Истинный образ катаризма. Р 2. Ч. 8. ОКСИТАНСКИE ЦЕРКВИ. Продолжение
ПРИЗЫВ РАЙМОНА ТУЛУЗСКОГО 1177 ГОДА
Двух этих вех - Ломбер (1165 г.) и Сан-Фелис де Караман (1167 г.) - достаточно, чтобы определить существенные признаки окситанского катаризма - отличающегося от Рейнского прежде всего его «массовостью» - как оппозиционного Риму религиозного движения, которое так демографически развилось за двадцать лет, прошедших после ошеломительного открытия Бернара из Клерво, что приобрело внутреннюю структуру, иерархическую организацию и даже документально разграничило географическую юрисдикцию четырех Церквей, по-видимому, возникших на месте этого аморфного движения. С другой стороны, когда в Истории благодаря перу хрониста Жоффре д’Оксерр появляются движения «ткачей ариан», «еретиков альбигойцев» - то есть окситанские Церкви Добрых Людей - то они, очевидно, уже пользуются поддержкой местной знати: мелких дворян Верфей и Альби, рыцарей Ломбера, сеньора Сан-Фелис, Гийома (вигье Каркассона для Тренкавелей)…
В Ломбере позиция Тренкавелей, виконтов Альби, Каркассона и Безье, была двойственной. Но это продолжалось недолго: в 1177-78 годах, Роже Тренкавель сделал своим узником католического епископа Альби, причем охранял его сенешаль Альбижуа, Гийом Пейре де Бренс, из известной катарской семьи…
Если виконты Тренкавель были, очевидно, связаны с катаризмом, то граф Тулузский Раймон V оставался католиком, что и засвидетельствовал в своем письме, адресованном в 1177 году генеральному капитулу ордена Сито: этот документ, без сомнения, был плодом военно-политических переговоров между графом и королем Англии, а его стиль отражает очень ясное клерикальное влияние. Тем не менее, в этом документе в первую очередь отражается развитие и статус окситанских катарских Церквей после Сан-Фелиса:
«Эта чумная зараза ереси настолько распространилась… что посеяла разногласия между теми, кто ранее был един, разделив, увы, мужа и жену, отца и сына, свекровь и невестку. Даже облеченные в священство испорчены этой болезнью. Древние храмы, которые некогда были в почитании, ныне покинуты и превратились в руины. Отказываются от крещения, евхаристия им отвратительна, покаяние они презирают, упорно отрицают создание человека и воскрешение в телах; все таинства Церкви обращены в ничто и даже - о богохульство! - они претендуют на существование двух начал!
Что до меня… признаюсь, что сил моих мало для того, чтобы справиться с таким огромным и трудным делом, потому что самые знатные в моих землях поражены злом неверности, увлекая за собой огромное количество людей, которые оставили веру…».
Призыв Раймона V к капитулу Сито и опосредованно к королю Франции, вызвал всего лишь миссию папских легатов на земли Тулузы. Мы только заметим хорошее теологическое и экклезиологическое определение того, что инкриминируется ереси, а также интересный анализ ее проникновения через правящие классы, увлекшие за собой, благодаря своему культурному и политическому влиянию, «огромное количество» людей из народа. В 1178 году легат Пьетро из Павии, кардинал де Сен-Хризогон, прибыл в Тулузу в сопровождении аббата Клерво, Анри де Марси, епископа Пуатье, епископа Бата и архиепископа Буржа. К ним присоединился архиепископ Нарбоннский. Они выявили еретика: это был богатый и уважаемый пожилой человек, Пьер Моран, горожанин, который, будучи арестованным, предпочел отречься и был приговорен к унизительному публичному покаянию. После чего, аббат Клерво и епископ Бата, не решившись поехать к Роже Тренкавелю, чтобы потребовать от него освобождения католического епископа Альби, официально явились в Кастр, чтобы засвидетельствовать виконтессе Азалаис, дочери Раймона V, об отлучении ее мужа. Виконтесса и ее рыцари выслушали то, как они порицали и упрекали Тренкавеля «во имя Иисуса Христа и от имени королей Франции и Англии», в абсолютном молчании.
КАТАРСКАЯ ЦЕРКОВЬ ТУЛУЗЕН И ЕЕ ПЕРВЫЕ ЕПИСКОПЫ
Тогда произошло странное и значительное событие: сам катарский епископ Тулузы, Бернард Раймон, посвященный в сан более десяти лет назад в Сан-Фелис-де-Лаурагэ Никитой, и его компаньон (socius или Старший Сын?) Раймон де Баймияк, предстали перед католическим епископом Бата и потребовали от него пропуск в Тулузу, куда им запретил являться Раймон V, под предлогом, что они хотят продемонстрировать свою католическую веру легату Пьетро из Павии. Он дал им этот пропуск, но при условии, что в течение восьми дней, если они не примирятся с католической верой, срок этого пропуска истекает. В кафедральном соборе Сен-Этьен (он как раз тогда строился), оба катарских иерарха произнесли настоящее исповедание веры, практически аналогичное исповеданию Вальдо из Лиона в те же годы: они говорили на окситан, а не на латыни, и граф Тулузский и многочисленные свидетели были ошеломлены, слушая все это. Они начали кричать, что все эти красивые слова - неправда. Призванные принести присягу, оба катарских иерарха отказываются - присяга не могла быть обойдена никакими мысленными оговорками. Однако полученный ими пропуск позволил им выйти из города и добраться до Лавора, где они обычно жили.
Нам не совсем понятно, почему оба катарских иерарха решили сами пойти в эту волчью пасть, поскольку они не должны были ни публично дискутировать с католическими прелатами, ни отрекаться от своей веры. Они даже не использовали свою «визу», чтобы попытаться завоевать жителей Тулузы, граф которой запретил им являться в город, и ограничились тем, что вернулись в Лавор. Наиболее замечательным во всей этой истории было то, что пропуск епископа Бата подействовал, и ни легат Пьетро из Павии, ни сам граф Тулузский, и никто другой не осмелились даже пальцем прикоснуться к обоим «еретикам». По всей видимости, поддержка их движения была более массовой и имела больший политический вес, чем хронист Жоффруа д’Оксерр дает нам понять. Как и в Ломбере в 1165 году, расстановка сил даже не предполагает возможность костра, что является исключением для тогдашней Европы. Как бы там ни было, через два или три года тот же аббат из Клерво, Анри де Марси, теперь уже сам папский легат, с небольшой армией осадил Лавор, который без сопротивления сдала виконтесса Азалаис. На этот раз Бернард Раймон и Раймон де Баймьяк публично отреклись.
Мы знаем многие подробности их отречения, в котором легко смешиваются элементы абсолютного («Люцифер, который восстал против неба, является творцом вещей видимых и телесных на небе и земле») и умеренного дуализма («Великий Сатана Люцифер, который пал из-за своего лукавства и высокомерия с трона благих ангелов… творец, князь и бог злых духов»), а также выявляются факты абортивных практик женщин их веры. После этого, отрекшиеся тут же получили компенсацию в качестве доходных мест церковных каноников - один получил кафедру в Сен-Этьен, а другой - в Сен-Сернен в Тулузе. Легкость такого перехода от катарской в католическую иерархию является потрясающей - перебежчиков явно рассматривали как «клириков». Возможно, в глубине души они считали следование правилам своего ордена более важным, чем признание одного или двух начал или проблему природы Христа. Как бы там ни было, это зрелищное обращение и акт отречения, явно продиктованный легатом, но произнесенный публично обоими катарскими иерархами, дезорганизовали на несколько лет катарскую Церковь в Тулузен. Однако, был избран новый епископ: Госельм, предпочитавший жить в Сен-Поль-Кап-де-Жу, а не в Лаворе.
Около 1200 года Тулузская Церковь занимала часть современного департамента Тарн, а также управляла общинами Добрых Людей графства Фуа - у которых не было своего епископства, а также Каталонией, где был сразу же назначен специальный диакон. Мы знаем, благодаря показаниям перед Инквизицией, когда люди вспоминали о событиях тридцати или сорокалетней давности, где именно находились престолы диаконов: Ланта, Караман, Ле Кассе, Сан-Фелис, Мирпуа, Верфей, Виллемур, Тараскон, Фуа и Дюн. Сам епископ жил иногда даже в Тулузе, но чаще в Сен-Поль-Кап-де-Жу. Старший Сын епископа Госельма, Гвиберт де Кастр, был, возможно, диаконом в Фанжу; его брат Изарн де Кастр, диаконом в Лаурак. Оба они были великими проповедниками и умелыми спорщиками на публичных дискуссиях.