Анн Бренон. Последний из катаров. Биография Пейре Отье. Ч.1. Укоренение. Гл.2.
2
В ЗЕМЛЯХ МОНСЕГЮРА
Рожер Бернат III унаследовал как ключевую политическую позицию, позволявшую ему балансировать между королевствами Франции и Арагона, так и земли, основательно населенные еретиками и повстанцами, для которых, хотел он того или нет, он всегда был оплотом.
Земли, которыми правила графская династия в середине ХIII века, во времена Монсегюра и первого Пейре Отье, были полностью и откровенно катарскими; и они таковыми и оставались даже после великого поворота 1244 года. С религиозно-территориальной точки зрения, графство Фуа принадлежало Тулузской Церкви катаров, епископы которой, вначале Гвиберт де Кастр, а потом Бертран Марти, жили в Монсегюре с 1232 по 1244 гг.В Сабартес был диакон, Раймонд Агюйе, который, чаще всего в обществе своего брата Жирота, жил в Тарасконе. Другой диакон, для Каталонии, жил в Кастельбо и Жоза - его звали Пейре де Корона или Куронн, и он был родом из Рабата. Главные знатные местные семьи - Мирпуа, Дюн-Арвинья, Перейли из земель д’Ольм, Шатовердены из Сабартес, Рабаты из высокогорья Фуа, Айю-Уссон из Доннезан, Миглосы из Викдессус, как и большая часть мелкой аристократии, принадлежали к верующим, принимали у себя Добрых Мужчин и Добрых Женщин, слушали их проповеди и участвовали в жизни Церкви.
После падения Монсегюра и ужесточения французской власти в Каркассоне и Тулузе, это хорошее катарское общество не было отдано на откуп королю - Людовику IХ (святому Людовику), который, вместе со своим братом Альфонсом, графом Тулузским, поставил себе целью добиться определенного политического умиротворения - но чувствовало себя защищенным квази-независимой графской династией [1]. Также, в отличие от большинства именитых фамилий графства Тулузского и виконтств Тренкавель, катарская интеллигенция [2] графства Фуа под конец столетия была еще достаточно неуязвимой в своей ереси, живя в городах и castrа.
Однако ни отец, ни дед Рожер Берната не могли постоянно гарантировать эту неуязвимость с тех пор, как, начиная с 1233 года, возникла, и начала постепенно расширять свои полномочия Инквизиция. Даже лично они, будучи отпрысками еретического рода, все больше чувствовали на себе всевидящее око религиозной полиции; и каждый раз, когда позиции графа ослабевали, Инквизиция тут же это использовала. Первая угроза последовала с арагонской стороны, когда в 1237 г. епископ Уржеля созвал в Лериде собор против еретического виконта Кастельбо - своего всегдашнего соперника также в области светской власти (особенно, по поводу долин Андорры), последствием которого была репетиция инквизиторской «зачистки» будущих времен. Это событие, за которое должен был ответить и сам граф, отравило последние годы Рожер Берната II. Он умер, примирившись с Церковью в 1241 г., добившись, все же, мира с епископом Уржеля, чтобы, в свою очередь, иметь возможность быть похороненным, как добрый католик, в аббатстве де Бульбонн. Однако, Инквизиция королевства Франции тоже, разумеется, использовала ситуацию.
Между двумя инквизиторами
В том же 1241 году, когда Рожер Бернат II добился решения вопроса с Кастельбо, доминиканский инквизитор Гийом Арнот, вместе со своим францисканским коллегой Этьеном де Сен-Тьибери, начали первую серию расследований в графстве Фуа. Хотя весь замысел был разрушен после их убийства в Авиньонет в мае 1242 года [3], из протоколов позднейших расследований видно, что казненные инквизиторы вызывали и допрашивали знать из графского окружения: рыцаря Пейре д’Арвинья, совладельца Дюна, Арнота де Миглос, графского бальи Квие, Пейре де Гаррабет, графского бальи Тараскона, и Берната дель Пеш де Гарану. Все они наново были вызваны на допросы позднейшими инквизиторами, братьями Феррером и Дюраном, допрашивавшими и людей, выживших в Монсегюре, а также Бернардом де Ко, инквизитором в 1246-1248 гг.
Потревожили даже самого графа. Рожер Бернат II прямо перед смертью, в 1241 г., едва он достиг болезненного мира с епископом Уржеля на южных склонах Пиренеев, так должен был еще и «исповедоваться» перед доминиканской Инквизицией на северных склонах. Он вынужден был в той или иной степени рассказать о частых посещениях еретиков, которых он видел с детства. Однако сын Доброй Женщины Фелипы даже словом не обмолвился о своей жене, Доброй Женщине Эрмессенде, и, конечно же, отрицал всякую личную связь с катаризмом. По всей видимости, инквизитор был не в том положении, чтобы настаивать [4].
Его сын Рожер IV очень быстро стал заложником Церкви и короля Франции, вынужденный откреститься от графа Тулузского из-за Монсегюра. Но и в этом случае он не смог полностью защитить своих людей от восстановления инквизиторских порядков, последовавшего после капитуляции восставшей пеш и ужасного костра 16 марта 1244 года. В 1244 году инквизитор Феррер провел огромное расследование, допрашивая выживших в Монсегюре, но из всей этой процедуры до нас дошло всего лишь 19 показаний [5]. Потом в 1246-1248 гг., когда высокогорное графство Фуа, а именно Шатоверден, Лордат и Мирамонт, стали последним убежищем практически уничтоженных катарских Церквей, инквизитор Бернард де Ко тоже начал широкую полицейскую операцию из Памье. Ведь именно из фрагмента его реестра, оставшегося от этого расследования, нам стало известно о существовании первого еретика в Аксе по имени Пейре Отье. Потому очень важно вернуться к этому фрагменту, поскольку он расширяет наш кругозор в области ереси в землях Монсегюра, где жили граф и нотариус.
Этот фрагмент следственного дела в высокогорном графстве Фуа уже показал нам, насколько глубоко проник «ген ереси» в нутро этого общества. Хотя этот документ посвящен монсегюрской трагедии, тем не менее, там появляются имена, которые, как и фамилию Отье, мы встречаем в реестрах Инквизиции ХIV века. И следует заметить, что большинство этих имен - это знать и именитые люди из окружения графа. В общем-то, в этом нет ничего удивительного, потому что сами созранившиес показания давали тоже не последние люди - дамы и рыцари из аристократии или графские бальи, которые рассказывали о людях своего круга. Поэтому из этих фрагментов трудно точно определить, к примеру, степень вовлечения в ересь людей из народа, зато они показывают, в каком контексте возникает клан Отье из Акса.
Мы также можем понять, какой горячей поддержкой пользовался катаризм в середине ХIII века среди правящих классов castrа и сеньорий высокогорного графства Фуа, особенно в таких местах, как Рабат с его крепостью Мирамонт, Миглос, Шатоверден и Лордат, деревнях на карнизах, таких как Ларнат, Ларкат или Кассу, и даже в городах, как Тараскон или Акс. Мимоходом заметим, что в 1240-х годах появляются также имена Доброго Человека Раймонда Сервеля (или де Сервеля) из Рабата и Тараскона [6] и рыцарей Изаура из Ларката и Ларната [7] (представители последней семьи были еще товарищами Гийома Белибаста в его арагонском убежище в 1320-х годах). Упоминаются Также и Планиссоли - среди которых наиболее известной стала кастелянша Монтайю, допрошенная Жаком Фурнье в 1321 году [8]. Есть также упоминания о династии нотариусов Байарт из Тараскона [9], которая через шестьдесят лет дала графу Рожер Бернату III последнего бальи и юриста, верного катаризму, а потом инквизитору Жаку Фурнье в 1318-1325 гг. нескольких подозреваемых в той же верности.
Бернард де Ко, доминиканский инквизитор 1246 года, не просто хотел очистить от ереси знать графства, но и впутать в дело самого графа Рожер Берната II, умершего пять лет назад. По этому поводу он допрашивает Пейре де Гаррабета, графского бальи Тараскона, который просто вспоминает о том, что он видел, как тридцать лет назад - то есть около 1214 года - покойный граф навещал свою мать, Добрую Женщину Фелипу, в женской общине в Дюне.
Мы уже могли заметить достаточно распространенное вовлечение графских бальи в катаризм, которое только укреплялось в свете активной толерантности к ереси самих графов. И это было не только во времена Рожер Берната II, но также и Рожер IV- феномен, который опять возвращается при Рожер Бернате III. В связи с кампанией Инквизиции Бернарда де Ко, все это закончилось, насколько мы можем знать (а наши знания очень несовершенны из-за чрезвычайных пробелов в документации), определенным количеством пожизненных заключений и конфискаций имущества. Крепость Мирамонт, орлиное гнездо господ де Рабат, получила приговор разрушения, поскольку она была осквернена ересью: там находили приют многочисленные Добрые Люди, в том числе и Тулузские епископы: Гвиберт де Кастр, Бертран Марти, а потом еще, после костра 1244 года, Арнот Рожер. Наиболее трагическим следствием этого инквизиционного процесса было сожжение в Тулузе за повторное впадение в ересь двух дам из Шатоверден - Серены де Мирпуа, сестры защитника Монсегюра, и Агнес де Дюрбан, сестры аббата де Сен-Волюзьен из Фуа. Заметим также, что легенду об этой трагической истории рассказывали друг другу верующие в Сабартес еще в первой четверти ХIV века…
После нескольких лет относительного облегчения, доминиканская Инквизиция реорганизовалась и, начиная с 1255 г., ввела территориальное разделение между юрисдикциями отдельных трибуналов: отныне графство Фуа подлежало юрисдикции Инквизиции Каркассона, а Инквизиция Арагона занималась виконтством Кастельбо. И с того времени когти папских доминиканцев, то ли из Каркассона, то ли из Барселоны, могли дотягиваться до графства Фуа, невзирая ни на социальное положение, ни на титулы. Возможно, в этом контексте следует рассматривать вступление графского брата, Раймонда де Фуа - который сначала, по-видимому, принял монашеские обеты у цистерцианцев в Бульбонне [10] - в доминиканский монастырь Тулузы. Там он был даже приором до своей смерти в 1258 году. Мы не знаем, насколько искренним было религиозное призвание одного из сыновьев де Фуа, но трудно не увидеть в этом поступке попытку доказать добрую католическую волю династии.
Но приговоры выносились даже близким людям из окружения графа де Фуа. В 1256-1257 гг. Инквизиция Арагона начала процесс против покойного графа Раймонда д’Уржеля, старого союзника графов де Фуа и виконтов де Кастельбо в борьбе против их общего врага, епископа Уржель. Его останки были осуждены на эксгумацию и сожжение. В следующем году, 4 сентября 1258 г., в Перпиньяне, были переданы светской власти для сожжения живьем Бернат д’Айю, сеньор Доннезана и дядя графа де Фуа, и его кузен Бернат де Сауто. Рожер де Фуа был вынужден выкупать у означенной светской власти, то есть у короля Арагона, имущество своего дяди, а итальянское изгнание всё больше и больше манило оставшихся в стране Добрых Людей и наиболее скомпрометированных верующих. Тулузская Церковь понемногу начала восстанавливаться в Кремоне и Пьяченце, объединившись вокруг своего епископа Арнота Рожер.
Когда в 1260-1261 гг. тиски начали сжиматься, Рожер IV де Фуа попытался обмануть бдительность Церкви некоторыми антиеретическими мерами, но без особого успеха. В 1263 г. Инквизиция начала обширную и двойную операцию расследования против двух его родственников: с каркассонской стороны против его отца, покойного графа Рожер Берната II; с арагонской стороны - против покойной графини Эрмессенды, его матери, и виконта де Кастельбо, его деда. Известно, что процесс в Кастельбо закончился в 1269 г. приговором эксгумации и посмертного сожжения Эрмессенды и ее отца Арнота; но процесс каркассонской Инквизиции против покойного графа Рожер Берната не дал результатов. Несмотря на давление, и даже пытки, бальи Мазере, Раймонд Бернат де Флассиан в 1263 г. отказался признать, что его бывший господин умер, получив утешение, и опротестовать тем самым его католическую кончину в аббатстве Бульбонн в 1241 г.
Наоборот, это событие привело к еще большим волнениям. Раймонд Бернат де Флассиан открыто жаловался на несправедливый процесс, жертвой которого он пал [11]. Сам Рожер IV де Фуа использовал процесс, начатый против Пейре Андрю, его бальи в Фуа, и открыто пожаловался на действия доминиканского инквизитора Этьена де Гатине на его землях, написав об этом папе [12]. Если смерть графа де Фуа в 1265 г. на какое-то время прервала все эти тяжбы, то ситуация, которую унаследовал его сын, Рожер Бернат III, была еще более тяжелой: обремененной конфликтами с религиозными властями и новыми угрозами.
Новый граф не мог всерьез воспротивиться посмертному сожжению своих предков де Кастельбо; он просто пытался, как мог, растянуть, отложить и спустить на тормозах их процесс, который неминуемо привел в 1269 г. к их осуждению. Он ничего не мог сделать для их защиты, разве что скомпрометировать самого себя. Он пытался укрыться под спасительной сенью памяти своего дяди, Раймонда де Фуа, бывшего приора доминиканцев в Тулузе, и, по-видимому, поставил надгробный камень на его могиле [13]. Однако, как со стороны арагонской короны, так, и даже в большей степени, со стороны королевских сенешальств Каркассона и Тулузы - новых территорий французской короны [14] - всемогущая Инквизиция безраздельно праздновала победу над ересью. Возможно, молодой граф Рожер Бернат осознавал тот факт, что его высокогорье остается активным и живым очагом ереси - той самой катарской религиозности, которая представляла собой старинную христианскую традицию его семьи и его общества; «короче говоря, Инквизиция ХIII века еще не очень затронула единственную еретическую территорию, которая не находилась под королевским контролем [15]». Сам граф оставался для катарских монахов, вера которых в другом месте была бы неминуемо запрещена, безусловным гарантом надежды.
Между двумя королями
Но граф де Фуа, являвшийся также виконтом де Кастельбо в третьем поколении, был еще крупным и влиятельным транспиренейским сеньором. Будучи вассалом короля Арагона на южных склонах Пиренеев, а также в Доннезан и Капсир, он принес оммаж королю Франции за само графство Фуа - и на практике все это было достаточно запутанно. В 1263 г. отец Рожер Берната, граф Рожер IV де Фуа признал за капетингским королем власть только над севером своих земель, то есть, над низинными землями, расположенными за перевалом де Ла Барр [16], ближе к Тулузе. Во все времена графы де Фуа не приносили оммаж за эти низинные земли никому, кроме самого короля, даже графу Тулузскому. Они добились еще и того, что земли Фуа, сердце их владений, расположенные вокруг графской крепости, возведенной на скале, имели настоящую автономию. Высокогорье же земель Фуа - Викдессус и Сабартес - находились в сфере влияния арагонского короля.
Ключевая позиция, которую занимал граф между двумя королями, достаточно ясно видна из договора в Корбейе от 16 июля 1258 г.: если пиренейская граница очень четко и ясно зафиксирована по всей длине между французской и арагонской коронами, то на землях графа де Фуа эти границы остаются неопределенными. Хайме I Арагонский, воинствующий король, не отказался от своих претензий на Сабартес. Когда короли Франции и Арагона вели свои большие игры, непрестанно вспыхивавшие даже вооруженными конфликтами, граф Рожер Бернат де Фуа еще искуснее, чем его отцы, всегда знал, где вставить шпильку в эту игру к выгоде своего графства [17]. Однако, не так уж легко было играть в те же игры с двойной религиозной властью Инквизиции, французской и арагонской, всегда бдительной в отношении этого великого транспиренейского сеньора, сына и племянника Добрых Женщин. Как и во времена его отцов, Инквизиция всегда использовала моменты ослабления Рожера Берната III - особенно, когда он оказывался узником короля Франции или короля Арагона - чтобы проводить расследования против графской знати. Но Рожер Бернат III, еще лучше, чем его предки, большую часть своего правления, до последних десятилетий ХIII века, обеспечивал своим землям относительное, хоть и эфемерное, облегчение от когтей инквизиторского могущества.
В политической области молодой граф сразу же стал проводить в жизнь - и даже с еще большей дерзостью - политику своих предков, постоянно сталкивая и стравливая друг с другом обоих королей, вассалом которых он был, сам противостоя то одному, то другому. Его графская династия была сильной, богатой и могущественной, и втягивала в свою игру многих пиренейских союзников: он сам, граф де Фуа и виконт де Кастельбо, сын Каталаны Бруниссенды де Кардоне, женился в 1257 г. на Маргарите де Монкад, дочери, а впоследствии наследнице виконтства Беарнского. Его сестра Эксклармонда вышла замуж за инфанта Хайме Арагонского, будущего короля Майорки. После прихода к власти и мучительного для него посмертного процесса над его предками в Кастельбо, Рожер Бернат не побоялся выступить против своего арагонского сюзерена, отказавшись признать возвращение поместий в Доннезан (хотя на это согласился его отец), Гийому д’Уссон, сыну сожженного Берната д’Айю. Мы видим причину этой его дерзости в том, что в 1268 г. он смело вступил в войну, в союзе со своим дядей, виконтом Раймондом Фульком де Кардоне, против короля Арагонского за право наследования графства Уржеля, закончившуюся миром, за который должен был заплатить его несчастный кузен, Гийом д’Уссон. Такая провокативная политика помогла Рожер Бернату окончательно сохранить Доннезан в своих владениях.
Точно так же Рожер Бернат де Фуа поступал, демонстрируя близость к королю Арагона, и позволяя себе ряд выступлений и стычек с офицерами короля Франции, как в сенешальстве Каркассон, так и в Тулузен и Гаскони. В 1271 г. наступил критический момент, когда встал вопрос о том, что произойдет с графством Тулузским. Графиня Жоана и ее муж, Капетинг Альфонс де Пуатье, внезапно умерли, сразу же после возвращения короля Людовика IХ из его провальной экспедиции в Тунис. Новый король Франции Филипп III Смелый готовился выступить со своей армией в Лангедок, чтобы окончательно покорить его французам и установить в Тулузе новое королевское сенешальство. Граф Рожер Бернат III де Фуа, со своей стороны, вместе с пиренейскими графами Беарном, Арманьяком, Кардоне и дю Паллар, под опекунской защитой короля Арагона, был готов сразиться с ним.
Спустя поколение после Монсегюра, дерзкий Рожер Бернат, наследник династии, постоянно находившейся под бдительным подозрением Инквизиции, управлял в своем высокогорье обществом, носящим глубокий след старого христианства катаров, и опирался на кадры дворян, кастелянов, бальи, юристов, нотариусов и агентов, принадлежащих к той же самой еретической породе. И среди них был молодой нотариус Пейре Отье.
[1] Хороший анализ в книге Claudine Pailhes L’Ariege des comtes et des cathares. Milan, 1992, p. 152.
[2] Пусть мне простят явно анахроническое использование термина «интеллигенция». Но я не могу подобрать другого слова, чтобы охарактеризовать одновременно высокое социальное положение и интеллектуальную свободу симпатиков ереси в высокогорном графстве Фуа под конец ХШ века.
[3] В качестве прелюдии и сигнала к началу войны графа Тулузского и его кузена короля Англии против короля Франции, отряд рыцарей из Монсегюра совершил карательную операцию над трибуналом Инквизиции, остановившемся в Авиньонет (Лаурагэ), под конец мая 1242 г. Двое инквизиторов, Гийом Арнот и Этьен де Сен-Тьибери, были казнены, а их архивы были разорваны в клочья ко всеобщей радости.
[4] Histoire Generale du Languedoc, VIII, col.1034-1037. A.D. Ariege, E6, p. 47, Акт от 18 февраля 1241 г. См. также Claudine Pailhes L’Ariege des comtes, р. 142-143
[5] Показания опубликованы Жаном Дювернуа в Le Dossier de Montsegur. Латинский текст Carcassone, CEC, 2000. Перевод на французский Toulouse, Le Peregrinateur Editeur, 2000.
[6] Раймонд Азема в Bernard de Caux, Duv., р. 80-81 и 84-85.
[7] Особенно Арнот де Миглос перед Феррером в 1244 г., in ibid., р. 87 и т.д.
[8] Бернат дю Пеш де Гарану, in ibid., р. 68-71.
[9] Пейре де Габаррет, in ibid., р. 39.
[10] A.D. Ariege, E6, p. 263. 28 декабря 1247 года бывший рыцарь передал все свое имущество монастырю в Бульбонн и принял обеты. О его карьере у доминиканцев в Тулузе см. Percin, Monumenta conventus tholosani.
[11] A.D. Ariege, E6, p. 50. 17 ноября 1263 года Раймонд Бернат де Флассиан заявил, что дальнейшее его пребывание в руках Инквизиции Каркассона приведет к его неминуемой смерти.
[12] H G L, VIII, col. 1542-1547. A.D. Ariege, E6, p. 26, 51. Отличный анализ всего этого периода в книге Claudine Pailhes L’Ariege des comtes, р.152-156.
[13] M.H. Duclos, Histoire de Ariegeois, Paris, 1887, p. 406-407, сообщает о существовании этого камня в тулузском музее и приводит его описание.
[14] Hапомним, что Каркассон с 1229 г., а Тулуза с 1271 г. - со времени смерти последних независимых графов, Жоаны Тулузской и ее мужа, принадлежавшего к династии Капетингов, Альфонса де Пуатье, входят в состав французской короны.
[15] Claudine Pailhes L’Ariege des comtes, р.156.
[16] Этот перевал через горную цепь Планторель, является первой северной окраиной горной системы Пиренеев. Его назвали в честь графской таможни на дороге из Фуа через Памье и Тулузу. Перевал де Ла Барр традиционно считался северными границами земель де Фуа.
[17] Claudine Pailhes особенно в книге L’Ariege des comtes, приводит очень интересные замечания, до какой степени эта игра между двумя могущественными соперниками искусно использовалась в политике графов де Фуа, начиная с ХIII столетия (Франция и Арагон) до Гастона Фёбуса в конце ХIV столетия (Франция и Англия).
В ЗЕМЛЯХ МОНСЕГЮРА
Рожер Бернат III унаследовал как ключевую политическую позицию, позволявшую ему балансировать между королевствами Франции и Арагона, так и земли, основательно населенные еретиками и повстанцами, для которых, хотел он того или нет, он всегда был оплотом.
Земли, которыми правила графская династия в середине ХIII века, во времена Монсегюра и первого Пейре Отье, были полностью и откровенно катарскими; и они таковыми и оставались даже после великого поворота 1244 года. С религиозно-территориальной точки зрения, графство Фуа принадлежало Тулузской Церкви катаров, епископы которой, вначале Гвиберт де Кастр, а потом Бертран Марти, жили в Монсегюре с 1232 по 1244 гг.В Сабартес был диакон, Раймонд Агюйе, который, чаще всего в обществе своего брата Жирота, жил в Тарасконе. Другой диакон, для Каталонии, жил в Кастельбо и Жоза - его звали Пейре де Корона или Куронн, и он был родом из Рабата. Главные знатные местные семьи - Мирпуа, Дюн-Арвинья, Перейли из земель д’Ольм, Шатовердены из Сабартес, Рабаты из высокогорья Фуа, Айю-Уссон из Доннезан, Миглосы из Викдессус, как и большая часть мелкой аристократии, принадлежали к верующим, принимали у себя Добрых Мужчин и Добрых Женщин, слушали их проповеди и участвовали в жизни Церкви.
После падения Монсегюра и ужесточения французской власти в Каркассоне и Тулузе, это хорошее катарское общество не было отдано на откуп королю - Людовику IХ (святому Людовику), который, вместе со своим братом Альфонсом, графом Тулузским, поставил себе целью добиться определенного политического умиротворения - но чувствовало себя защищенным квази-независимой графской династией [1]. Также, в отличие от большинства именитых фамилий графства Тулузского и виконтств Тренкавель, катарская интеллигенция [2] графства Фуа под конец столетия была еще достаточно неуязвимой в своей ереси, живя в городах и castrа.
Однако ни отец, ни дед Рожер Берната не могли постоянно гарантировать эту неуязвимость с тех пор, как, начиная с 1233 года, возникла, и начала постепенно расширять свои полномочия Инквизиция. Даже лично они, будучи отпрысками еретического рода, все больше чувствовали на себе всевидящее око религиозной полиции; и каждый раз, когда позиции графа ослабевали, Инквизиция тут же это использовала. Первая угроза последовала с арагонской стороны, когда в 1237 г. епископ Уржеля созвал в Лериде собор против еретического виконта Кастельбо - своего всегдашнего соперника также в области светской власти (особенно, по поводу долин Андорры), последствием которого была репетиция инквизиторской «зачистки» будущих времен. Это событие, за которое должен был ответить и сам граф, отравило последние годы Рожер Берната II. Он умер, примирившись с Церковью в 1241 г., добившись, все же, мира с епископом Уржеля, чтобы, в свою очередь, иметь возможность быть похороненным, как добрый католик, в аббатстве де Бульбонн. Однако, Инквизиция королевства Франции тоже, разумеется, использовала ситуацию.
Между двумя инквизиторами
В том же 1241 году, когда Рожер Бернат II добился решения вопроса с Кастельбо, доминиканский инквизитор Гийом Арнот, вместе со своим францисканским коллегой Этьеном де Сен-Тьибери, начали первую серию расследований в графстве Фуа. Хотя весь замысел был разрушен после их убийства в Авиньонет в мае 1242 года [3], из протоколов позднейших расследований видно, что казненные инквизиторы вызывали и допрашивали знать из графского окружения: рыцаря Пейре д’Арвинья, совладельца Дюна, Арнота де Миглос, графского бальи Квие, Пейре де Гаррабет, графского бальи Тараскона, и Берната дель Пеш де Гарану. Все они наново были вызваны на допросы позднейшими инквизиторами, братьями Феррером и Дюраном, допрашивавшими и людей, выживших в Монсегюре, а также Бернардом де Ко, инквизитором в 1246-1248 гг.
Потревожили даже самого графа. Рожер Бернат II прямо перед смертью, в 1241 г., едва он достиг болезненного мира с епископом Уржеля на южных склонах Пиренеев, так должен был еще и «исповедоваться» перед доминиканской Инквизицией на северных склонах. Он вынужден был в той или иной степени рассказать о частых посещениях еретиков, которых он видел с детства. Однако сын Доброй Женщины Фелипы даже словом не обмолвился о своей жене, Доброй Женщине Эрмессенде, и, конечно же, отрицал всякую личную связь с катаризмом. По всей видимости, инквизитор был не в том положении, чтобы настаивать [4].
Его сын Рожер IV очень быстро стал заложником Церкви и короля Франции, вынужденный откреститься от графа Тулузского из-за Монсегюра. Но и в этом случае он не смог полностью защитить своих людей от восстановления инквизиторских порядков, последовавшего после капитуляции восставшей пеш и ужасного костра 16 марта 1244 года. В 1244 году инквизитор Феррер провел огромное расследование, допрашивая выживших в Монсегюре, но из всей этой процедуры до нас дошло всего лишь 19 показаний [5]. Потом в 1246-1248 гг., когда высокогорное графство Фуа, а именно Шатоверден, Лордат и Мирамонт, стали последним убежищем практически уничтоженных катарских Церквей, инквизитор Бернард де Ко тоже начал широкую полицейскую операцию из Памье. Ведь именно из фрагмента его реестра, оставшегося от этого расследования, нам стало известно о существовании первого еретика в Аксе по имени Пейре Отье. Потому очень важно вернуться к этому фрагменту, поскольку он расширяет наш кругозор в области ереси в землях Монсегюра, где жили граф и нотариус.
Этот фрагмент следственного дела в высокогорном графстве Фуа уже показал нам, насколько глубоко проник «ген ереси» в нутро этого общества. Хотя этот документ посвящен монсегюрской трагедии, тем не менее, там появляются имена, которые, как и фамилию Отье, мы встречаем в реестрах Инквизиции ХIV века. И следует заметить, что большинство этих имен - это знать и именитые люди из окружения графа. В общем-то, в этом нет ничего удивительного, потому что сами созранившиес показания давали тоже не последние люди - дамы и рыцари из аристократии или графские бальи, которые рассказывали о людях своего круга. Поэтому из этих фрагментов трудно точно определить, к примеру, степень вовлечения в ересь людей из народа, зато они показывают, в каком контексте возникает клан Отье из Акса.
Мы также можем понять, какой горячей поддержкой пользовался катаризм в середине ХIII века среди правящих классов castrа и сеньорий высокогорного графства Фуа, особенно в таких местах, как Рабат с его крепостью Мирамонт, Миглос, Шатоверден и Лордат, деревнях на карнизах, таких как Ларнат, Ларкат или Кассу, и даже в городах, как Тараскон или Акс. Мимоходом заметим, что в 1240-х годах появляются также имена Доброго Человека Раймонда Сервеля (или де Сервеля) из Рабата и Тараскона [6] и рыцарей Изаура из Ларката и Ларната [7] (представители последней семьи были еще товарищами Гийома Белибаста в его арагонском убежище в 1320-х годах). Упоминаются Также и Планиссоли - среди которых наиболее известной стала кастелянша Монтайю, допрошенная Жаком Фурнье в 1321 году [8]. Есть также упоминания о династии нотариусов Байарт из Тараскона [9], которая через шестьдесят лет дала графу Рожер Бернату III последнего бальи и юриста, верного катаризму, а потом инквизитору Жаку Фурнье в 1318-1325 гг. нескольких подозреваемых в той же верности.
Бернард де Ко, доминиканский инквизитор 1246 года, не просто хотел очистить от ереси знать графства, но и впутать в дело самого графа Рожер Берната II, умершего пять лет назад. По этому поводу он допрашивает Пейре де Гаррабета, графского бальи Тараскона, который просто вспоминает о том, что он видел, как тридцать лет назад - то есть около 1214 года - покойный граф навещал свою мать, Добрую Женщину Фелипу, в женской общине в Дюне.
Мы уже могли заметить достаточно распространенное вовлечение графских бальи в катаризм, которое только укреплялось в свете активной толерантности к ереси самих графов. И это было не только во времена Рожер Берната II, но также и Рожер IV- феномен, который опять возвращается при Рожер Бернате III. В связи с кампанией Инквизиции Бернарда де Ко, все это закончилось, насколько мы можем знать (а наши знания очень несовершенны из-за чрезвычайных пробелов в документации), определенным количеством пожизненных заключений и конфискаций имущества. Крепость Мирамонт, орлиное гнездо господ де Рабат, получила приговор разрушения, поскольку она была осквернена ересью: там находили приют многочисленные Добрые Люди, в том числе и Тулузские епископы: Гвиберт де Кастр, Бертран Марти, а потом еще, после костра 1244 года, Арнот Рожер. Наиболее трагическим следствием этого инквизиционного процесса было сожжение в Тулузе за повторное впадение в ересь двух дам из Шатоверден - Серены де Мирпуа, сестры защитника Монсегюра, и Агнес де Дюрбан, сестры аббата де Сен-Волюзьен из Фуа. Заметим также, что легенду об этой трагической истории рассказывали друг другу верующие в Сабартес еще в первой четверти ХIV века…
После нескольких лет относительного облегчения, доминиканская Инквизиция реорганизовалась и, начиная с 1255 г., ввела территориальное разделение между юрисдикциями отдельных трибуналов: отныне графство Фуа подлежало юрисдикции Инквизиции Каркассона, а Инквизиция Арагона занималась виконтством Кастельбо. И с того времени когти папских доминиканцев, то ли из Каркассона, то ли из Барселоны, могли дотягиваться до графства Фуа, невзирая ни на социальное положение, ни на титулы. Возможно, в этом контексте следует рассматривать вступление графского брата, Раймонда де Фуа - который сначала, по-видимому, принял монашеские обеты у цистерцианцев в Бульбонне [10] - в доминиканский монастырь Тулузы. Там он был даже приором до своей смерти в 1258 году. Мы не знаем, насколько искренним было религиозное призвание одного из сыновьев де Фуа, но трудно не увидеть в этом поступке попытку доказать добрую католическую волю династии.
Но приговоры выносились даже близким людям из окружения графа де Фуа. В 1256-1257 гг. Инквизиция Арагона начала процесс против покойного графа Раймонда д’Уржеля, старого союзника графов де Фуа и виконтов де Кастельбо в борьбе против их общего врага, епископа Уржель. Его останки были осуждены на эксгумацию и сожжение. В следующем году, 4 сентября 1258 г., в Перпиньяне, были переданы светской власти для сожжения живьем Бернат д’Айю, сеньор Доннезана и дядя графа де Фуа, и его кузен Бернат де Сауто. Рожер де Фуа был вынужден выкупать у означенной светской власти, то есть у короля Арагона, имущество своего дяди, а итальянское изгнание всё больше и больше манило оставшихся в стране Добрых Людей и наиболее скомпрометированных верующих. Тулузская Церковь понемногу начала восстанавливаться в Кремоне и Пьяченце, объединившись вокруг своего епископа Арнота Рожер.
Когда в 1260-1261 гг. тиски начали сжиматься, Рожер IV де Фуа попытался обмануть бдительность Церкви некоторыми антиеретическими мерами, но без особого успеха. В 1263 г. Инквизиция начала обширную и двойную операцию расследования против двух его родственников: с каркассонской стороны против его отца, покойного графа Рожер Берната II; с арагонской стороны - против покойной графини Эрмессенды, его матери, и виконта де Кастельбо, его деда. Известно, что процесс в Кастельбо закончился в 1269 г. приговором эксгумации и посмертного сожжения Эрмессенды и ее отца Арнота; но процесс каркассонской Инквизиции против покойного графа Рожер Берната не дал результатов. Несмотря на давление, и даже пытки, бальи Мазере, Раймонд Бернат де Флассиан в 1263 г. отказался признать, что его бывший господин умер, получив утешение, и опротестовать тем самым его католическую кончину в аббатстве Бульбонн в 1241 г.
Наоборот, это событие привело к еще большим волнениям. Раймонд Бернат де Флассиан открыто жаловался на несправедливый процесс, жертвой которого он пал [11]. Сам Рожер IV де Фуа использовал процесс, начатый против Пейре Андрю, его бальи в Фуа, и открыто пожаловался на действия доминиканского инквизитора Этьена де Гатине на его землях, написав об этом папе [12]. Если смерть графа де Фуа в 1265 г. на какое-то время прервала все эти тяжбы, то ситуация, которую унаследовал его сын, Рожер Бернат III, была еще более тяжелой: обремененной конфликтами с религиозными властями и новыми угрозами.
Новый граф не мог всерьез воспротивиться посмертному сожжению своих предков де Кастельбо; он просто пытался, как мог, растянуть, отложить и спустить на тормозах их процесс, который неминуемо привел в 1269 г. к их осуждению. Он ничего не мог сделать для их защиты, разве что скомпрометировать самого себя. Он пытался укрыться под спасительной сенью памяти своего дяди, Раймонда де Фуа, бывшего приора доминиканцев в Тулузе, и, по-видимому, поставил надгробный камень на его могиле [13]. Однако, как со стороны арагонской короны, так, и даже в большей степени, со стороны королевских сенешальств Каркассона и Тулузы - новых территорий французской короны [14] - всемогущая Инквизиция безраздельно праздновала победу над ересью. Возможно, молодой граф Рожер Бернат осознавал тот факт, что его высокогорье остается активным и живым очагом ереси - той самой катарской религиозности, которая представляла собой старинную христианскую традицию его семьи и его общества; «короче говоря, Инквизиция ХIII века еще не очень затронула единственную еретическую территорию, которая не находилась под королевским контролем [15]». Сам граф оставался для катарских монахов, вера которых в другом месте была бы неминуемо запрещена, безусловным гарантом надежды.
Между двумя королями
Но граф де Фуа, являвшийся также виконтом де Кастельбо в третьем поколении, был еще крупным и влиятельным транспиренейским сеньором. Будучи вассалом короля Арагона на южных склонах Пиренеев, а также в Доннезан и Капсир, он принес оммаж королю Франции за само графство Фуа - и на практике все это было достаточно запутанно. В 1263 г. отец Рожер Берната, граф Рожер IV де Фуа признал за капетингским королем власть только над севером своих земель, то есть, над низинными землями, расположенными за перевалом де Ла Барр [16], ближе к Тулузе. Во все времена графы де Фуа не приносили оммаж за эти низинные земли никому, кроме самого короля, даже графу Тулузскому. Они добились еще и того, что земли Фуа, сердце их владений, расположенные вокруг графской крепости, возведенной на скале, имели настоящую автономию. Высокогорье же земель Фуа - Викдессус и Сабартес - находились в сфере влияния арагонского короля.
Ключевая позиция, которую занимал граф между двумя королями, достаточно ясно видна из договора в Корбейе от 16 июля 1258 г.: если пиренейская граница очень четко и ясно зафиксирована по всей длине между французской и арагонской коронами, то на землях графа де Фуа эти границы остаются неопределенными. Хайме I Арагонский, воинствующий король, не отказался от своих претензий на Сабартес. Когда короли Франции и Арагона вели свои большие игры, непрестанно вспыхивавшие даже вооруженными конфликтами, граф Рожер Бернат де Фуа еще искуснее, чем его отцы, всегда знал, где вставить шпильку в эту игру к выгоде своего графства [17]. Однако, не так уж легко было играть в те же игры с двойной религиозной властью Инквизиции, французской и арагонской, всегда бдительной в отношении этого великого транспиренейского сеньора, сына и племянника Добрых Женщин. Как и во времена его отцов, Инквизиция всегда использовала моменты ослабления Рожера Берната III - особенно, когда он оказывался узником короля Франции или короля Арагона - чтобы проводить расследования против графской знати. Но Рожер Бернат III, еще лучше, чем его предки, большую часть своего правления, до последних десятилетий ХIII века, обеспечивал своим землям относительное, хоть и эфемерное, облегчение от когтей инквизиторского могущества.
В политической области молодой граф сразу же стал проводить в жизнь - и даже с еще большей дерзостью - политику своих предков, постоянно сталкивая и стравливая друг с другом обоих королей, вассалом которых он был, сам противостоя то одному, то другому. Его графская династия была сильной, богатой и могущественной, и втягивала в свою игру многих пиренейских союзников: он сам, граф де Фуа и виконт де Кастельбо, сын Каталаны Бруниссенды де Кардоне, женился в 1257 г. на Маргарите де Монкад, дочери, а впоследствии наследнице виконтства Беарнского. Его сестра Эксклармонда вышла замуж за инфанта Хайме Арагонского, будущего короля Майорки. После прихода к власти и мучительного для него посмертного процесса над его предками в Кастельбо, Рожер Бернат не побоялся выступить против своего арагонского сюзерена, отказавшись признать возвращение поместий в Доннезан (хотя на это согласился его отец), Гийому д’Уссон, сыну сожженного Берната д’Айю. Мы видим причину этой его дерзости в том, что в 1268 г. он смело вступил в войну, в союзе со своим дядей, виконтом Раймондом Фульком де Кардоне, против короля Арагонского за право наследования графства Уржеля, закончившуюся миром, за который должен был заплатить его несчастный кузен, Гийом д’Уссон. Такая провокативная политика помогла Рожер Бернату окончательно сохранить Доннезан в своих владениях.
Точно так же Рожер Бернат де Фуа поступал, демонстрируя близость к королю Арагона, и позволяя себе ряд выступлений и стычек с офицерами короля Франции, как в сенешальстве Каркассон, так и в Тулузен и Гаскони. В 1271 г. наступил критический момент, когда встал вопрос о том, что произойдет с графством Тулузским. Графиня Жоана и ее муж, Капетинг Альфонс де Пуатье, внезапно умерли, сразу же после возвращения короля Людовика IХ из его провальной экспедиции в Тунис. Новый король Франции Филипп III Смелый готовился выступить со своей армией в Лангедок, чтобы окончательно покорить его французам и установить в Тулузе новое королевское сенешальство. Граф Рожер Бернат III де Фуа, со своей стороны, вместе с пиренейскими графами Беарном, Арманьяком, Кардоне и дю Паллар, под опекунской защитой короля Арагона, был готов сразиться с ним.
Спустя поколение после Монсегюра, дерзкий Рожер Бернат, наследник династии, постоянно находившейся под бдительным подозрением Инквизиции, управлял в своем высокогорье обществом, носящим глубокий след старого христианства катаров, и опирался на кадры дворян, кастелянов, бальи, юристов, нотариусов и агентов, принадлежащих к той же самой еретической породе. И среди них был молодой нотариус Пейре Отье.
[1] Хороший анализ в книге Claudine Pailhes L’Ariege des comtes et des cathares. Milan, 1992, p. 152.
[2] Пусть мне простят явно анахроническое использование термина «интеллигенция». Но я не могу подобрать другого слова, чтобы охарактеризовать одновременно высокое социальное положение и интеллектуальную свободу симпатиков ереси в высокогорном графстве Фуа под конец ХШ века.
[3] В качестве прелюдии и сигнала к началу войны графа Тулузского и его кузена короля Англии против короля Франции, отряд рыцарей из Монсегюра совершил карательную операцию над трибуналом Инквизиции, остановившемся в Авиньонет (Лаурагэ), под конец мая 1242 г. Двое инквизиторов, Гийом Арнот и Этьен де Сен-Тьибери, были казнены, а их архивы были разорваны в клочья ко всеобщей радости.
[4] Histoire Generale du Languedoc, VIII, col.1034-1037. A.D. Ariege, E6, p. 47, Акт от 18 февраля 1241 г. См. также Claudine Pailhes L’Ariege des comtes, р. 142-143
[5] Показания опубликованы Жаном Дювернуа в Le Dossier de Montsegur. Латинский текст Carcassone, CEC, 2000. Перевод на французский Toulouse, Le Peregrinateur Editeur, 2000.
[6] Раймонд Азема в Bernard de Caux, Duv., р. 80-81 и 84-85.
[7] Особенно Арнот де Миглос перед Феррером в 1244 г., in ibid., р. 87 и т.д.
[8] Бернат дю Пеш де Гарану, in ibid., р. 68-71.
[9] Пейре де Габаррет, in ibid., р. 39.
[10] A.D. Ariege, E6, p. 263. 28 декабря 1247 года бывший рыцарь передал все свое имущество монастырю в Бульбонн и принял обеты. О его карьере у доминиканцев в Тулузе см. Percin, Monumenta conventus tholosani.
[11] A.D. Ariege, E6, p. 50. 17 ноября 1263 года Раймонд Бернат де Флассиан заявил, что дальнейшее его пребывание в руках Инквизиции Каркассона приведет к его неминуемой смерти.
[12] H G L, VIII, col. 1542-1547. A.D. Ariege, E6, p. 26, 51. Отличный анализ всего этого периода в книге Claudine Pailhes L’Ariege des comtes, р.152-156.
[13] M.H. Duclos, Histoire de Ariegeois, Paris, 1887, p. 406-407, сообщает о существовании этого камня в тулузском музее и приводит его описание.
[14] Hапомним, что Каркассон с 1229 г., а Тулуза с 1271 г. - со времени смерти последних независимых графов, Жоаны Тулузской и ее мужа, принадлежавшего к династии Капетингов, Альфонса де Пуатье, входят в состав французской короны.
[15] Claudine Pailhes L’Ariege des comtes, р.156.
[16] Этот перевал через горную цепь Планторель, является первой северной окраиной горной системы Пиренеев. Его назвали в честь графской таможни на дороге из Фуа через Памье и Тулузу. Перевал де Ла Барр традиционно считался северными границами земель де Фуа.
[17] Claudine Pailhes особенно в книге L’Ariege des comtes, приводит очень интересные замечания, до какой степени эта игра между двумя могущественными соперниками искусно использовалась в политике графов де Фуа, начиная с ХIII столетия (Франция и Арагон) до Гастона Фёбуса в конце ХIV столетия (Франция и Англия).