Истинный образ. Эпилог
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ: МИФ И ИССЛЕДОВАНИЯ
Я бы не могла с интеллектуальной честностью размышлять о катаризме, не проведя расследования исторической эпохи протяженностью в пять веков, особенно в контексте общеевропейских спиритуальных движений средневекового христианства, поскольку только это могло дать мне возможность поставить катаризм на должное место и рассмотреть в характерных для него пропорциях. Не то, чтобы я питала большие амбиции воссоздать катаризм на трех с лишним сотнях страниц и в течении трех месяцев работы. Просто я попыталась связать между собой факты, события, идеи, соединить коннотации, показавшиеся мне новыми, упорядоченно изложить сведения и рассказы, разбросанные по источникам и публикациям. Книга, которая получилась - это всего лишь набросок, а огромный труд еще впереди.
Истинный образ катаризма не может быть выявлен иначе, чем в добровольной попытке принять в себя весь средневековый универсум, являющийся носителем этого феномена: в открытии горизонтов. Но при этом, не выходя за рамки средневекового мира, к которому этот феномен принадлежит, и за рамки документальных свидетельств. Следует открывать горизонты, избегая того, чтобы глядеть на подводные рифы истории в уменьшенном виде, потому что это все еще не история; но к тому же следует избегать худшей ловушки, а именно, открывать горизонты без ограничений, без всякого отношения к документам, без критического духа, в отсутствие которого история растворяется в мифологии, более-менее туманной или невротической.
Впрочем, намного больше наград, как интеллектуальных, так и эмоциональных, сулит процесс, когда мы просим рассказать о катаризме самих катаров. Это лучше, чем переводить бумагу, тщетно трудиться и подвергать тяжелым испытаниям внимание читателя, вещая о мифологии современных катаров с небольшим привкусом коммерции. Потому позвольте мне просто сказать несколько слов о четырех писателях и исследователях, которым во Франции принадлежит наибольшая заслуга в том, что они извлекли катаризм из отливающей всеми цветами радуги мифологической породы.
Прежде всего, я хочу вспомнить незаслуженно забытого Фернана Ниэля, которому принадлежит сомнительная честь открытия солярной ориентации замка Монсегюр. В пятидесятых-шестидесятых годах еще не знали, что замок, который мы видим сегодня, не был замком Раймона де Перейля, а мода на солярный катаризм уже была распространена. Оказалось, что ориентация знаменитых арок донжона на заходящее солнце во время летнего солнцестояния и в самом деле была подтверждена, с помощью весьма сложных инструментов: Фернан Ниэль не ошибся в своих расчетах. Просто следовало поставить эту ориентацию замка по солнцу на свое место, среди приемов (или кунштюков) средневековых строителей, без всякого отношения к катаризму. К сожалению для Фернана Ниэля, теории о «солнечном храме», которые стали распространять о Монсегюре разные комментаторы и толкователи, затмили серьезность его работы, ту искренность и честность, с которыми его в 1965 г. называли «человеком, лучше всего знающим Монсегюр». На самом деле, он открыл путь не романизированной истории Монсегюра - в эпоху, когда еще доминировали романтические и поэтические видения Наполеона Пейра и Мориса Магра, он систематически использовал свидетельства из инквизиторских источников, показания выживших перед братом Феррье из фондов Доат, которые он сам переписал в Национальной Библиотеке, чтобы попытаться впервые воссоздать действительную историю места и осады.
В свою очередь, Мишель Рокбер, через пятнадцать лет после Фернана Ниэля, пошел по тому же пути и углубил его, систематически сверяясь с постоянной работой над документами, все расширяя микроскопическое поле общего видения средневековой истории. Он смог расчистить историю Монсегюра, воссоздать реалии его жизни, опубликовав первые тома Эпопеи катаров, настоящей Суммы, основанной на источниках, тщательно выверенных, исследованных, изученных: его взгляд историка связал религиозные, военные и политические события в полном и завершенном интеллектуальном синтезе.
Что касается более внутреннего плана жизни катарской Церкви, ее мышления, догматов, обрядов, иерархии, верующих, то Сумма Жана Дювернуа Катаризм, отвечает Сумме Мишеля Рокбера, посвященной более событийной истории крестового похода и репрессий. Кроме того, Жан Дювернуа заложил ни с чем не сравнимый фундамент в исследования катаризма, опубликовав три тома на латыни, а три тома во французском переводе, грандиозного и подробного реестра допросов Жака Фурнье. Неустанный труженик, он переписал и перевел с латыни некоторое количество менее известных реестров Инквизиции. Из этих рукописей, сданных им на хранение в библиотеку Национального Центра исследований катаризма, я почерпнула множество точных упоминаний и цитат.
Все они трое - Фернан Ниэль, Мишель Рокбер, Жан Дювернуа - «вольные стрелки» Истории, не являющиеся выходцами из французских университетов, которые, будучи отпугнутыми коммерциализацией бредовых мифов, долгое время считали катаризм опасным и скользким предметом, и исключили его из своих курсов и тем. Потому без их основополагающих работ катаризм мог еще долгое время оставаться в «индексе запрещенных тем».
Рене Нелли был таким же вольным стрелком на свой манер и, несмотря на его необычную докторскую работу об Эротике трубадуров, его трудно определить, «замкнув» в какой-то заранее установленной категории: он был поэтом, романистом, философом, этнологом, эрудитом, каким можно было еще быть в девятнадцатом столетии, но чрезвычайно трудно в наше время. Он посвятил всего себя науке и литературе, вдохнув дух и душу в средневековую цивилизацию Юга. Его переводы Писаний катаров, его комментарии и толкования Философии катаризма, в точных и ясных словах разъясняют мысль школы Джованни де Луджио, высшего достижения катаризма.
Без работ этих четырех друзей, мне было бы намного труднее и намного дольше писать эту книгу. Но если я могу поблагодарить Мишеля Рокбера и Жана Дювернуа, то Фернан Ниэль и Рене Нелли уже покинули нас. Потому позвольте мне проявить свои чувства хотя бы в воспоминании о том августовском дне 1965 года, когда я встретила их обоих в «Гестии», всегда открытом доме Ниты де Пьерфо, последней великой дамы Монсегюра. И кроме того, мне не хотелось бы обходить молчанием имя Деодата Роше, который, вместе с Обществом памяти катаров, основанным им после войны, всегда добровольно оставался «за скобками» научного исследования, оставляя за собой поиски духовности катаров, и пытаясь универсализировать ее для современного мира. Хочу подчеркнуть, что этот отец новой катарской духовности и создатель этого Общества всегда остерегался фантасмагорических увлечений фальшивыми коммерциализированными тайнами и сохранял ироническое достоинство.
Сегодня, благодаря приведенным выше работам французских исследователей, и в других странах начались интенсивные научные интердисциплинарные изыскания филологов, теологов, ересиологов, историков менталитета, экономики и общества, от Соединенных Штатов Америки до Польши, и потому уже больше невозможно видеть в катаризме только способ спекуляции, в двойном смысле этого слова. Созданный во Франции, возле Каркассона, Центр исследований катаризма - Центр Рене Нелли - является символом этого обновления исторического исследования, благодаря своим коллекциям микрофильмов документальных средневековых источников, своей огромной специализированной библиотеке, международному персоналу и изданию ежеквартального сборника средневековой ересиологии Heresis.
ЖЕНЩИНЫ И ВЕДЬМЫ
Перечитав все, что я хотела написать, совершив это трехмесячное путешествие как в глубины катаризма, так и в его окрестности, как в Окситании, так и в других землях, позволившее мне реализовать и проложить дорогу в собственном смысле этого слова, дорогу исключительно благодатной рефлексии, я хочу остановиться на двух векторах исследования, которые кажутся мне особенно многообещающими для дальнейшего изучения.
Первый вектор - это изучение и подтверждение женского измерения религиозного движения. Это измерение постоянно присутствует в центре евангельской требовательности, толкнувшей вперед христианство между XI и XIV веками. Уже в Монтефорте, около 1030 года, женщины занимают видное место. Анна Комнина шокирована их присутствием среди еретиков богомилов Византии в начале XII века, как и клирики и хронисты Шампани и Рейнских земель в середине того же столетия. Вальденские женщины, женщины-совершенные у катаров и бегинов словно составляют вместе печальную цепь «прекрасных еретичек», которых пожрал огонь господствующей Церкви. Они были душой христианского рвения, как в семье, так и в обществе, почти всегда более заангажированные, более поглощенные своей верой, чем мужчины, которые, со своей стороны, конечно же, представляли культурный и интеллектуальный элемент распространения этой веры через проповеди и писания.
Женщины у первых вальденсов, кажется, проповедовали, мирянки среди мужчин-мирян. В окружении Роббера д'Арбрисселя, как женщины из народа, так и дамы из высокородной аристократии искали более непосредственный ответ на свои надежды на духовное призвание. Разделяя ортодоксальные или неортодоксальные взгляды, женщины смогли продвинуться в религиозный мир в XII столетии так далеко, как никогда раньше, а начиная с XIV столетия, они перестали это делать. Пробуждение женщин в XII-XIII веках, разумеется, очень относительное, но тем не менее, бесспорное, от Элоизы до поэтессы Марии Французской, от дам из Фонтенвро до катарских матриархинь и совершенных. Это движение приобрело привкус мистики и пророчеств в конце XIII века у бегинок и женщин-апостоликов в Северной Италии. Однако после них всё затихло.
Начиная с середины XIV века, женщины, искавшие дорогу самовыражения и обретавшие голос - это только одиночные диссидентки: Инквизиция обрушила на них бесконечные охоты на ведьм. Присутствия женщин больше не видно в коллективных движениях наподобие бегинок. Только семантическое производное от слова вальденс в смысле «колдун», фигурирует в «вальденсии» Арраса - огромном процессе о колдовстве, в котором были задеты, следует сказать, как мужчины, так и женщины. Этот процесс является очень характерным, и демонстрирует ту связь, которую Инквизиция «установила» между бывшим «еретиком», бывшей «еретичкой» и колдовством. И так продолжалось до XVII века.
Женщины не играли значительной роли ни во время первой, вальденско-гуситской Реформации, ни во время второй, протестантской. После первой половины XIII века следовало ожидать ХХ века, чтобы женщины-вальденсы, как признак времени, вернули себе право проповедовать и даже получили доступ к пастырской функции. До тех пор во всей общей истории христианской религии, с ее различными ветвями и направлениями, только катарская женщина, как совершенная, смогла закрепить и удержать за собой право на духовное призвание.
Бывший завод в Шалабр.
