, идущей от Марселя». [Пиренн 1927, с. 20-21]
Получается, что франкский варвар уничтожил не какие-то «остатки», а подрубил под корень всю национальную торговую систему. Понятно, что к тому времени внешняя торговля Галлии уже давно свелась к обмену рабов и сырья на предметы роскоши, но даже в таком урезанном виде она имела большое значение для местных элит. Однако, вместо того чтобы холить и лелеять базу прибыльной морской торговли, варвары сами добили «золотую курочку». Получается, что гипотеза Пиренна теряет последнюю привязку к реальности. Полное выпадение Галлии из средиземноморской экономики объясняется не вредительством магометан, а очередным витком внутренней деградации Римского мира под властью дикарей. Варвары и «опростившееся» под их властью население просто один за другим отключали механизмы древней цивилизации, пока не уперлись в полный хаос и натуральное хозяйство. Галлия, к сожалению, отсутствует на диаграмме Уорд-Перкинса, но из контекста понятно, что там должен наблюдаться такой же «горнолыжный склон», как в Италии с Африкой. Никакой «стабилизации» после воцарения франков там не было, а было постепенное перемалывание остатков цивилизации. Наконец, накал хаоса и дикости достиг такой степени, что собственных торговцев перебили, а иностранные, очевидно, стали обходить регион стороной. Арабы в этом раскладе были, скорее, стимулом для местных правителей, чтобы они, наконец, взялись за ум хотя бы под угрозой уничтожения.
Итак, можно сделать следующий вывод. По современным представлениям, Пиренн серьезно недооценил степень экономической связности Средиземноморья в римскую эпоху и роль, которую в поддержании этой связности играла имперская государственность. Для нанесения фатального удара по «античной глобализации» не требовалось полного и абсолютного прекращения морской торговли, якобы, вызванного арабами. Коллапс экономики и крах материальной цивилизации Западного Средиземноморья состоялись задолго до пришествия арабов, и они объясняются теми ударами по торговле и хозяйству, которые были связаны с вторжениями западных варваров и политическим распадом Империи. Даже в тех регионах Римского мира, где воцарение варваров не было связано с тотальными разрушениями, не удалось стабилизировать ситуацию в экономике: крах межрегионального разделения труда толкнул их вниз по деградационной спирали, пока они не уткнулись в натуральное хозяйство.
Разобравшись с судьбой материальной цивилизации в V-VII вв., далее мы поговорим об упадке и исчезновении античной культуры в этот период, опираясь на книгу другого современного автора, которого вполне можно назвать «продолжателем дела Пиренна».
Примечание об источниках.
Ward-Perkins 2005 -- Ward-Perkins, B. The Fall of Rome and the End of Civilization. Oxford, 2006.
Пиренн 1937 -- Пиренн, Анри. Империя Карла Великого и Арабский Халифат. Конец Античного мира. М., 2011. (Цитирую эту книгу без указания страниц, т.к. у меня под рукой оказался электронный текст без разметки на страницы бумажного издания).
Пиренн 1927 -- Пиренн, Анри. Средневековые города и возрождение торговли. Горький, 1941.
Расшифровку прочих ссылок см. в Библиографии.
У человека, который познакомился с концепцией Анри Пиренна (см. вставку 1.9.2), закономерно возникают вопросы. Насколько всерьез следует принимать положительную оценку, данную Пиренном состоянию цивилизации после политического краха Западной империи? Согласны или нет с Пиренном современные историки, располагающие бОльшим массивом информации? В каком именно состоянии находилась цивилизация Средиземноморья в течение V-VII веков?
О критериях «гибели цивилизации»
Пиренн, разумеется, не отрицал факт внутреннего упадка Рима и, в русле гиббоновской традиции, относит его начало еще к III веку. В рассматриваемой нами книге [Пиренн 1937] он не раскрывает причины этого упадка, а лишь мельком упоминает о политических неурядицах и пассивности населения. Он проясняет эту тему в другой своей работе [Пиренн 1927]:
«Культурное развитие империи, в этом можно быть уверенным, ясно прошло свой кульминационный пункт; население уменьшалось, дух предприимчивости шел на убыль, варварские орды начинали грозить границам, возрастающие расходы правительства, борьба за существование делали неизбежной такую смену фиска, которая все больше и больше делала людей рабами государства». [Пиренн 1927, с. 13] Пиренн, хотя и отрицает уничтожение германцами римской цивилизации, признает, что именно давление варваров довело Рим до такой степени упадка, которая сделала возможным завоевание. «Полтора столетия он успешно сдерживал напор, но ценой истощения своих армий и финансов. Более или менее неравны становились силы. Нападения варваров непрерывно возрастали в той мере, как увеличивающаяся их численность делала приобретение новых территорий все более необходимым, а уменьшающаяся численность населения империи делала успешное сопротивление все менее возможным. Невзирая на чрезвычайное искусство и решимость, с помощью которой империя думала миновать несчастия, несчастный исход был неизбежен». [Пиренн 1927, с. 15]
Сам по себе факт завоевания регионов Империи разрозненными варварскими отрядами уже говорит о глубоком упадке. Разрушения и опустошения, происходившие в момент завоевания, не могли не сдвинуть социум еще дальше по пути деградации. Так что даже если после завоевания наступила некоторая стабилизация, как полагал Пиренн, то она соответствовала «зависанию» в некотором промежуточном полуразрушенном состоянии. Это нужно иметь в виду, читая следующую риторику Пиренна о варварах-охранителях: «Что они сохранили, далеко превосходило то, что они разрушили... Нет ни одного указания, которое обозначало бы конец цивилизации... Во время варварских вторжений новый мир сохранял, в своих существенных чертах, физиономию старого. ...было бы определенной ошибкой вообразить, что приход германских племен имел своим результатом замену городской жизни и торговой деятельности чисто аграрным бытом и общим застоем в торговле». [Пиренн 1927, с. 17-18]
Полемическая задача борьбы с германизмом заставила Пиренна собрать все имеющиеся факты, которые показывают, что цивилизация на Западе все еще существовала и сохраняла антично-средиземноморский характер. В частности, он указывает на процветание торговли и сохранение денежного обращения; на сохранение городского самоуправления; на вероятное наличие большого количества грамотных людей, требовавшихся для обслуживания оставшихся от Рима административной (и налоговой) системы. Он поименно перечисляет культурных деятелей той эпохи, демонстрирующих высокий уровень образованности. Поскольку такого же энтузиазма в демонстрации фактов, указывающих на упадок и деградацию, автор не проявил, то у читателя в голове неизбежно возникает определенный перекос. Мозаично сохранившиеся там и сям останки разрушенной цивилизации, собранные вместе, могут произвести впечатление «процветания» цивилизации. Более того, замечание о том, что при варварах снизилось фискальное бремя на экономику, могут вызвать у читателя ощущение, что при варварах произошло даже некоторое улучшение жизни, по сравнению с имперской эпохой. Этому, однако, противоречат материальные свидетельства все возрастающей разрухи и депопуляции в первые века после краха Империи (но об этом ниже).
Здесь уместно задать вопрос: какая степень разрушений и деградации необходима для того, чтобы объявить о «гибели» некоторой цивилизации? Все однозначно, если завоеватель провел тотальный геноцид, разрушил все культурные памятники и построил жизнь с чистого листа. Тогда можно с чистой совестью сказать, что прежняя цивилизация погибла в таком-то десятилетии, а ее место было занято чем-то иным. Но чаще встречается вариант, когда завоеватель нацелен не на уничтожение как таковое, а на захват и присвоение. Тогда процесс разрушения старой цивилизации может растянуться очень надолго, и не ясно, какую степень этого разрушения считать достаточной для «констатации смерти». Здесь мы переходим в область логического парадокса «Куча». Даже в разгар Темных веков в каком-нибудь монастыре можно было отыскать монаха-книголюба, который читал и переписывал древние манускрипты и был по античным меркам образованным человеком. Так значит, цивилизация еще не погибла? В таком понимании, античность продолжала существовать до самого Возрождения, и до сих пор «живее всех живых», как Ленин на советских плакатах.
Это можно сравнить с процессом закрытия водопроводного крана: вентиль уже завернули, но остаточная вода еще стекает по трубе. Пиренн указывает на эти последние капли, при уже закрытом наглухо кране, и радостно восклицает: «Смотрите, цивилизация еще не кончилась!» Тогда как другие историки считают финальной точкой цивилизации сам момент перекрытия крана. А еще больше их заботит тот факт, что кран начали закрывать задолго до того, как Империя пала.
Если нам больше интересен вопрос «перекрытия крана», а не исчисление последних капель, то при определении точки «краха» или «гибели» цивилизации нужно принимать существенный упадок материальной культуры, который не сменяется мгновенно восстановлением, а, наоборот, продолжает усугубляться и дальше в течение многих поколений. При этом «остатки былой роскоши» могут еще долгое время сохраняться по инерции, постепенно разрушаясь.
Так определяемый момент «гибели» цивилизации не означает полное «вычищение» всех ее остатков из реальности, что практически невозможно и редко когда происходит. Он означает перевод цивилизации в состояние «безнадежной постапокалиптики», когда ее обломков может быть еще сколько угодно, но они существуют только в силу инерции и обречены на постепенный распад. Мало кто отрицает, что именно это и случилось на большей части территорий античной средиземноморской цивилизации: вопрос лишь в том, когда именно и по какой причине. Для ответа на эти вопросы мы выйдем за рамки текста Пиренна и обратимся к работе современного антиковеда-археолога, которые занимался изучением судьбы цивилизации в период коллапса Римской империи.
Состояние материальной цивилизации после краха римской государственности
Иллюстрация 1.9.3.1. Брайан Уорд-Перкинс -- британский археолог и историк, фокусируется на экономике переходного периода между Античностью и Средневековьем. Преподает в Оксфорде.
Брайан Уорд-Перкинс (Bryan Ward-Perkins) -- уважаемый британский археолог, который специализируется на переходном периоде между Поздней Античностью и Ранним Средневековьем. Полемизируя с современными единомышленниками Пиренна, он в 2005 году опубликовал книгу «The Fall of Rome and the End of Civilization» [Ward-Perkins 2005]. Эта книга посвящена описанию коллапса материальной цивилизации после крушения Римской Империи. Автор убедительно доказывает, что в регионах, захваченных варварами, происходило колоссальное падение уровня жизни и опрощение быта всех слоев населения, включая верхушку. Речь идет не только о количественном, но о качественном изменении материальной культуры.
«Экономические изменения... были необычайными. То, что мы наблюдаем в конце Римского мира, -- это не «рецессия»... когда по существу аналогичная экономика продолжает работать в меньших темпах. Вместо этого мы видим заметное качественное изменение с исчезновением целых отраслей и коммерческих сетей. Экономика постримского Запада -- это не экономика четвертого века, уменьшенная в масштабе, а совсем другая и гораздо менее сложная структура». [Ward-Perkins 2005, p. 117]
«На постримском Западе почти исчезла всякая материальная утонченность. Стала редкой специализированная продукция и почти все, кроме производимого на локальном уровне, за исключением предметов роскоши. Впечатляющий ассортимент и количество высококачественных функциональных товаров, которые характеризовали римский период, исчезли или, по крайней мере, были резко сокращены. Средний и нижний сегменты рынка, которые при римлянах поглощали огромное количество простых, но качественных товаров, похоже, почти полностью исчезли». [Ward-Perkins 2005, p. 104]
Люди Римской Империи в бытовом отношении обитали в мире, подобном нашему. Массово выпускаемые доступные, качественные и стандартизированные предметы обихода наполняли быт не только средних слоев населения, но и низших классов. (В этом смысле античный мир был ближе к нам, чем Европа до промышленной революции). Археологи смогли это понять, раскопав циклопические мусорные свалки, возникшие некогда рядом с античными «мегаполисами». Это изобилие поддерживалось интенсивной морской торговлей в рамках «средиземноморской глобализации». С приходом варваров особо прибыльные направления торговли, конечно, сохранились, но «супермаркеты для населения» закрылись, и поставки массовых товаров для «супермаркетов» прекратились. «...Что полностью исчезло, это качественные, недорогие вещи, сделанные оптом и широко доступные в римский период» [Ward-Perkins 2005, p. 118]. Вещный мир большинства людей стал скудным и примитивным, и вместо добротной «фабричной» продукции им пришлось довольствоваться немногочисленными поделками местных «самоделкиных», или мастерить что-то собственными руками. Резко снизились все вообще жизненные стандарты. К примеру, в Италии черепица, которая повсеместно применялась для зданий в древнеримские времена, с V-VI вв. и вплоть до XIV-XV вв. использовалась только для дворцов и церквей.
Если на элитарном уровне потребления некоторые «остатки роскоши» еще сохранялись, то с жизнью средних и нижних слоев общества произошла самая радикальная трансформация. Они потеряли доступ к сколь-нибудь сложным инструментам и продуктам (включая письменность и качественную керамику), который был широко распространен в римское время [Ward-Perkins 2005, p. 118]. Другими словами, характерная для Средневековья убогость быта и темнота народных масс -- это не какое-то «природное состояние» (для бывшего античного ареала), а результат впадения в «постапокалиптику» некогда «среднезажиточного» общества, которое достигло высокой степени процветания и разделения труда.
Далее я процитирую любопытную диаграмму, построенную на основании находок обсуждаемого автора и других археологов, изучающих тот же переходный период.
Иллюстрация 1.9.3.2. Диаграмма показывает изменение сложности экономики и уровня благосостояния в различных регионах Римского мира с 300 по 700 гг. Построена на основании археологических свидетельств. [Ward-Perkins 2005, p. 122].
На этой диаграмме хорошо видно, что дезинтеграция экономики шла рука об руку с распадом Империи. Как только на регион обрушивались политические и военные бедствия, его экономика устремлялась в пике, даже если до этого процветала. При этом, вопреки гипотезе Пиренна, арабское завоевание вообще никак не отразилось на благосостоянии большинства регионов. Запад его не мог заметить даже теоретически, поскольку и без того уже долгое время находился «на дне». Единственный регион, который мог обрушился в Темные века благодаря арабам, -- Малая Азия (не отмеченная на диаграмме), поскольку она стала полем вооруженной борьбы и переходила из рук в руки. Экономический спад на крайнем юго-востоке Империи (Левант и Египет) начался еще до арабов, а после арабского завоевания обрушения не произошло и умеренные темпы спада не изменились. Это был единственный регион, который сохранил относительное процветание и сложную экономику.
Любопытно, что вторжение арабов в Средиземноморье не помешало экономическому подъему в Италии, наметившемуся с начала VII века. Италия вообще интересна, поскольку это наиболее благополучный регион Запада в течение первых 60 лет после конца Империи. Здесь картина, нарисованная Пиренном, должна соответствовать реальности даже лучше, чем в Галлии. Сразу после ликвидации Западной Империи, Италия мирным путем попала под власть достаточно устойчивых варварских режимов, которые о ней хорошо заботились и сумели найти общий язык со старой элитой. Однако никакой стабилизации экономики и быта график не показывает. Падение, начавшееся еще в относительно благополучном IV веке, ускорилось с варварскими вторжениями первой половины V века. А затем продолжилось прежними темпами уже при власти Одоакра и Теодориха. И даже возвращение под власть Империи в середине VI века ничего не изменило. Вероятно, после трех поколений варварского господства, деградация институтов и «обомжение» населения зашли уже слишком далеко. Перелом наступил только в начале VII века. Видимо, это реакция на упадок Эгеиды, по принципу «сообщающихся сосудов»: Италия частично заняла ту нишу в имперской экономике, которая освободилась после разграбления Балкан славянами. Богатство в Италию стало возвращаться, скорее всего, вместе с цивилизованным населением, которое сбежало из Греции от славян.
Пример Карфагенской Африки еще более показателен, поскольку в IV веке этот тыловой регион процветал. С вторжением варваров, начался долгий «полет вниз», на который не повлияла ни стабилизация королевства вандалов, ни возвращение под крыло Империи. Очевидно, что здесь, как и в Италии (и в отличие от Британии), варвары, при помощи местных элит, сумели кое-как воспользоваться оставшимися от Империи институциями. Однако они не смогли сохранить их в том виде, в каком застали. Обломки цивилизации, которые они жадно ухватили, превращались в песок и высыпались у них сквозь пальцы. Не произошло ни остановки падения, ни тем более начала роста. Налицо типичная постапокалиптика, когда выжившие просто «проедают» оставшийся ресурс цивилизованности, при этом дичая и опускаясь все ниже и ниже. Никакой дополнительный «толчок вниз» со стороны арабов здесь был не нужен: люди сами себя прекрасно обслужили.
Диаграмма, приведенная выше, относится к экономике, но численность населения, скорее всего, изменялась примерно так же. Для той эпохи имеется корреляция между сложностью экономики, производством пищи и плотностью населения [Ward-Perkins 2005, p. 142]. Точно определить археологическими методами изменение плотности населения, особенно сельского, крайне затруднительно. По мере того, как быт становился все более убогим, население делалось «неуловимым», оставляя все меньше следов. Деревенька римской эпохи, где жила парочка фермерских семей, могла оставить после себя больше материальных свидетельств, чем целый раннесредневековый городок. Одно дело, когда люди живут в кирпичных домах с черепичными крышами и, располагая изобилием добротных вещей, оставляют после себя кучи мусора. Другое дело, когда они ютятся в утлых хижинах из хвороста, крытых соломой, а вещей у них крайне мало, и даже глиняная посуда такого низкого качества, что ее обломки рассыпаются в песок, а не хранятся в почве тысячелетиями. С точки зрения археолога, население во многих регионах бывшего Римского мира просто «испарилось», хотя на самом деле оно сократилось, может быть, всего в 2-4 раза, но при этом «опростилось» и впало в крайнюю нищету.
Причины обрушения экономики
Ключевая мысль книги Уорд-Перкинса -- то, что конец Империи стал концом экономики, и об этом свидетельствуют и археологические, и письменные источники. Разрушение средиземноморской экономики шло параллельно распаду Империи, а не дожидалось вторжения арабов, как полагал Пиренн. Будучи специалистом по средневековой экономике, Пиренн безотчетно перенес на античность средневековые шаблоны, когда региональные экономики существовали в условиях относительной автаркии, основная масса населения жила в полунатуральном хозяйстве и в потреблении доминировали товары, производимые локально. При таких условиях распад Империи, действительно, мог пройти «незамеченным экономикой».
Однако в римскую эпоху экономика Средиземноморья превратилась в единый хозяйственный организм, в котором региональная специализация и межрегиональное разделение труда затронули не только производство предметов роскоши и товаров для состоятельных классов (что характерно для Средневековья), но и широкий круг продуктов в массового потребления. Пиренн недоучел, в какой высокой степени экономика регионов Римского мира зависела от межрегиональной торговли, и насколько она была чувствительна к трудностям и перебоям в этой торговле, которые были вызваны вторжением варваров и последующим распадом государства. Комфортная ситуация для торговли была подорвана уже самим фактом наличия межгосударственных границ, а также спорных и «серых» зон между новыми юрисдикциями и периодическими войнами между ними. Ущерб для межрегиональной торговли был колоссальный, даже если предположить, что на своей территории каждое варварское государственное образование защищало коммерцию и охраняло собственность с той же эффективностью, что и Империя (что, конечно, было не так).
К этому нужно добавить экономический спад, связанный с сокращением доходов от экспорта в те регионы, где население обнищало из-за варварских вторжений и войн. И обратно, следует учитывать издержки, связанные с вынужденным импортозамещением в тех отраслях, которые ранее зависели от экспорта. Регионы, несколько столетий прожившие в условиях «глобализации», вдруг встали перед необходимостью, с одной стороны, из года в год сокращать наиболее успешные и прибыльные отрасли, ориентированные на экспорт, а с другой стороны, учиться производить на месте все необходимое, не имея для этого ни опыта, ни специалистов, ни подходящего сырья. Связанные с этим недополученные доходы и издержки, в свою очередь, понижали покупательную способность населения и запускали очередной виток деградационной спирали. В большинстве регионов Римского мира падение в штопор продолжалось до полного дна, пока большая часть населения не опустилась на уровень натурального хозяйства.
В новых условиях, прежнее преимущество и величайшее достижение Римской цивилизации -- «экономическая глобализация», с глубокой производственной специализаций регионов, -- превратилось в проблему. «Масштабы экономического распада, который произошел с концом империи, почти наверняка были прямым результатом этой специализации. Постримский мир вернулся к экономике даже более простой, что существовала непосредственно перед наступлением римской эпохи, с небольшим движением товаров, бедными домохозяйствами и наличием только самых основных производимых благ. Экономическая сложность римского периода, которая приводила к широкому распространению в социуме товаров высокого качества, разрушила местные навыки и локальные сети, которые в доримские времена обеспечивали экономическую сложность более низкого уровня. Потребовались века, чтобы люди на территории бывшей империи восстановили эти навыки и локальные сети, и вернулись к доримскому уровню экономической сложности». [Ward-Perkins 2005, p. 137]
По мнению автора, необходимость кардинальной перестройки локальных экономик от «глобализации» к «автаркии», с отказом от бонусов, которые давали региональная специализация и разделение труда, и вызвало столь продолжительную депрессию, обернувшуюся «Темными веками». Автор проводит параллели с распадом СССР и тем ущербом, который нанес экономике новых государств разрыв экономических связей. При этом регионы Римского мира оказались в худшей ситуации, поскольку эта проблема усугублялось войнами и разрушениями, связанными с варварскими вторжениями. У региональных экономик не было избытка свободных капиталов, которые могли бы ускорить такую перестройку. Одни регионы пострадали от варварских вторжений, и должны были потратиться на залечивание ран. Другие регионы, чтобы не оказаться на их месте, вынуждены были нести «бремя Империи», которое значительно выросло в правление «реваншиста» Юстиниана (с этим, возможно, связан экономический спад в восточных регионах Империи начиная с середины VI в., еще до вторжения славян).
Уорд-Перкинс обращает внимание на два разных сценария деградации регионов Римского мира. В Британии (после вторжения англо-саксов) и в Эгеиде (после вторжения славян) мы видим резкое обрушение экономики, связанное с полной дезорганизацией жизни из-за того, что варвары пришли в большом количестве, устроили местным «выжженную землю» и заместили цивилизованное население. В Италии и Африке кривая упадка более поката, и деградация растянулась на два столетия. Это как раз «случай Пиренна», когда варваров было немного, и они стремились не разрушать цивилизацию, а использовать ее блага, заняв командные позиции. Постепенная деградация материальной жизни в этих регионах была связана не только с управленческой «криворукостью» варваров, но и с сокращением экономических связей между регионами и сворачиванием межрегионального разделения труда.
Экономическая роль имперской государственности
Еще один фактор, недооценка которого повлияла на выводы Пиренна, -- та огромная роль, которую играла имперская государственность в поддержке торговых и финансовых связей между регионами Римского мира и в стимулировании высокого уровня межрегионального разделения труда. Это позитивное влияние на экономику, конечно, ослаблялось «бременем Империи», и прежде всего фискальным давлением. Однако следует понимать, что золото, которое государство отбирало у населения, не уходило куда-то в оффшоры, а тратилось внутри экономики и проходило через руки торговцев и промышленников, оживляя бизнес. Тот факт, что регионы, «счастливо избавившиеся» от имперского бремени, не пришли к процветанию, а, наоборот, стали на путь длительной деградации, говорит сам за себя. (Единственное исключение, Левант, только подтверждает правило, поскольку он не «выпал из Империи», а «целеньким» перешел из одного имперского пространства в другое). Из книги Уорд-Перкинса можно сделать выводы о следующих аспектах, в которых Римская Империя помогала экономике.
1) Развитие и ремонт транспортной инфраструктуры: порты, мосты, дорожная сеть. С отпадением региона от империи, систематическая деятельность такого рода прекращалась, транспортная инфраструктура разрушалась, затрудняя торговлю.
2) Охрана собственности и обеспечение безопасности на торговых путях. Единое правовое пространство, создаваемое Империей, гарантировало защиту тех правил игры, без которых не может осуществляться сложная экономическая и финансовая деятельность. Превращение регионов в варварские королевства само по себе, даже без учета сопровождавших этот процесс погромов, понизило безопасность торговли и увеличило издержки и риски.
3) Единая денежная система, с твердой валютой и обилием монеты. Имперский золотой солид не испытывал девальвации в течение семи столетий, с IV по X вв. включительно. При этом Империя, в силу своих нужд, чеканила массу такой монеты, заодно обеспечивая потребности торговли. В западных регионах, когда они отпали от Империи, чеканка монеты резко сократилась (о чем свидетельствует археология).
4) Имперский «госзаказ» (на обеспечение армии и продовольственное снабжение крупных городов) стимулировал экономику тыловых регионов и подкреплял региональную специализацию. С падением Империи, сеть привилегированной торговли, созданная государством, разрушалась, и работавшие на нее отрасли в регионах оказались ненужными. (Это во многом обусловило деградацию таких регионов, как Африка и Северная Италия).
5) Экономика приграничных регионов стимулировалась за счет выплачиваемой из Центра зарплаты десятков тысяч солдат, которые тратили полученное золото на месте. Полагаю, что даже дань, выплачиваемая внешним варварам, в итоге, через торговлю, возвращалась в Империю и стимулировала производство. Отключение этой поддержки с распадом Империи -- одна из причин, почему в регионах по линии северной границы упадок был более глубоким и наступил быстрее.
Неадекватность картинки Пиренна
Возвращаясь к гипотезе Пиренна, мы теперь понимаем, что она убеждала бы нас гораздо лучше, если бы упадок античного мира начался с момента арабского завоевания и распространялся волной по оси юго-восток -- северо-запад. Факты дают иную картину. Упадок начался за три столетия до арабов и его волна распространялась с северо-запада на юго-восток Римского мира. При этом крайний юго-восточный регион избежал упадка и сохранил свое процветание и сложную экономику именно потому, что раньше успел достаться арабам.
Из гипотезы Пиренна также логически следует, что раньше всего и глубже всего должны были пострадать средиземноморские регионы Римского мира, которые в большей степени зависели от морских торговых путей, чем регионы, удаленные от побережья Средиземного моря. А в наиболее выигрышной ситуации оказалась бы Британия. Будучи регионом приморским, она в то же время максимально удалена от тех морей, где хозяйничали арабы, и поэтому могла сохранить значительную часть своей морской торговли с атлантическим побережьем Европы. На самом деле все было ровно наоборот: именно Британия первой обрушилась в Темные века и провалилась туда глубже всех остальных. «Поначалу в это трудно поверить, но постримская Британия затонула до уровня экономической сложности, значительно более низкого, чем наблюдался в доримском железном веке». [Ward-Perkins 2005, p. 122] Вторая волна упадка также охватила удаленные от Средиземноморья регионы: север Галлии, Германию, альпийские и придунайские провинции. Побережье Средиземного моря пострадало в последнюю очередь и в меньшей степени, чем глубинные районы континента. Сам Пиренн признает, что торговля приморских городов Италии процветала даже после утверждения арабов в Средиземноморье, и впоследствии эти города стали рассадником цивилизации: «Приморские города Италии весьма выгадали от роста благосостояния в занятых арабами странах, наблюдавшегося после окончания арабских завоеваний». [Пиренн 1937, с.217]
Если Италия не была «выключена» арабами из морской торговли, а Испания с Карфагенской Африкой, после захвата, просто переключили свою торговлю на исламскую часть Средиземноморья, то, получается, что единственный пострадавший «по Пиренну» регион Запада -- это Галлия. По сути, только Галлия с приходом арабов могла быть «отключена» от средиземноморской торговли «в формате Пиренна». Но это кажется странным, если вспомнить более близкий нам отрезок истории: XV-XVI вв., когда Средиземноморье, в связи с османской экспансией, превратилось в арену кровавой борьбы между мусульманами и христианами. Морская война шла почти непрерывно, свирепствовали североафриканские пираты, тем не менее, христианские регионы Средиземноморья продолжали развиваться и богатеть, и были в это время экономическим центром Европы. Более того, сохранилась экономическая связность в масштабе всего Средиземноморья, о чем свидетельствует взаимовлияние цен на рынках христианских и исламских торговых городов. Фернан Бродель в своей бессмертной книге «Средиземное море и Средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» весьма детально описывает эту эпоху. Логично предположить, что во времена арабской экспансии все выглядело примерно так же.
Кстати, и сам Пиренн не настаивает на существовании какого-то «железного занавеса» или «огненного рубежа», который бы полностью изолировал исламскую часть Средиземноморья от христианской. Он пишет об активности иудейских купцов, которые легко проникали через этот барьер и вели операции по обе его стороны. Если эта торговля была ограниченной, то, возможно, просто потому, что «опростившиеся» христиане мало что могли предложить. Если же торговлю сдерживало именно насилие, то далеко не всегда источником этого насилия были исламские пираты. Вот что пишет сам Пиренн: «Складывается впечатление, что во время правления Карла Мартелла общество было охвачено такими же потрясениями, как и во времена вторжений германцев. Мы не должны забывать, что Карл разграбил и сжег города, расположенные на юге Галлии, уничтожив таким образом остатки торговли и городского управления и самоуправления, которые там еще существовали». [Пиренн 1937, с.291]
А вот что Пиренн пишет об этих уничтоженных «остатках» в другой своей книге: «...в начале VIII века Марсель был все еще крупным портом Галлии. ...Под его давлением вся торговля Галлии ориентировалась в направлении Средиземного моря. ... торговля, базировавшаяся на город, была излучаема во внутрь страны. По течению Роны и Соны, так же как и по римским дорогам, торговля направлялась на север страны. ...коммерческая деятельность портов Руана и Нанта, на берегах Атлантического океана, Квентовика и Дюрстеда, на берегах Северного моря, была поддерживаема разветвлениями экспортной торговли, идущей от Марселя». [Пиренн 1927, с. 20-21]
Получается, что франкский варвар уничтожил не какие-то «остатки», а подрубил под корень всю национальную торговую систему. Понятно, что к тому времени внешняя торговля Галлии уже давно свелась к обмену рабов и сырья на предметы роскоши, но даже в таком урезанном виде она имела большое значение для местных элит. Однако, вместо того чтобы холить и лелеять базу прибыльной морской торговли, варвары сами добили «золотую курочку». Получается, что гипотеза Пиренна теряет последнюю привязку к реальности. Полное выпадение Галлии из средиземноморской экономики объясняется не вредительством магометан, а очередным витком внутренней деградации Римского мира под властью дикарей. Варвары и «опростившееся» под их властью население просто один за другим отключали механизмы древней цивилизации, пока не уперлись в полный хаос и натуральное хозяйство. Галлия, к сожалению, отсутствует на диаграмме Уорд-Перкинса, но из контекста понятно, что там должен наблюдаться такой же «горнолыжный склон», как в Италии с Африкой. Никакой «стабилизации» после воцарения франков там не было, а было постепенное перемалывание остатков цивилизации. Наконец, накал хаоса и дикости достиг такой степени, что собственных торговцев перебили, а иностранные, очевидно, стали обходить регион стороной. Арабы в этом раскладе были, скорее, стимулом для местных правителей, чтобы они, наконец, взялись за ум хотя бы под угрозой уничтожения.
Итак, можно сделать следующий вывод. По современным представлениям, Пиренн серьезно недооценил степень экономической связности Средиземноморья в римскую эпоху и роль, которую в поддержании этой связности играла имперская государственность. Для нанесения фатального удара по «античной глобализации» не требовалось полного и абсолютного прекращения морской торговли, якобы, вызванного арабами. Коллапс экономики и крах материальной цивилизации Западного Средиземноморья состоялись задолго до пришествия арабов, и они объясняются теми ударами по торговле и хозяйству, которые были связаны с вторжениями западных варваров и политическим распадом Империи. Даже в тех регионах Римского мира, где воцарение варваров не было связано с тотальными разрушениями, не удалось стабилизировать ситуацию в экономике: крах межрегионального разделения труда толкнул их вниз по деградационной спирали, пока они не уткнулись в натуральное хозяйство.
Разобравшись с судьбой материальной цивилизации в V-VII вв., далее мы поговорим об упадке и исчезновении античной культуры в этот период, опираясь на книгу другого современного автора, которого вполне можно назвать «продолжателем дела Пиренна».
Примечание об источниках.
Ward-Perkins 2005 -- Ward-Perkins, B. The Fall of Rome and the End of Civilization. Oxford, 2006.
Пиренн 1937 -- Пиренн, Анри. Империя Карла Великого и Арабский Халифат. Конец Античного мира. М., 2011. (Цитирую эту книгу без указания страниц, т.к. у меня под рукой оказался электронный текст без разметки на страницы бумажного издания).
Пиренн 1927 -- Пиренн, Анри. Средневековые города и возрождение торговли. Горький, 1941.
Расшифровку прочих ссылок см. в Библиографии.