Истинный образ. ч. 7. Особенный орден.Окончание
ЖИЗНЬ МЫСЛИ: АLBANENSES И GARATENSES
В Окситании и во «Франции», после собора в Сан-Фелис-Лаурагэ в 1167 году - поскольку нам очень плохо известно все, что было до того - катарские Церкви жили в полном согласии, и не существовало никаких публичных дебатов о наименьших различиях в доктрине. По крайней мере, так было до эпохи преследований, когда появились проповедники не всегда одинаково образованные, и вследствие этого их аргументы и интерпретации иногда носили очень личный характер. А вот для Церквей Северной Италии, наоборот, в начале XIII столетия, по-видимому, характерны не столько географическая локализация не всегда граничащих между собою центров, сколько различия в их теологических учениях.
Мы уже упоминали здесь две великие соперничающие Ломбардские Церкви: Церковь Конкореццо, называемая Garatenses или гаратистами, в регионе Милана, и Церковь Децензано, называемая Albanenses или альбанистами, на берегах озера Гарда. Третья Церковь, Bagnolenses или баньолисты, из региона Мантуи, заявляла о своей догматической независимости как от Церкви Конкореццо, так и от Церкви Децензано. К этому движению принадлежали Церкви Тосканы, Виченцы и долины Сполете. Книга о двух началах, происходящая из школы Джованни де Луджио, Старшего Сына епископа Децензано Беллесманцы и главного теоретика альбанистов, подробно описывает нам, как эти последние упрекали гаратистов. Суммы антикатарской полемики (Райнерий Саккони, Петр Веронский, Монета Кремонский, Якоб де Капеллис и т.д.) уделяют большое внимание этим внутренним дискуссиям итальянского катаризма, и поэтому мы располагаем подробностями доктрины баньолистов, которые постепенно, как говорит Райнерий Саккони, приближались к абсолютистским позициям альбанистов, так же, как и (кстати, других упоминаний об их интеллектуальной жизни мы не знаем) Церкви Тосканы, Виченцы и Сполете. Возможно, в этом притяжении колеблющихся групп к Школе Децензано следует видеть личное влияние великого теолога, которым бесспорно, даже по свидетельству Райнерия Саккони, был Джованни де Луджио.
Как бы там ни было, тезисы гаратистов, которые можно назвать умеренным дуализмом, не были так уж далеки от католического монизма: они не верили в существование двух совечных, но неравных и независимых начал, а в существование единого начала, создателя духовного мира и первого упорядочивателя материи. Один из Его ангелов, Люцифер, восстал по свободной воле, и, увлекши за собой часть других ангелов, снизошел в видимый мир, где завершил его организацию, и создал земные творения. Тезисы гаратистов относительно природы Христа, Откровения и апостолов очень размыты, даже можно сказать, бессвязны, и согласно источникам, очень непостоянны. Райнерий Саккони, наиболее осведомленный из наших информаторов, говорит, что они верят, что Христос и Дева Мария - это ангелы, посланные один за другим Богом в этот мир. Кроме того, они считали, что одна часть падших ангелов будет спасена, а другая - осуждена навечно.
Как мы видим, эта умеренная доктрина не слишком отличается от догматов великой Церкви, и считает, что с помощью восставшего Божьего ангела был сформирован видимый мир.
Альбанист Джованни де Луджио, будучи главным метафизиком доктрины абсолютных дуалистов, наоборот, дал ответ на вечную проблему зла. Вот как один из его учеников, но под его непосредственным влиянием, заканчивает главу против гаратистов в Книге о двух началах:
Этот Бог, который позволил также существовать всякому злу и всякому ничто (ибо только так можно назвать организацию и искажение созданных Им четырех элементов Его же собственным восставшим ангелом), Сам является причиной этого зла, как сказал Апостол: «Делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (Рим. 1, 32). Но невозможно даже думать так об истинном Боге, потому со всей необходимостью следует предположить, что существует начало зла, приводящее к тому, что истинный Бог должен терпеть и страдать от искажения, всякого зла и всякого ничто, которое связало все эти святейшие элементы абсолютно против Его воли. Этот истинный Бог никогда не являлся Сам, по сути и непосредственно, причиной этого искажения. Таким образом, получается, что гаратисты запутались в собственных противоречиях.
Независимо от проблемы внутренних противоречий системы гаратистов, итальянские катары дискутировали об интерпретации Книги Бытия: описание злого дьявольского творения или символическая проекция небесного творения? Они также спорили о природе Христа: Сын Божий, приемный Сын Божий или Ангел Божий? А еще о Деве Марии и Иоанне Евангелисте: люди из плоти и крови, но с божественной душой, или ангелы Божьи? Те же споры, однако не имевшие никакого отношения к вопросам абсолютного или умеренного дуализма, несомненно, велись и среди окситанских катарских интеллектуалов, по крайней мере, до периода преследований. Но возможно, именно из Италии, где обучались и прошли «еретикацию» последние окситанские Добрые Люди, они принесли следы этих споров? Для Белибаста Христос - это Ангел Божий, которого Бог сделал Своим приемным Сыном, и имя этому Ангелу было Иоанн…
…Отец Святой сказал: «Неужто никто из вас не хочет стать Моим сыном?» И один из духов, имя которому было Иоанн, поднялся тогда и сказал, что он хочет быть Сыном Отца, и он исполнит все, что написано в Книге… Он сошел с неба и явился как новорожденный ребенок в Вифлееме. (И мне кажется, добавляет Арнот Сикре, который передает эту проповедь инквизитору, еретик добавил, что святая Мария располнела, как если бы она была беременна, а потом рядом с ней появился ребенок, и она подумала, поскольку ее полнота исчезла, что она дала жизнь этому ребенку, хотя, по-настоящему, она не носила в лоне этого ребенка)…
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ
Невозможно честно окончить раздела, посвященного Церкви Божьей, не поднимая проблему происхождения этого странного христианства. Я начну с осторожностью и смирением, потому что в этой области не совсем честно будет утверждать нечто как доказанное, претендовать на определенный ответ. Единственным удовлетворительным интеллектуальным поступком, на нынешнем этапе исследований, будет правильно поставить проблему и попытаться рассмотреть ее со всех сторон. Еще двадцать лет назад ответ на этот вопрос казался лишенным всякой таинственности, и поколение за поколением пишущие о катаризме воспроизводили ставшую «автоматической» преемственность: Зороастр - Пифагор - Мани - павликиане - богомилы - западноевропейские катары. Но сегодняшние ученые уже не так категоричны в своих определениях.
Первой констатацией факта, позволяющей пролить свет на этот вопрос, является то, что дуализм - это один из нескольких возможных парадигматических ответов на проблему зла, и потому вовсе не обязательно видеть неизбежную связь и преемственность между различными течениями религиозной мысли человечества, где в той или иной степени выявляется дуализм. Что касается «традиционной» преемственности, о которой говорится в предыдущем параграфе, и связи с христианством - потому что катаризм это прежде всего христианство - то я ограничусь напоминанием, что манихейская религия предлагает более сложную метафизику и несравнимо более богатую мифологию, чем катарская логика; что она, прежде всего, основана на большом количестве специфических Писаний: Мани написал намного больше, чем четверо евангелистов, и эта литература была широко распространена на Ближнем и Дальнем Востоке. Манихейские тексты были даже переведены на китайский язык, как будет говорится дальше. А единственным неканоническим христианским текстом, используемым и цитируемым в катарских писаниях, кроме Тайной Вечери умеренных гаратистов, был апокриф Видение Исайи. Но, по-видимому, ничто из обширной манихейской литературы не было известно средневековым дуалистам.
Преемственность между манихейцами и павликианами и даже между павликианами и богомилами не может быть подтверждена ни одним историческим документом. Более того, преемственность между богомилами и катарами тоже кажется сегодня не такой очевидной, как это было на протяжении многих лет. Прежде всего, то, что богомилы являются хронологическими предшественниками западноевропейских дуалистов - это иллюзия: Слово Пресвитера Козьмы всего на десять или двадцать лет старше появления подобных феноменов, отмеченных французскими хронистами XI века. Больше доказательств тому, что одновременно, от Малой Азии до пролива Ла-Манш, выявляется одно христианское движение с дуалистическим фундаментом.
Эта Церковь, очевидно, исповедовала старый умеренный дуализм с мифологическим основанием, происходящим из гностических и раннехристианских явлений. Но во времена между романской и готической эпохами в Западной Европе, средневековые интеллектуалы превратили его в абсолютный дуализм, очевидно, неизвестный богомильской Церкви, восточной сестре катарской Церкви. Только в итальянских Церквях этот вопрос сделался настоящим яблоком раздора.
Потому тезис об исторической преемственности между богомилами и западноевропейскими катарами не следует отбрасывать полностью, но и рассматривать с исключительной осторожностью. Катары и богомилы, скорее всего, были разными ветвями одного и того же исторического дерева. И те, и другие были наследниками одной уникальной традиции, поскольку их ритуал и обряды были идентичными от Малой Азии до Аквитании и Фландрии. Известные с эпохи Тысячелетия, они развивались параллельно, но по-разному. Западноевропейский катаризм сумел придать дуалистической системе логическую завершенность, чего не хватало богомильской теологии.
То, чем была катарская Церковь - собранием общин Добрых Христиан, предложившим в разгар Средневековья дуалистическое прочтение Нового Завета,- дают нам понять тексты и документы, которые рисуют живую, яркую и динамичную картину, способную оставить реально различимые следы. Средневековая, как по времени, так и по способу мышления и представления аргументов, всегда опиравшихся на цитаты из Писания, она была также проявлением великой тенденции этой эпохи, дороги бедности и евангелизма, которой следовало столько христиан в поисках аутентичной духовности. Буквально и жестко следующая Евангелию, она, однако, оставляла место для мифа, чтобы объяснить, вне всякого логического построения, вторжение склонности к злу, впившемуся, как заноза, в плоть вечного благого творения, нерушимого по своей природе, или чтобы прибегнуть к не слишком средневековой системе реинкарнации. Аристотелевская логика и схоластический метод наполняют холодным ученым светом теологические трактаты катаризма, в то время как пастухи с гор без труда смогли сродниться с идеей реинкарнации, используя ее как в фольклоре, так и в повседневной жизни.
Средневековая по своим теоретическим писаниям и глубинным импульсам, Церковь Божья выглядит еще более архаической по своим обрядам и церковной организации. Недаром первые издатели описания таинства consolament, отец Донден и Кристин Тузеллье, сравнили его с обрядами крещения у первых христиан: это аутентично христианский обряд, и даже раннехристианский. К тому же, как практическая организация Церкви, так и строение Церквей, воспринимаемых как общины христиан, группирующиеся вокруг избранных ими руководителей, очень сильно напоминают структуру ранней Церкви.
Я бы хотела еще напомнить здесь, что раннее христианство не было простым молодым деревцем, которое понемногу выросло в единый ствол под влиянием Писаний апостолов и первых Отцов Церкви, но многоголовым и разнообразным движением, с многочисленными отмершими или обрезанными ветвями. Глядя на средневековые проявления катаризма и некоторые заметки, сделанные самими членами этой Церкви, я спрашиваю себя: не мог ли катаризм быть одной из этих раннехристианских ветвей, - уснувшей, забытой и застывшей на какой-нибудь горе Афон, но внезапно ожившей в исторический период, когда наступили очень благоприятные условия. Не случайно столько других спонтанных евангелических движений одновременно появляются одно за другим по всему христианскому миру в эпоху Тысячелетия. Среди них возродился и катаризм, отличаясь от них своей метафизической сущностью, но сходный с ними временем исторического пробуждения и ригористической заботой о Евангелии.
Конечно, это только гипотеза. Двойственная природа средневекового катарского клира, живущего в миру, осуществляющего таинство христианского Спасения и проповедующего послание Откровения Христова, однако, подчиненного правилам и монашеской дисциплине; клира, одновременно священнического и монашеского, позволяет допустить некое восточное происхождение этих архаических христиан, в которых Жан Дювернуа увидел что-то вроде монахов василианского чина. В XIII веке Римская Церковь попыталась даже имитировать эту модель - как она ее понимала - или дать ей выявиться спонтанно в своем окружении: нищенствующие ордена.
Описанный историками ХХ века как наследник раннехристианского гнозиса из-за мифов о падении добрых духов, как неоплатонизм из-за абсолютного и оптимистического спиритуализма, как манихейство из-за метафизического дуализма, как августинианство из-за отрицания свободы воли, как оригенизм из-за допущения веры в реинкарнацию, как отпрыск иудейской Каббалы, суфизма и даже буддизма, катаризм не дает запереть себя ни в одну из этих заранее приготовленных клеток. Потому что вполне можно быть дуалистическим без Мани, идеалистическим и спиритуалистическим без Платона и Плотина, и даже опираясь на Аристотеля. В этом-то всё и дело.
Между Фанжу и Монреалем.
