Истинный образ. Р.2. Ч. 14. Катарские женщины
ХIV
КАТАРСКИЕ ЖЕНЩИНЫ: КАТАРИЗМ, ЕВАНГЕЛИЗМ, ФЕМИНИЗМ
КАТАРСКИЕ ПОКОЛЕНИЯ
Гостеприимное общество маленьких городов-замков, где органично расцветало и множилось катарское христианство, на протяжении как минимум пятидесятилетнего периода, между 1180 и 1230 годом, предстает перед нами, благодаря документам, во всей своей живой человеческой динамике, удивительным образом позволяющей наблюдать, какую решающую роль сыграл в его распространении этот самый человеческий фактор. Евангельское слово Добрых Людей звучало в домах соседей, родственников, друзей, где их принимали с улыбкой, а женщины рассказывали мужьям, матерям и дочерям, кумушкам об этих случайных встречах, о своем собственном впечатлении от проповедников, их проповедях, их хорошем тоне, их суровых или торжественных выражениях, и особенно об их удивительном знании Писаний. Эти Добрые Люди, как правило, были им хорошо знакомы. Все знали, чьи они дети или кузены. Возможно, они даже встречали их в те времена, когда они были еще клириками, рыцарями или ремесленниками. Перед нами общество бурлящее, многонаселенное, полное молодого задора, но крепкое, где практически все всех знают. И где катары были повсюду.
Дома катаров были открыты миру, стояли на улицах и улочках; туда приходили навестить Добрых Дам, купить перчатки или рубахи, спросить совета, а иногда с интересом послушать и посмотреть, как приходит их исповедовать диакон со своими товарищами. И наоборот, если в собственном доме была достаточно большая зала, то человек был горд собрать там всю семью, начиная с четвероюродных кузенов и, конечно же, соседей, чтобы послушать проповеди совершенных, которых он как-то пригласил к себе, и которые разделили бы семейную трапезу, благословили хлеб и призвали на всю семью свет Добра. Конечно же, вскоре все это было запрещено, и принимать Добрых Людей стало опасно: но здесь же все были свои, друзья и родственники. И «эти люди» были нашими людьми… А к тому же далеко не все понимали, чем это грозит…
И кроме того, «эти люди» были истинными христианами, Добрыми Христианами. Уже много поколений назад они завоевали доверие людей, и все знали, что их слово было Истиной и Жизнью, потому что они жили по заповедям Христовым, которые соблюдали намного лучше, чем клирики Римские, невежды, развратники и завистники, не говоря уже о богатствах последних. Все знали, что следуя их путем, приближаешься к Свету. Все знали, что счастливый конец на руках совершенных неизбежно ведет к Спасению, обещанному Христом. Люди говорили себе, что возможно, однажды, может быть и в этой жизни, они смогут отказаться от мира зла и несчастий, стать Добрыми Христианами и войти вместе со святыми в Царство Божье...
Постепенно, когда репрессии систематизировались и усилились, семьи и родственники увидели, как исчезают в пламени их совершенные матери, тети, сестры. Ужас и ненависть вылились в бунты и восстания, а надежда оставалась только в этих самых человеческих связях между родственниками, друзьями, скрепленных узами крови и несчастья. Имущество было конфисковано французами, целые линьяжи становились фаидитами. Память о кострах сплачивала солидарность семейных кланов, более и менее благородных, жителей бургов, которых война вытеснила в изгнание, а потом они вернулись, когда окончились битвы, но всегда готовы были слушать подпольные проповеди совершенных в домах друзей.
Первые сожженные совершенные женщины, Гарсенда и Гайларда, как и первые мученики - Добрые Мужчины: Вигоро де Ля Баконь, диакон Аженэ, Жан Камбиаир, проповедовавший в Фанжу, Гийом Бернар де Ланта, местный сеньор, ставший совершенным в первые годы Инквизиции, между 1232 и 1238 гг., являются лучшими представителями своей среды и своего времени. Первое ревностное поколение катаризма, которое нам удается различить по документам Инквизиции, в самых ранних воспоминаниях самых почтенных по возрасту свидетелей, родилось в то время, когда Церковь структурировалась и организовывалась, между диспутом в Ломбере (1165) и актом в Сан-Фелис-Лаурагэ (1167): а кем были те совершенные мужчины и женщины, которых было на то время так много, что они должны были иерархически организоваться и расширить свою территорию в 1160-х гг.? Можно только угадывать, сравнивая непрямые свидетельства и образы тех, кто предстает перед нами из этих свидетельств в свете инквизиторских прожекторов, насколько сильными были достижения катаризма под конец столетия, и что за мир позволил этим достижениям иметь место. Поколение Гвиберта де Кастра, дам из Фанжу, Гарсенды дю Ма находило катаризм «в своей колыбели», по меткому выражению Мишеля Рокберта. Изначально окситанский катаризм был продуктом линьяжа, семьи и среды. Два или три последующих поколения, защищая катаризм, защищали также самих себя. И у подпольных монахов, и у рыцарей-фаидитов, была иногда одна мать, смерть которой взывала к отмщенью. И они, со всеми своими семейными и дружескими связями в бургах, в течение двух или трех поколений, сформировали однородный слой, к которому, понемногу, по мере того, как вокруг них сжималось кольцо репрессий, в еще более активной преданности, присоединилась и крестьянская солидарность.
В таком контексте, изначально, стало возможным это особенное, культурное и духовное приключение, потому что в радостной средневековой смешанности бургов-замков, где, лучше, чем в больших городах, преодолевались классовые барьеры, человеческий фактор этих поколений, более определяемый средой жизни, чем социальной средой, играл существенную роль. Ничего удивительного в том, что христианство, принятое людьми, являвшимися признанными авторитетами, распространялось без труда. Ничего удивительного в том, что в первых рядах самых ревностных, внимательно прислушивающихся к проповедям Добрых Людей и идущих за ними до consolament и даже до костра, мы встречаем женщин. Благородные дамы заводили моду, а жены горожан и ремесленников открывали двери своих домов. Все они были открыты надежде когда-нибудь тоже жить такой жизнью, жизнью клириков, жизнью в состоянии евангельского совершенства - единственном состоянии, в котором они могли по-настоящему вступить в Церковь Добрых Христиан. Многочисленные документы показывают нам, что именно женское население было лучшим как в распространении, так и в защите катаризма на протяжении всех этих поколений. Начиная от апостольского служения престарелых благородных совершенных, которые воспитывали внуков в своей вере, до смиренных жертв, приносимых всеми этими женами и любовницами более скромного происхождения, связавшими воедино жизнь, страсть и религиозное вовлечение, женщины были, от начала и до конца этой истории, главным связующим звеном верности, спаявшим окситанский катаризм с родиной своей души.
КАТАРИЗМ И СЕМЕЙНАЯ СТРУКТУРА
Историк из Восточной Германии, Кох, еще в пятидесятых годах заметил это вездесущее присутствие женщин в реестрах Инквизиции касательно катаризма. Его книга Женский вопрос и ересь выдвинула следующее объяснение этому феномену: в таком замкнутом религиозном мире, каким было средневековое общество, угнетенный «под-класс» женщин не имел другого способа самовыражения, кроме как в области религии, а вовлечение в ересь позволяло женщинам делать это массово. Если не рассматривать этот тезис упрощенно, то в нем есть много правды. Конечно, женщины могли возвысить свой голос в Церкви Добрых Христиан намного больше, чем в католической системе, где они должны были молчать, как на мессе, так и в монастыре. «Евангельские» ереси того времени прекрасно этому соответствовали: женщины стояли у истоков движения вальденсов, и сами проповедовали Евангелие на дорогах, вместе со своими товарищами. Так следует ли видеть в катаризме движущую силу освобождения женщины по сравнению с традиционными ментальными, социальными, культурными, семейными структурами Средневековья, одновременно более открытого и более замкнутого, чем современный мир? И особенно, этой ли именно свободы добивались женщины, приобщаясь к новой духовности?
Определенно, катаризм на свой манер десакрализовал брак именно в тот период, когда Римская Церковь, наоборот, пыталась сделать из него ярмо, когда во время или чуть позже Грегорианской реформы она «изобрела» «таинство» брака. Довольно частыми были отлучения великих князей по причине слишком поспешных разводов или не очень удобных повторных браков, ассоциировавшихся с двоеженством или даже инцестом, и в то же время попы с своих приходах проповедовали пастве о браке, в том числе и исходя из необходимости социальной стабилизации. Для катаров, в браке или вне брака, телесный акт был одним и тем же грехом. Но эта фраза требует правильного истолкования, потому что для простых верующих это вообще не являлось грехом, и более того, означало, что телесный акт вне брака не являлся большим грехом, чем тот же акт в браке. Это послабление, если его вообще можно назвать послаблением, было выгодно как мужчинам, так и женщинам, однако, по-видимому, в катарском обществе ни те, ни другие, в массе своей им не пользовались. Только реестры Инквизиции Лаурагэ, описывая общество Монсегюра, свидетельствуют о том, что там существовали достаточно необычные для Средневековья феномены свободных союзов.
Более специфическим для женской аудитории может показаться катарская интерпретация проблем рождения и беременности. Рождение является необходимостью, несмотря на телесный грех, поскольку каждая из падших душ тогда получает возможность переселяться из тела в тело в мире чужого бога, чтобы, наконец, обрести благодать и Спасение. Потому рождение детей не осуждалось катарской Церковью и не было запрещено верующим, как это иногда позволяют себе утверждать некоторые историки. Однако, этот подход не был библейским и католическим «плодитесь и размножайтесь». В то время, когда всякая контрацепция была, разумеется, сурово запрещена Римом, тем более, что ассоциировалась с колдовскими практиками, и когда на ежегодные роды - при этом выживал один ребенок из четырех - были обречены даже женщины старшего возраста, что составляло главную причину женской смертности, катарская Церковь не поощряла неограниченное воспроизводство.
Можно также увидеть в реестрах Инквизиции отголоски того, что проповедовали совершенные в области беременности и рождения: некоторые, не колеблясь, публично заявляли беременным женщинам, что они в своем лоне носят демона, что, конечно же, было не очень дипломатично. Например, мы видим, что однажды совершенные женщины заговорили таким образом с Эрмессендой, женой Гийома Вигуйе, верующей из Камбиака, чем очень повеселили местных кумушек: взбешенная, она решила сменить конфессию. А ведь это произошло просто потому, что, согласно логике катаров, зародыш, ребенок, который еще не родился, не имеет души, и многие считали, что душа вселяется в него с первым криком. До рождения он является просто созданием зла, куском плоти, телом, простой одеждой из шкур, формирующейся, но еще пустой телесной тюрьмой. Из этого, конечно, можно сделать вывод о вседозволенности, проистекающей для верующих женщин в области контрацепции и даже абортивных практик. Однако, никогда и никто из совершенных, для которых любое убийство, даже животных, являлось грехом, не могли советовать им подобных вещей. Просто идея аборта не так ужасала катарскую верующую, для которой Бог был Творцом душ, как католическую верующую, для которой Бог был Творцом не только душ, но и тел. И потому катаризм предоставлял определенную моральную поддержку средневековым женщинам, изнуренным родами после сорока или пятидесяти лет.
Тем не менее, пример с Эрмессендой Вигуйе ясно говорит нам о том, что подобные аргументы женщинам явно не нравились, и вряд ли их говорили каждой беременной. Наоборот, нам неизвестен больше ни один случай таких неосторожных проповедей со стороны совершенных в этой области - тем более, что они вряд ли способствовали бы умножению сторонников катаризма.
Возможно, своей верой в переселение душ катарское христианство наиболее основательно подрывало матримониальную институцию, основанную Римом, как, впрочем, и множество других политико-религиозных претензий Римской Церкви. Эта институция держалась на полном подчинении мужу жены, на которую падали основные тяготы «супружеских обязанностей», чтобы обеспечить контроль над этим слабым созданием, «сладострастным по своей природе», по выражению средневековых канонистов. Однако, это не приводило к дестабилизации семьи, но к основанию союзов на более эгалитарной основе. Вот что обычно проповедовали совершенные:
«Он говорил о женщинах, что души мужчин и женщин не имеют между собой никакой разницы, но что Сатана, князь мира сего, создал разницу в телах…»
Божественные души, падшие с невидимого неба, были «благими и равными между собою», только созданные дьяволом тела носили неравные и преходящие признаки пола. Потому всякий сексизм по сути своей являлся иллюзией, и даже простым случайным следствием воплощения. Интересно, обострялись ли по этому поводу семейные ссоры, или наоборот, основная причина для них таяла? Во всяком случае, у катарских верующих женщин не было никакой философской причины относиться к своим мужьям как к хозяевам, которым они обещали послушание и покорность. Они были только странствующими душами, как и все люди, и только один Бог мог различить, чья душа из обоих супругов больше продвинулась по дороге Добра…
Со своей стороны, документы Инквизиции содержат свидетельства о многих парах, венчанных и невенчанных, но объединенных выбором своей веры, практикой этого выбора, несмотря на все трудности и опасности, и часто до последнего исхода, когда они вместе поднимались на костер.