Если у вас до сих пор не топят батареи и очень холодно, остаётся включить обогреватель и воображение. Вот вам для этого книга тёплая и даже жаркая - тревелог очерк о путешествии художника Кузьмы Петрова-Водкина в Самарканд. Иллюстрирован авторскими рисунками тушью. Из наших новых оцифровок. 1923 год.
Так описывают это издание библиофилы (далее цитаты о книге отмечены звёздочкой, в отличие от цитат из книги): В 1921 году Кузьма Сергеевич Петров-Водкин (1878-1939) принял участие и экспедиции в Туркестан, которую организовала Академии истории материальной культуры дли изучении состояния архитектурных и исторических памятников. Удивительный колорит древнего восточного города покорил художника, и из его наблюдений и рисунков и сложилась эта книга*.
Рисунки из книги. Шах-Зинда:
Небо я видел во все часы суток. Днём оно невероятных разливов от нежностей горизонта до дыры, зияющей в звёзды на зените. От окружения солнца оно имеет ещё новые разливы до противостоящей солнцу точки. [Иллюстрации, цитаты, сведения о книге, ссылка на неё и на два других интересных издания] Этот переплёт ультрамарина, сапфира, кобальта огнит почву, скалы, делая ничтожной зеленцу растительности, вконец осеребряя её, получается географический колорит страны в этих двух антиподах неба и почвы. Это и даёт в Самаркандии ощущение зноя, жара, огня под чашей неба. Человеку жутко между этими цветовыми полюсами, и восточное творчество разрешило аккорд, создав только здесь и существующий колорит бирюзы. Он дополнительный с точностью к огню почвы, и он же отводит основную синюю, давая ей выход к смешанности зелёных. Аральское море подсказало художникам эту бирюзу.
Большая дорога:
Иллюстрированные путевые заметки Петрова-Водкина отпечатаны на кремовой мелованной бумаге. Обложка из более плотной шероховатой бумаги также кремового цвета. Для издания художник выполнил тушью (пером и кистью) 22 рисунка: 14 занимают страницу полностью, 7 заставок открывают каждый очерк, завершает текст 1 концовка. Все иллюстрации чёрно-белые, исключение составляет лишь обложка с изображением юноши на фоне среднеазиатского орнамента. Композиционное и шрифтовое решение обложки - выразительный пример авангардной графики. Мир, нарисованный Петровым-Водкиным словами, - это тоже мир цвета...*
Крыши:
В иллюстрациях же цвет не просто отсутствует - он чужд и неприемлем для Петрова-Водкина. Временами жирный и глубокий, временами тонкий и едва уловимый, но всегда частый, рваный, хаотичный штрих, ломаная, угловатая линия создают в каждом рисунке тревожную экспрессию. Напряжение чувствуется и в статике, и в динамике бытовых, жанровых сцен: вечернее чаепитие, раскуривание кальяна, путешествие на верблюде, на осле, в запряжённой лошадьми арбе, - в пустынном пейзаже с виднеющимися на заднем фоне очертаниями гор, в архитектуре мечетей, мавзолеев и дворцов, в пересекающихся линиях стен, окон, козырьков, городских крыш, увиденных художником в смелых и неожиданных ракурсах. Экспрессия и в то же время иррациональная отстранённость образов сближают иллюстрации «Самаркандии» с ярко проявившимися в живописи Петрова-Водкина традициями иконописного искусства*.
Заставка:
В обычное время сияющий белизной хозяин встречает вас под тенью карагачей. Ковры и подушки драгоценят тёмную листву, отражаются в зеркале водоёма. Душистый чай и лучшие фрукты сада начинают трапезу. Старший сын угощает кальяном. Дремотный отдых с пилавом и беседою о том, что было: откуда пошли Узбеки и Таджики, как делается кишмиш, когда посажено гранатовое дерево - засыпаешь под журчание слов и арыка. Солнце обойдёт водоём; перекочуют ковры и подушки; настанет вечер.
Мулла:
Не считая общественных, много праздников семейных. Да и в работе праздник необходим: пьяла чая, затяжка чилима для доброй беседы антрактируют их занятия. В этом вообще типичность всяческого Востока: жизнь - самое главное, формы жизни бесконечно разнообразны - лучшая из них в осознании этих форм, в пребывании самому в безформии. Отсюда добродушно хитрая улыбка Восточного человека на Европейца, изобретающего новые и новые формы и не исчерпывающего, в сущности, ни одной из них до конца.
Первенец:
Из семейных праздников изящны праздники свадебные и трогательны детские. Первенец отмечается и причёской, и халатом. Бараны и пуды риса, пение и танцы для сотни приглашённых сопутствуют в течении нескольких дней его рождению. На обрезание тот же праздник. Чинно усевшиеся вдоль кауза, муллы открывают многодневный пир...
Таджик:
Ни зелени садов, ни бирюзы людского гения, не видно отсюда, а вершина ещё не снеговая. Снега рядом - за следующей грядой сияют они. Не выдерживает масштаба человеческое зодчество пред куполами снежных вершин. Да и все Искусство не есть ли только репетиция к превращению самого человека в Искусство?
Концовка:
На протяжении лета меняются натюрморты. Урюк и абрикосы, нежные персики, перебиваемые вишнями. Понемногу тут и там вспыхнут первые гроздья винограда. Впоследствии виноград засиляет всё; самых разных нюансов и форм, он царит долго и настойчиво, пока не ворвутся в него кругляши дыней и арбузов и, наконец, заключительный аккорд золотых винных ягод наполнит лотки и корзины. В лавочках кишмишовый изюм разыграется янтарём к этому времени. Среди всего этого пшеничный цвет узорных, хрустящих по наколам, лепёшек.
* Сеславинский, Михаил Вадимович (1964-). Книги для гурманов : библиофильские издания конца XIX - начала XX века : [альбом] / Михаил Сеславинский, Ольга Тараканова. - Москва : Белый город, 2010. - С. 218-220.
** Сартянка - от самоназвания осёдлого населения Средней Азии «сарты».