Жан-Луи Гаск. Однажды была вера. Окончание

[credentes]

Капитуляция и передышка

2 марта на горе наступило молчание, тяжелое молчание снегов. После переговоров было заключено перемирие на пятнадцать дней. Для этого осаждавшие взяли заложников, а осажденные погребли последних мертвых, возможно, в глубине какого-то сифона, завалив камнями - в надежде, что их не найдет рвение Инквизиции. Из скромных домиков поднимался дымок, выскальзывая из-под крыш через перегородки, и укрывая pog, подобно зимнему туману. Когда пройдут пятнадцать дней передышки, «еретики» будут сожжены, а Монсегюр передан королю Франции. Сами же оставшиеся жители Монсегюра все до единого будут свидетельствовать перед Инквизицией.


Разумеется, все смотрели на горизонт в надежде избавления и освобождения, но он оставался немым, застывшим в своей нетронутой красоте. Не пришло никакого подкрепления, ни от графа Тулузского, ни от кого бы то ни было иного. Когда воздух прогревался на солнце, обещая весну, люди Монсегюра остались одни перед Историей. Их одиночество прерывалось только криками воронов, летающих над бездной, и серыми утесами, над которыми свистел ветер. У подножия горы копошились осаждающие, готовя костер, возводя «изгородь из стволов и кольев», деревянную тюрьму, которая наполнится пеплом.

Когда наступил призрачный мир, жизнь продолжалась почти как и раньше, когда единственными врагами были ледяные порывы ветра и снег. Те, кто молились в глубине своих домов (Речь идет о сословии монахов, oratores, прим.пер.), разделяли с другими свои трапезы, отдавали свое имущество: тем, кто воевал (Имеется в виду сословие военных, bellatores). все эти долгие месяцы подле них и за них: туники и шляпы, башмаки и перчатки, деньги  и специи. Пьер Рожер де Мирпуа раздал всем добрым мужчинам и добрым женщинам castrum бобы. Немного расслабления, немного тепла, немного хлеба и немного мира после этих долгих месяцев войны и страха, чтобы они хоть на время забыли, что внизу их вскоре ждет костер и пламя смерти.

Но хлеб, благословленный добрыми христианами, не был ни телом, ни плотью Христовой. Этот хлеб - Слово Божье, которое кормит людей, «Царство Божье, которое не от мира сего». «Благое дерево может давать только благие плоды». Смерть и страдания - это плоды дурного дерева, то есть Церкви Римской и короля Франции, а оружие смерти - это оружие зла. И смерти, кажется, уже не терпелось у подножия горы.

«Отче Святый, Боже правый добрых духов…Дай нам узнать то, то Ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь».

Единственный секрет Монсегюра находится в глубине сердец тех, кто попросил 13 марта 1244 года о принятии consolament. Крещение, которое сделало из них добрых христиан, добрых мужчин и добрых женщин, было и выбором пламени, смерти, а также надеждой на новое небо и новую землю и прекрасный мир Добра.

«После сдачи замка Монсегюр они сделались еретиками: Гийом де Лаилль, Раймонд де Марсель, Пьер Робер, Гийом из Нарбонны, Брезильяк, Раймонд де Бельви, Понс из Нарбонны, его жена Арсенда, Арнод Думерк и его жена Бруна, Жан Рэй, Арнод Тюилье, Раймонд де Турнебуа, Гийом Гарнье, Гийом Дельпеш, Корба, жена Раймонда де Перейля, Гийометта Айкарт и Эрменгрда д’Юссат… Они получили consolament и были сожжены».

Можно еще добавить Эксклармонду де Перейль, которая получила consolament со своей мамой Корбой, а также рыцаря Бернарда де Сен-Мартен, который разделил судьбу своего боевого товарища Гийома де Лаилля, а также некоего Эстевена де Бутарра.

Последние проповеди, последние трапезы. Фей де Плаинь со своей матерью Азалаис, Фелипа, жена Пьера Рожера, Арпейс, жена Жирода де Рабата, Сесилия, жена Арнода Рожера де Мирпуа и ее дочь Брайда пришли к Корбе де Перейль в дом Раймонды де Кук и ее подруг.

«[…] и мы все вместе ели в этом доме»

Все эти женщины пятнадцатью днями ранее участвовали в последних боях, заключали пакт convenenza с епископом Бертраном Марти. Если бы они утратили дар речи, они все равно могли бы получить consolament. Но теперь только Корба и ее дочь, девица Эксклармонда, сделали последний выбор, выбор костра.


Последний вторник

Арпейс де Рабат и ее сестра Фелипа де Мирпуа вернулись в дом Раймонды де Кук и попрощались со своей матерью Корбой и младшей сестрой Эксклармондой.

«[…] это было во вторник, а на следующий день еретиков грубо выволокли из замка Монсегюр и сожгли».
Сожженные

Последняя ночь, последние часы

Пьер Рожер де Мирпуа собрал все, что было у добрых людей: зерно, перец, соль, воск и пятдесят дублетов, сделанных добрыми христианами в их мастерских. Той ночью добрый человек Пьер Сирвен раздал каждому сержанту по пять тулузских су. Катарская Церковь расплатилась со своими защитниками. Другой добрый человек Пьер Арауз дал диакону Раймонду де Сен-Мартен четыре сотни тулузских су, чтобы тот отдал их Пьеру Рожеру де Мирпуа «в качестве платы или подарка». Нет никакого сомнения в том, что Пьер Рожер де Мирпуа получил все депозиты, доверенные Церкви Монсегюра верующими. Брадобрей Пьер Флайран из Мирпуа, к примеру, оставил депозит в три сотри су катарской церкви Монсегюра.

Но Пьер Рожер де Мирпуа должен был сослужить последнюю службу катарской Церкви. Он выбрал четырех добрых людей, по-видимому, за их физическую силу и возраст. Это были Амиель Айкарт, Уго, Пейтави и Пьер Сабатье. Они спрятались под castrum. Их миссией было выбраться с pog, забрать сокровище, то есть деньги, которые находились в укрепленном гроте, и отвезти его окситанской катарской Церкви в изгнании в Кремону. Таким образом, те, кто спрашивал о новостях Церкви Монсегюра, узнав об ее исчезновении, могли наследовать ее имущество.

На заре двое добрых людей Бернард Гийом и Бернард д’Овезин стояли на стенах укреплений castrum, ожидая тех, кто вскоре придет за ними, чтобы отвести их на место мучений. Рядом с ними стоял Гийом Буан из Лавеланет. Он знал, что, по крайней мере, двое добрых людей Амиель Айкарт и Ук (Уго) сумели бежать из замка с помощью веревок, спустившись в пропасть «под замком».

«Это было ночью накануне того дня, когда замок был передан в руки короля и Церкви».

Но Арнод Рожер де Мирпуа говорит, что только после того, как добрые люди вышли из замка Монсегюр, чтобы быть преданными в руки короля и Церкви, Пьер Рожер отправил двух добрых людей с сокровищем.

«[…] это было после того, как еретиков всех вместе сожгли».

Арнод Рожер уточняет: «Это было сделано для того, чтобы Церковь еретиков не утратила своего сокровища, спрятанного в лесу». Заметим, что он не выдал Понса Арнода де Шатоверден, охранявшего в фортифицированном гроте (spoulga) в Сабартес деньги уничтоженной Церкви.

Ночь подходила к концу, и голубеющий горизонт окрашивался в пурпур. Последние звезды исчезли, словно их гасил одну за другой ледяной ветер. Со стороны Каркассона последние клочья тумана цеплялись за холмы. Горы вокруг Монсегюра, белые от снега, выскользали из-под серого покрова ночи. Утренняя звезда Lugan последней заблистала в небе, словнопоследняя искра света, которую увидели падшие ангелы.

У подножия pog уже не было ночных огней. Раздавались голоса солдат и бряцанье их оружия - они поднимались наверх.

Добрые мужчины и добрые женщины были там, рядом со своими домами. Они ждали, проведя эту ночь без сна и сновидений, этого свидания со смертью, словно окончательного освобождения от укусов снега и холода. Епископ Бертран Марти последний раз проповедовал для них, что Царство Божье не от мира сего, и что Дух Святой явится в самое сердце пламени, чтобы освободить от зла друзей Божьих. Души праведных будут приняты ангелами света и поднимутся в небеса к Отцу Небесному. И словно тихая песня звучала молитва, которую могли говорить и верующие:

«Отче Святый, Боже правый добрых духов…Дай нам узнать то, что ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь».

Солдаты были уже у ворот деревни, и Пьер Рожер де Мирпуа впустил их. Как и было уговорено, он передал крепость «в руки Церкви и короля». Тогда добрых мужчин и добрых женщин «грубо выволокли из castrum», дома опустели, и мрачный кортеж в молчании спустился к месту казни. Последний взгляд назад, последний знак прощания, и вот они уже у подножия горы. Всех грубо затолкали в огромный палисадник, сделанный из кольев и бревен…

«И тогда зажгли огонь».

Последние молитвы оборвались криками. Двести двадцать человек сожгли живьем, двести двадцать мужчин и женщин превратились в живые факелы среди клубящегося дыма. Но вот крики заглушило гудение огня. Пламя поднялось высоко в небо, освещая лица солдат и католических прелатов.

«Las femnas venon flamas

E l’Amor vol morir

Dins la lutz que s’alanda.

Эти языки пламени были женщинами

Любовь пожелала воссоединиться с ними

В глубине света»

Рене Нелли



Эпилог

«Приветствую вас, говорил я, рыдая, о, святые врата, дом Чистых, жилище Совершенных, убежище Евангелия и романской родины! И упав на колени, я прикоснулся губами к этому порогу, на который ступали ноги стольких героев и мучеников».

Наполеон Пейра

Дым долгое время окутывал гору, пока не спустился в долину. Там, на равнине, верующие все поняли, глядя на эту длинную серую череду облаков над горизонтом, означавшую смерть их Церкви. У подножия Монсегюра доминиканец брат Феррер начал свои первые прослушивания. Он составлял списки и особенно интересовался участниками убийства в Авиньонет, но также и теми, кто снабжал Монсегюр и навещал «еретиков». Защитникам Монсегюра сохранили жизнь, но не всем из них. Многих повесили за участие в убийстве в Авиньонет. Другие, после того, как свидетельствовали перед Инквизицией, тоже получили наказание: возможно, даже вечное заточение в Муре Каркассона или Тулузы.

Пьер Рожер де Мирпуа послл хирурга Арнода Рокюйе со своей лошадью в Монгальярд возле Фуа. Без сомнения, он должен был присоединиться к хирургу после допроса инквизитора. Арнод Рожер был отпущен на свободу между двумя своими исповедями. Раймонд де Перейль дал показания 30 апреля и 9 мая 1244 года. А затем мы утрачиваем след того, который видел, как сжигали его жену, дочь и стольких закадычных друзей.

Многие участники сопротивления попробовали убежать, и не явились перед Инквизицией, как Гийом де Плаинь, оставшийся фаидитом со своей красивой черной лошадью, и мы встречаем его в Рокфиксаде и Бельпеш у его жены Фей и матери Азалаис.

Азалаис де Массабрак больше никогда не ходила по дооге в Монсегюр…

От ста двадцати выживших до нас дошло только двадцать их показаний. Нам известны имена шестидесяти пяти сожженных. Мы всегда мечтали, что однажды все эти умолкнувшие голоса выйдут из тени, что какие-нибудь темные архивы все еще хранят их имена. Но увы, пока что только археология может нам рассказать о том, о чем умалчивает история. Однако исследования - это часто и разрушения. Мы не можем конструировать и углублять наши знания, разрушая остатки того, что сохранилось. Так получается и с Монсегюром, где стоит этот красивый французский замок, словно корабль-призрак, и занимает место, где находилась катарская деревня. Мы должны довольствоваться красотой того, что есть, и на это существует причина: крепость победителей заставила нас задуматься над судьбой побежденных. Но эти мысли, эти мечты присутствуют в каждом моменте, связанном с Монсегюром, настолько магия этого места совпадает с магией бытия.

Столько улыбок и слез ускользнуло от нас. Мы никогда не узнаем их подлинной скорби. Но мы поднимаемся, и нас восхищают звезды, тихая летняя ночь или белоснежный покров зимы. Во времени, которое уносит нас, Монсегюр становится дорогой, начинающейся в глубине нас самих, дорогой, где каждый из нас встречается с невидимым, пламенем, которое никогда не угаснет.