Жан-Луи Гаск. Однажды была вера. Монсегюр
Перевод книги выгладывается к годовщине взятия Монсегюра
ЖАН-ЛУИ ГАСК
ОДНАЖДЫ БЫЛА ВЕРА. МОНСЕГЮР
Посвящается Анн
Фото Жана-Луи Гаска
ПРЕДИСЛОВИЕ
Монсегюр!
Вершина этого пика состоит из известняковых обрывистых утесов, а его белый замок словно пронизывает небо. Описывая его, часто употребляют слово pog.
Графиня Фанита де Пьерфо, которая организовала салон «Гестия» в Монсегюре, в доме на самом верху деревни, называла эту гору «Облачной цитаделью». Это было зимними туманными вечерами, когда начинали мерцать первые звезды, а луна отражалась на снегу, и только перезвон церковных колоколов напоминал о настоящем. Дрова, потрескивая в камине, освещали наши лица, словно прокладывая дорогу в прошлое. А за стенами было слышно, как воют черти во всех ветрах и туманах ночи. Мне было двадцать лет, и у меня возникало впечатление, что я живу среди теней.
Монсегюр!
Должен был наступить дождливый или снежный день, чтобы гора превратилась в одинокого и молчаливого стража деревни, приютившейся в долине Лассет. Дорога, которая шла позади «Гестии», вела на большой луг перед тем, как достичь перевала Треь,мблемон.
В верхней части поля, которое теперь называется Полем Сожженных (lo prat dels cremats), возле стелы, ночные тени деревьев метались, словно в мрачном гротескном танце. Это здесь, хотя, скорее всего, немного ниже, на заре последнего утра более двух сотен добрых мужчин и добрых женщин - катаров - были сожжены живьем, и было это в среду 16 марта 1244 года.
Что сегодня осталось от этого огромного леса из человеческих факелов, зажженных католической и Римской Церковью? Как не предать эту память? Как просто напомнить об этой трагедии толпам посетителей?
Катаров часто представляют как фанатичный и таинственный народ, который в поисках чистоты бежал от мира, чтобы найти прибежище в головокружительных цитаделях, в так называемых «катарских замках».
Но даже если катары никогда не знали современного замка Монсегюр, и никогда не назывались ни катарами, ни чистыми, ни совершенными, эти руины восхищают, притягивают, пробуждают ребенка, который дремлет в каждом из нас, в поисках сказочных сокровищ «по следам фей». Но эта огромный каменный корабль, не подвластный времени и плывущий среди туманов и облаков, больше не вдохновляет поэтов. Монсегюр стал символом, развеянным на все четыре стороны историческим безрассудством, раздираемым между сектантским эзотеризмом и благомыслящим консерватизмом ортодоксальной морали.
Эти средневековые христиане уже давно почили в своей могиле из света и пепла. Однако и сегодня, восемь столетий спустя, они все еще являются врагами. В некоторых кругах действительно считается хорошим тоном минимизировать их роль и даже ставить под сомнение само существование катаризма, сваливая, как будто это само собой разумеется, на жертв костров ответственность за собственное исчезновение.
Идеальное преступление - это когда жертву начинают считать собственным палачом…
Глядя на этих «ряженых кардиналов», которых великий историк катаризма Жан Дювернуа назвал «современными маньеристами», процитируем философа Симону Вэйль. Она знала, сколь хрупкой может быть история тех, кто стал жертвой всяческих тоталитаризмов, и кого некому больше защищать.
«(…) отрицая существование цивилизаций, уничтоженных силой оружия, историки никого не боятся. Кого им бояться - мертвых? И так они во второй раз убивают тех, кто исчез.»
И хотя катарская Церковь погибла насильственной смертью, История, словно чудом, сохранила слова тех, кого Инквизиция, казалось, заставила замолчать навеки. Когда мы открываем сохранившиеся протоколы допросов, то столетия словно исчезают, и становится возможной встреча между «тогда» и «сейчас». Они - как облака, гонимые ветром, как свидание с теми, кого уже нет.
«Ветер развеял пепел, но прошлое остается жить» - написал Рене Нелли в длинной и чудесной поэме «Ночь Монсегюра». И следуя духу этой поэмы, мы попробуем разделить с теми, кого уже нет, тот же горизонт голубых гор, охряные утесы, в свете заходящего осеннего солнца, наше дыхание и наши шаги по блестящим от дождя камням горной тропы.
И пусть этот бессмертный свет освещает нам дорогу.
ВСТРЕЧА С МОНСЕГЮРОМ
Дорога Арпейс
Такая встреча всегда бывает словно впервые - встреча, возникающая, словно ясный взгляд, и остающаяся в нас навсегда. Так происходит, когда на повороте дороги появляется Монсегюр, когда ваше сердце захватывает этот головокружительный сильный образ, а потом он превращается в желание узнать тех, кто здесь жил и десять месяцев сопротивлялся объединенным силам короля и Церкви, перед тем, как сделать окончательный выбор, которым был огромный костер.
У дороги, проходящей у подножия замка Пьюверт, находится небольшое озеро, овеянное романтическим ореолом. Говорят о Белой Даме, которая напоминает о временах трубадуров и их судов Любви. Но если этот величественный замок окружен легендой, то Пьюверт времен катаров - это нечто совсем иное. Это был, без сомнения, красивый castrum, укрепленная деревня, над которой доминировал донжон, а его дама звалась Арпейс. Пьюверт, упоминаемый в песне трубадура Пейре Овернского, скорее всего, не этот, но Пьюверт Аграмунт, в Каталонии, где однажды женился граф Барселонский «при свете факелов и под звуки волынок». Современный замок Пьюверт земли Ок - французский, а его архитектура - готическая. Красивая большая зала, называемая «Залой Музыкантов», сеет заблуждение среди современных авторов. Ни катаров, ни трубадуров не видели в большинстве замков, которые с легкой руки окрестили «катарскими».
На окситанских землях графов Тулузских, Каркассона и Фуа многочисленные совладельцы часто делили земли и права на один и тот же маленький замок, один и тот же castrum. Так называли укрепленное поселение, построенное вокруг сеньорального донжона. Такой тип поселения, называемый по-итальянски encastelamento, был именно тем, где лучше всего укоренилась, как и в Северной Италии, христианская еретическая - катарская - Церковь. Окситанский катаризм завоевал сердце народа, но вначале достучался до благородного класса, перед тем, как охватить всех жителей, обитавших в деревне, над которой возвышалась башня. Когда благородная дама, жена сеньора, которую иногда воспевали и возвеличивали трубадуры, войдя в пожилой возраст, выбирала катарскую Церковь, чтобы окончить в ней свои дни, жена крестьянина, ремесленника или торговца следовала ее примеру, чтобы тоже достичь счастливого конца в Церкви добрых христиан, наследников апостолов Христовых.
Катарская Церковь, рациональная, открытая и доступная, представляла в конце XII - начале XIII веков настоящую альтернативу для тех, кто хотел достичь Спасения души в окситанских землях.
Итак, мы в 1208 году, перед «Альбигойским крестовым походом». Гальярд дю Конгост, сын дамы Арпейс, всего лишь ребенок. Со своей башни Пьюверт, возвышающейся над крышами укрепленной деревни, его отец Бернард показывал ему на самом горизонте донжон, окруженный несколькими домами. Эту башню построил его дядя Раймонд де Перейль: castrum Монсегюр. Когда наступал вечер, и звезды понемногу начинали зажигаться на небе, вдали можно было различить свет в горах. Эти огни, сияющие в ночи, были признаками жизни, там были друзья и близкие.
Арпейс жила в своем доме и была еще молодой. Но дама де Пьюверт была тяжело больна. Перед тем, как умереть, она хотела окончить свои дни в Церкви добрых христиан. Ближайшая община была в двух часах ходьбы, и туда послали вестника.
Услышав об этом, добрые люди Раймонд Гайрауд из Парижа (деревни в Окситании, а не столицы Франции, прим. пер) и его товарищи сразу же отправились в путь из маленькой деревни Париж возле Сен-Коломб-сюр-Эрс. Прибыв в Пьюверт, они направились к дому Арпейс. Несмотря на серьезность ее болезни, они решили отправить женщину в Париж, в общинный дом их Церкви. Там она могла окончить свои дни, будучи принятой как монахиня, получив крещение Святого Духа, consolament, который сделает из нее их сестру, катарскую добрую женщину, согласно ее последней воле.
Шла ли она туда пешком или, что скорее всего, ехала на лошади?
Гальярд сопровождал свою матушку в это последнее путешествие к смерти. Нужно было пересечь мост, который носил бывшее имя теперешней деревни Пьюверт, а потом кортеж начал подниматься на хребет. Пейзаж изменился. За спиной оставался castrum Пьюверт, высящийся над озером, и другие холмы земель Керкорб - зеленые, с мягкими очертаниями. Потом дорога сворачивала налево. Арпейс больше не видела ни своего маленького замка, ни его отражения в озере, покрытом рябью от дождя.
В Париже вокруг умирающей собрался весь семейный клан и близкие. Рыцарь Бертран де Барденак и его сестра Кондет участвовали вместе с другими в церемонии consolament. Арпейс, окруженная членами своей общины, стала произносить обеты: не лгать, не убивать, не клясться, не богохульствовать, не есть больше ни мясной пищи, ни животных жиров, и, наконец, не бояться смерти ни от воды, ни от огня. Отныне она должна была жить в общине трудом рук своих, произносить молитвы и Adoremus, поститься один день из двух на хлебе и воде, как и ее товарищи. Добрые мужчины и добрые женщины возложили руки на Книгу, открытую на Евангелии Иоанна. Арпейс получила тогда Духа Святого, Духа-Утешителя, который передавался от одних апостолов другим, и теперь был вверен ей. Итак, она стала доброй христианкой, а после смерти ее душа будет спасена и поднимется к Отцу Небесному.
Все души когда-нибудь спасутся и вернутся к Отцу добрых духов!
Царство Божье - не от мира сего, мира, князем которого есть Сатана. После церемонии все обменялись поцелуем мира, но мужчины не прикасались к женщинам - поцелуй передавали через книгу Евангелий, которая переходила из рук в руки, и все обнимались.
Сегодня уже не осталось катарской деревни Париж, кроме нескольких снесенных почти до основания руин, затерянных где-то в лесу. По дорогам, которые вели через лес, лошади часто любили скакать галопом, чтобы взобраться на последний подъем. В белесом свете лета высокие травы оставляли колышущийся след.
«Скачи быстрей, мой Альмуни, мой маленький меренский конь. Арпейс умирает!»
30 апреля 1244 года Гальярд дю Конгост вспоминал, давая показания перед инквизитором Феррером:
«(…) и через несколько дней она умерла еретичкой. Это было тридцать пять лет тому.»
К западу от Пьюверта еще одна дорога поднимается серпантином в лесу на перевал дю Тейль, чтобы спуститься в долину Амур, в деревню Белеста.
На повороте дороги, когда снег покрывает массив Святого Варфаломея и Сулайрак, Монсегюр появляется, как диковинный зверь, окаменевший в ледяном свете.
Столетия прошли, но силуэт горы остается гордым и неукротимым.
Весь народ верующих знал, глядя на Пиренеи, что там можно встретить отблеск этой священной горы, pog Монсегюр, которая поднималась, словно лестница в небо. Эта гора, к которой они поднимали глаза, была местом, где можно было спасти свою душу, однажды умереть утешенными на руках добрых христиан, добрых мужчин и добрых женщин Церкви Божьей.
От Белесты можно повернуть направо, пройти мимо фонтанирующего источника Фонтесторбс, и прибыть в деревню Фугас-е-Баринёф. Если мы пойдем дальше прямо, то попадем в ущелье Ла Фру. Эта головокружительная дорога между обрывистых утесов в горном разломе ведет в земли д’Айю, еще один еретический край. Все добрые люди так или иначе проходили по этой дороге - это и есть настоящая «катарская тропа».
Следуем направо по ущелью потока Лассет, по дороге, которая спускается прямо с горы Святого Варфаломея и пика Сулайрак. Эта дорога была проложена в 1959 году, чтобы деревня Монсегюр не была тупиковой..Перед тем, как обойти pog, мы проходим под обрывистыми утесами Рок де Ла Тур. Это сторожевой пост, «находившийся на углу горы», - говорит нам хроника. Он был взят во время осады под Рождество 1243 года. Осаждающие смогли затем пройти менее головокружительным путем, чтобы закрепиться на горе и взять в кольцо castrum - укрепленную деревню, которую следует представлять на пике вместо современного замка.
Наконец, дорога по ущелью, над которой постоянно нависают впечатляющие утесы, и идущая сначала под покрытыми мхом скалами, а затем под pog, сужается под скалой, называемой Каррулет, и выходит к современной деревне.
С этого пункта наблюдения начинается дорога по склону горы, которая выходит на хребет позади замка, к месту, называемому «требушет». Конечно, это название очень современное. Но, возможно, по этой крутой тропе к осажденным приходили посланцы и они получали подкрепление. Вероятно, что с этого места, четверо мужчин ночью спустились на веревках вниз с утесов и унесли с собой сокровище: деньги Церкви сожженных добрых христиан.
ЖАН-ЛУИ ГАСК
ОДНАЖДЫ БЫЛА ВЕРА. МОНСЕГЮР
Посвящается Анн
Фото Жана-Луи Гаска
ПРЕДИСЛОВИЕ
Монсегюр!
Вершина этого пика состоит из известняковых обрывистых утесов, а его белый замок словно пронизывает небо. Описывая его, часто употребляют слово pog.
Графиня Фанита де Пьерфо, которая организовала салон «Гестия» в Монсегюре, в доме на самом верху деревни, называла эту гору «Облачной цитаделью». Это было зимними туманными вечерами, когда начинали мерцать первые звезды, а луна отражалась на снегу, и только перезвон церковных колоколов напоминал о настоящем. Дрова, потрескивая в камине, освещали наши лица, словно прокладывая дорогу в прошлое. А за стенами было слышно, как воют черти во всех ветрах и туманах ночи. Мне было двадцать лет, и у меня возникало впечатление, что я живу среди теней.
Монсегюр!
Должен был наступить дождливый или снежный день, чтобы гора превратилась в одинокого и молчаливого стража деревни, приютившейся в долине Лассет. Дорога, которая шла позади «Гестии», вела на большой луг перед тем, как достичь перевала Треь,мблемон.
В верхней части поля, которое теперь называется Полем Сожженных (lo prat dels cremats), возле стелы, ночные тени деревьев метались, словно в мрачном гротескном танце. Это здесь, хотя, скорее всего, немного ниже, на заре последнего утра более двух сотен добрых мужчин и добрых женщин - катаров - были сожжены живьем, и было это в среду 16 марта 1244 года.
Что сегодня осталось от этого огромного леса из человеческих факелов, зажженных католической и Римской Церковью? Как не предать эту память? Как просто напомнить об этой трагедии толпам посетителей?
Катаров часто представляют как фанатичный и таинственный народ, который в поисках чистоты бежал от мира, чтобы найти прибежище в головокружительных цитаделях, в так называемых «катарских замках».
Но даже если катары никогда не знали современного замка Монсегюр, и никогда не назывались ни катарами, ни чистыми, ни совершенными, эти руины восхищают, притягивают, пробуждают ребенка, который дремлет в каждом из нас, в поисках сказочных сокровищ «по следам фей». Но эта огромный каменный корабль, не подвластный времени и плывущий среди туманов и облаков, больше не вдохновляет поэтов. Монсегюр стал символом, развеянным на все четыре стороны историческим безрассудством, раздираемым между сектантским эзотеризмом и благомыслящим консерватизмом ортодоксальной морали.
Эти средневековые христиане уже давно почили в своей могиле из света и пепла. Однако и сегодня, восемь столетий спустя, они все еще являются врагами. В некоторых кругах действительно считается хорошим тоном минимизировать их роль и даже ставить под сомнение само существование катаризма, сваливая, как будто это само собой разумеется, на жертв костров ответственность за собственное исчезновение.
Идеальное преступление - это когда жертву начинают считать собственным палачом…
Глядя на этих «ряженых кардиналов», которых великий историк катаризма Жан Дювернуа назвал «современными маньеристами», процитируем философа Симону Вэйль. Она знала, сколь хрупкой может быть история тех, кто стал жертвой всяческих тоталитаризмов, и кого некому больше защищать.
«(…) отрицая существование цивилизаций, уничтоженных силой оружия, историки никого не боятся. Кого им бояться - мертвых? И так они во второй раз убивают тех, кто исчез.»
И хотя катарская Церковь погибла насильственной смертью, История, словно чудом, сохранила слова тех, кого Инквизиция, казалось, заставила замолчать навеки. Когда мы открываем сохранившиеся протоколы допросов, то столетия словно исчезают, и становится возможной встреча между «тогда» и «сейчас». Они - как облака, гонимые ветром, как свидание с теми, кого уже нет.
«Ветер развеял пепел, но прошлое остается жить» - написал Рене Нелли в длинной и чудесной поэме «Ночь Монсегюра». И следуя духу этой поэмы, мы попробуем разделить с теми, кого уже нет, тот же горизонт голубых гор, охряные утесы, в свете заходящего осеннего солнца, наше дыхание и наши шаги по блестящим от дождя камням горной тропы.
И пусть этот бессмертный свет освещает нам дорогу.
ВСТРЕЧА С МОНСЕГЮРОМ
Дорога Арпейс
Такая встреча всегда бывает словно впервые - встреча, возникающая, словно ясный взгляд, и остающаяся в нас навсегда. Так происходит, когда на повороте дороги появляется Монсегюр, когда ваше сердце захватывает этот головокружительный сильный образ, а потом он превращается в желание узнать тех, кто здесь жил и десять месяцев сопротивлялся объединенным силам короля и Церкви, перед тем, как сделать окончательный выбор, которым был огромный костер.
У дороги, проходящей у подножия замка Пьюверт, находится небольшое озеро, овеянное романтическим ореолом. Говорят о Белой Даме, которая напоминает о временах трубадуров и их судов Любви. Но если этот величественный замок окружен легендой, то Пьюверт времен катаров - это нечто совсем иное. Это был, без сомнения, красивый castrum, укрепленная деревня, над которой доминировал донжон, а его дама звалась Арпейс. Пьюверт, упоминаемый в песне трубадура Пейре Овернского, скорее всего, не этот, но Пьюверт Аграмунт, в Каталонии, где однажды женился граф Барселонский «при свете факелов и под звуки волынок». Современный замок Пьюверт земли Ок - французский, а его архитектура - готическая. Красивая большая зала, называемая «Залой Музыкантов», сеет заблуждение среди современных авторов. Ни катаров, ни трубадуров не видели в большинстве замков, которые с легкой руки окрестили «катарскими».
На окситанских землях графов Тулузских, Каркассона и Фуа многочисленные совладельцы часто делили земли и права на один и тот же маленький замок, один и тот же castrum. Так называли укрепленное поселение, построенное вокруг сеньорального донжона. Такой тип поселения, называемый по-итальянски encastelamento, был именно тем, где лучше всего укоренилась, как и в Северной Италии, христианская еретическая - катарская - Церковь. Окситанский катаризм завоевал сердце народа, но вначале достучался до благородного класса, перед тем, как охватить всех жителей, обитавших в деревне, над которой возвышалась башня. Когда благородная дама, жена сеньора, которую иногда воспевали и возвеличивали трубадуры, войдя в пожилой возраст, выбирала катарскую Церковь, чтобы окончить в ней свои дни, жена крестьянина, ремесленника или торговца следовала ее примеру, чтобы тоже достичь счастливого конца в Церкви добрых христиан, наследников апостолов Христовых.
Катарская Церковь, рациональная, открытая и доступная, представляла в конце XII - начале XIII веков настоящую альтернативу для тех, кто хотел достичь Спасения души в окситанских землях.
Итак, мы в 1208 году, перед «Альбигойским крестовым походом». Гальярд дю Конгост, сын дамы Арпейс, всего лишь ребенок. Со своей башни Пьюверт, возвышающейся над крышами укрепленной деревни, его отец Бернард показывал ему на самом горизонте донжон, окруженный несколькими домами. Эту башню построил его дядя Раймонд де Перейль: castrum Монсегюр. Когда наступал вечер, и звезды понемногу начинали зажигаться на небе, вдали можно было различить свет в горах. Эти огни, сияющие в ночи, были признаками жизни, там были друзья и близкие.
Арпейс жила в своем доме и была еще молодой. Но дама де Пьюверт была тяжело больна. Перед тем, как умереть, она хотела окончить свои дни в Церкви добрых христиан. Ближайшая община была в двух часах ходьбы, и туда послали вестника.
Услышав об этом, добрые люди Раймонд Гайрауд из Парижа (деревни в Окситании, а не столицы Франции, прим. пер) и его товарищи сразу же отправились в путь из маленькой деревни Париж возле Сен-Коломб-сюр-Эрс. Прибыв в Пьюверт, они направились к дому Арпейс. Несмотря на серьезность ее болезни, они решили отправить женщину в Париж, в общинный дом их Церкви. Там она могла окончить свои дни, будучи принятой как монахиня, получив крещение Святого Духа, consolament, который сделает из нее их сестру, катарскую добрую женщину, согласно ее последней воле.
Шла ли она туда пешком или, что скорее всего, ехала на лошади?
Гальярд сопровождал свою матушку в это последнее путешествие к смерти. Нужно было пересечь мост, который носил бывшее имя теперешней деревни Пьюверт, а потом кортеж начал подниматься на хребет. Пейзаж изменился. За спиной оставался castrum Пьюверт, высящийся над озером, и другие холмы земель Керкорб - зеленые, с мягкими очертаниями. Потом дорога сворачивала налево. Арпейс больше не видела ни своего маленького замка, ни его отражения в озере, покрытом рябью от дождя.
В Париже вокруг умирающей собрался весь семейный клан и близкие. Рыцарь Бертран де Барденак и его сестра Кондет участвовали вместе с другими в церемонии consolament. Арпейс, окруженная членами своей общины, стала произносить обеты: не лгать, не убивать, не клясться, не богохульствовать, не есть больше ни мясной пищи, ни животных жиров, и, наконец, не бояться смерти ни от воды, ни от огня. Отныне она должна была жить в общине трудом рук своих, произносить молитвы и Adoremus, поститься один день из двух на хлебе и воде, как и ее товарищи. Добрые мужчины и добрые женщины возложили руки на Книгу, открытую на Евангелии Иоанна. Арпейс получила тогда Духа Святого, Духа-Утешителя, который передавался от одних апостолов другим, и теперь был вверен ей. Итак, она стала доброй христианкой, а после смерти ее душа будет спасена и поднимется к Отцу Небесному.
Все души когда-нибудь спасутся и вернутся к Отцу добрых духов!
Царство Божье - не от мира сего, мира, князем которого есть Сатана. После церемонии все обменялись поцелуем мира, но мужчины не прикасались к женщинам - поцелуй передавали через книгу Евангелий, которая переходила из рук в руки, и все обнимались.
Сегодня уже не осталось катарской деревни Париж, кроме нескольких снесенных почти до основания руин, затерянных где-то в лесу. По дорогам, которые вели через лес, лошади часто любили скакать галопом, чтобы взобраться на последний подъем. В белесом свете лета высокие травы оставляли колышущийся след.
«Скачи быстрей, мой Альмуни, мой маленький меренский конь. Арпейс умирает!»
30 апреля 1244 года Гальярд дю Конгост вспоминал, давая показания перед инквизитором Феррером:
«(…) и через несколько дней она умерла еретичкой. Это было тридцать пять лет тому.»
К западу от Пьюверта еще одна дорога поднимается серпантином в лесу на перевал дю Тейль, чтобы спуститься в долину Амур, в деревню Белеста.
На повороте дороги, когда снег покрывает массив Святого Варфаломея и Сулайрак, Монсегюр появляется, как диковинный зверь, окаменевший в ледяном свете.
Столетия прошли, но силуэт горы остается гордым и неукротимым.
Весь народ верующих знал, глядя на Пиренеи, что там можно встретить отблеск этой священной горы, pog Монсегюр, которая поднималась, словно лестница в небо. Эта гора, к которой они поднимали глаза, была местом, где можно было спасти свою душу, однажды умереть утешенными на руках добрых христиан, добрых мужчин и добрых женщин Церкви Божьей.
От Белесты можно повернуть направо, пройти мимо фонтанирующего источника Фонтесторбс, и прибыть в деревню Фугас-е-Баринёф. Если мы пойдем дальше прямо, то попадем в ущелье Ла Фру. Эта головокружительная дорога между обрывистых утесов в горном разломе ведет в земли д’Айю, еще один еретический край. Все добрые люди так или иначе проходили по этой дороге - это и есть настоящая «катарская тропа».
Следуем направо по ущелью потока Лассет, по дороге, которая спускается прямо с горы Святого Варфаломея и пика Сулайрак. Эта дорога была проложена в 1959 году, чтобы деревня Монсегюр не была тупиковой..Перед тем, как обойти pog, мы проходим под обрывистыми утесами Рок де Ла Тур. Это сторожевой пост, «находившийся на углу горы», - говорит нам хроника. Он был взят во время осады под Рождество 1243 года. Осаждающие смогли затем пройти менее головокружительным путем, чтобы закрепиться на горе и взять в кольцо castrum - укрепленную деревню, которую следует представлять на пике вместо современного замка.
Наконец, дорога по ущелью, над которой постоянно нависают впечатляющие утесы, и идущая сначала под покрытыми мхом скалами, а затем под pog, сужается под скалой, называемой Каррулет, и выходит к современной деревне.
С этого пункта наблюдения начинается дорога по склону горы, которая выходит на хребет позади замка, к месту, называемому «требушет». Конечно, это название очень современное. Но, возможно, по этой крутой тропе к осажденным приходили посланцы и они получали подкрепление. Вероятно, что с этого места, четверо мужчин ночью спустились на веревках вниз с утесов и унесли с собой сокровище: деньги Церкви сожженных добрых христиан.