Жан Дювернуа. Инквизиция в катарских землях. Беатрис де Планиссоль.
Беатрис де Планиссоль
Беатрис де Планиссоль, дочь сеньора Кассу, вышла замуж вторично за аристократа из Далу. Неосторожные слова стали причиной вызова ее к Жаку Фурнье. Ее признания привели к тому, что епископ вновь открыл большое досье об альбигойстве в высокогорном графстве Фуа, и особенно в Монтайю. Все жители этой деревни были арестованы и почти все подверглись преследованиям инквизитора Жоффре д'Абли в 1309 году. Этот край был заново отвоеван ересью благодаря нотариусу из Акс-ле-Терма Пьеру Отье, которого Бернард Ги сжег в 1310 году. Признания Беатрис скомпрометировали самого неожиданного из обвиняемых - кюре Монтайю.
Жак Фурнье допрашивает Беатрис 26 июля 1320 года.
Желая направить и привести ее к тому, чтобы она говорила правду, и не желая, чтобы она впала в лжесвидетельство, епископ попросил ее без принесения присяги сказать следующее. Говорила ли она когда-либо и утверждала ли, что если бы таинство на алтаре было бы истинным телом Христовым, то Христос не дал бы поедать Себя попам, и что если бы оно было таким же большим, как гора Моргайль возле Далу, то и тогда священники уже давно бы его съели [1]. Она отвечала, что нет.
Он спросил ее, видела ли она, принимала ли у себя или ходила к другим, чтобы увидеться с Пьером, Жаком и Гийомом Отье и другими еретиками. Она отвечала, что нет, но что она ранее видела Пьера Отье, который тогда исполнял профессиональные обязанности нотариуса, и что в этом качестве он составил акт продажи имущества ее мужа. Она подтвердила эту продажу присягой [2], и Пьер Отье составил документ о продаже и ее подтверждении. В то время он еще не имел репутации еретика, а она с той поры его не видела.
Найдя это заявление недостаточным, епископ предписал, чтобы Беатрис свидетельствовала вновь, на этот раз под присягой, в понедельник 29 числа. Она не явилась в суд. Тогда он издал указ всем бальи, официальным лицам и другим представителям правосудия привести ее, и их люди арестовали ее в Ма-Сен-Пуэлль (Од). Она предстала перед ним 1 августа, с тем, что было найдено при ней. Под присягой ее допросили об ее отношениях с еретиками:
Она сказала, что никаких отношений не было за исключением того, что она говорила о том, как Пьер Отье ратифицировал акт продажи имущества ее мужа, благородного Беренгера де Рокфора.
Еще она сказала, что на ее свадьбе с этим Беренгером она видела, как танцевал Гийом Отье, и это было двадцать четыре года тому. И, наконец, когда она была ребенком в Селль, за шесть лет до ее брака… каменщик, которого она там встретила, но имени которого не знает, а помнит только, что его, как ей казалось, называли Оден, спросил, куда спешат все эти проходящие мимо люди. Ему ответили, что они идут взглянуть на тело Господне, и он сказал: «Нет нужды ни в том, чтобы бежать, ни в том, чтобы спешить, ибо если бы тело Христово было так велико, как Пьет де Болька, то его давно бы уже съели вместо паштета». Именно эту фразу она повторяла в Далу, хотя не верила в это. Она не припоминает, говорила ли она или цитировала это, когда люди шли смотреть на тело Христово в Далу или было это в другое время, но ей кажется, что это было двенадцать лет тому назад.
7 августа она вновь предстала перед судом, и сделала следующее признание:
«Это было двадцать шесть лет назад в августе, когда я была женой благородного Беренгера де Рокфора, кастеляна Монтайю. Раймонд Руссель из Праде, ныне покойный, был экономом и управителем дома, в котором мой муж и я жили в этом краю. Этот Раймонд Руссель часто упрашивал меня уехать вместе с ним в Ломбардию к добрым христианам, которых мы там встретим. Он говорил мне, что Господь сказал, что человек должен оставить отца, мать, жену, мужа, сыновей и дочерей и следовать за Ним, и тогда Он дарует ему Царствие Небесное. И поскольку земная жизнь коротка, а Царство Небесное вечно, то следует, чтобы человек не заботился о земной жизни, чтобы достичь Царствия Небесного. Когда я его спросила, как же я могу оставить своего мужа и детей, он отвечал мне, что так предписал Господь, и что лучше оставить мужа и детей, чьи глаза превратятся в прах, чем оставить Того, кто дарует жизнь вечную и Царство Небесное.
Когда я спросила его: «Как это возможно, что Бог создал столько мужчин и женщин, если многие из них не спасутся?» Он мне ответил, что только добрые христиане спасутся, и никто другой - ни монахи, ни священники, никто, за исключением этих добрых христиан. Поскольку, - сказал он, - если невозможно, чтобы верблюд прошел через игольное ушко, то так же невозможно, чтобы спасся кто-либо из этих богатеев. Вот почему короли и князья, прелаты и монахи, и все богатеи не могут быть спасены, но только лишь добрые христиане. Они остаются в Ломбардии, поскольку не осмеливаются жить здесь, поскольку волки и собаки преследуют их. Волки и собаки - это епископы и Братья-проповедники, которые преследуют добрых христиан и изгоняют их из края.
Он сам, - говорил он, - был их сторонником и встречал некоторых из них. И когда он слышал, как они говорили, то больше не мог обходиться без них, и теперь его душа навсегда принадлежит им.
Когда я спросила у него о том, как мы сможем вдвоем убежать, чтобы прийти к добрым христианам, ведь если мой муж узнает, он будет нас преследовать и убьет, Раймонд ответил мне, что когда мой муж уедет в продолжительное путешествие и удалится от нашего края, то тогда мы с ним сможем отправиться к добрым христианам. «И где мы будем жить?» «Когда мы будем на месте, они займутся нами и дадут нам достаточно всего, чтобы жить». «Но я беременна. Что будет с ребенком, которого я ношу, если я уйду с вами к добрым христианам?» «Если вы приведете его в мир подле добрых христиан, то ребенок станет ангелом. От имени Бога они сделают из него короля и святого, ибо он будет без греха, что редко случается с людьми в этом мире, и они смогут воспитать его в совершенстве в своей секте, так как он не будет знать ничего иного». Он мне также сказал, что все духи, которые изначально согрешили грехом гордыни, полагали себя более знающими и имеющими больше ценности, чем Бог, и что из-за этого они пали на землю. Затем эти духи попали в тела, и мир не придет к своему концу, пока все они не получат тела мужчин и женщин [3]. Это значит, что душа ребенка, который только что рождается, так же стара, как душа старика.
Он говорил еще, что души мужчин и женщин, которые не сделались добрыми христианами, выходят из тел и входят в другие тела мужчин и женщин до девяти раз [4]. Если на девятый раз душа не попадет в тело доброго христианина, то она будет проклята. И если, наоборот, она попадет в тело доброго христианина, то она будет спасена.
Я спросила у него, как дух умершего мужчины или женщины может войти в уста беременной женщины, и через него в уста плода, который она носит в своем чреве. Он ответил мне, что дух может войти в плод, который находится в чреве женщины, через любую часть ее тела. Когда я спросила его, почему дети не говорят сразу же после рождения, если они являются старыми душами других людей, то он ответил, что Бог этого не хочет. Он мне еще сказал, что духи Божьи, которые согрешили, живут там, где только могут.
И так он склонял меня уйти к добрых христианам, рассказывая мне о разных знатных дамах, которые так поступили.
Алеста и Серена [5], дамы де Шатоверден, накрасившись таким образом, чтобы их можно было принять за иностранок, чтобы их никто не узнал, отправились в Тулузу. Когда они прибыли на постоялый двор, хозяйка пожелала узнать, не являются ли они еретичками, и дала им живых кур, сказав им приготовить их, пока она пойдет в город. И вышла из дома.
По возвращении она увидела, что куры до сих пор живы, и спросила у женщин, почему они их не приготовили. Они ответили, что если бы хозяйка сама их убила, они бы их приготовили, но сами убивать они не будут. Услышав это, хозяйка пошла сказать инквизиторам, что у нее находятся две еретички. Их арестовали и сожгли. И перед тем, как их вели на костер, они попросили воды умыть лицо, говоря, что не хотели бы предстать перед Богом столь накрашенными.
Я сказала Раймонду, что они лучше сделали бы, если бы оставили ересь и не дали себя сжечь, а он мне ответил, что добрые христиане не чувствуют огня, ибо огонь, в котором их сжигают, не может причинить им зла.
Раймонд мне еще сказал, что когда обе эти женщины покидали свой дом в Шатовердене, у одной из них был маленький ребенок в колыбели, и она хотела увидеться с ним перед тем, как уехать. Она обняла его, ребенок улыбнулся, и когда она начала понемногу удаляться от того места, где он спал, то все равно опять вернулась к нему; тогда ребенок рассмеялся, и это все продолжалось до тех пор, пока она поняла, что не может уйти. Наконец, она приказала кормилице забрать ребенка и та это сделала. И таким образом она смогла уйти.
И Раймон говорил мне все это, чтобы побудить меня сделать то же самое! И он еще сказал мне, что Стефания [6], жена покойного Гийома Арнода, одна из дам Шатоверден, тоже бросила все и ушла к добрым христианам. Праде Тавернье, который потом был принят еретиками и стал называться Андре, ушел вместе с нею. Он говорил мне все это, чтобы я согласилась уйти, но я ему ответила, что если две или три дамы моего положения пойдут вместе с нами, то тогда у меня будет хотя бы оправдание, потому что если я, еще столь молодая, уйду вместе с ним, то о нас тут же будут говорить, что мы покинули край, чтобы предаться разврату.
После этого он в разное время и в разных местах расточал передо мною свои еретические беседы, приглашая меня уехать с ним. Однажды он пришел ко мне вечером, когда мы вместе с семьей ужинали, затем тайком пробрался в комнату, где я спала, и спрятался под моим ложем.
Я привела в порядок свои дела в доме, легла на ложе, и когда в доме всё утихло и все заснули, и я сама уже спала, Раймонд вылез из-под моего ложа в одной рубахе и стал вести себя так, как если бы хотел переспать со мной. Я сказала: «Это что ж такое?» Он сказал мне, чтобы я молчала. Я ответила: «Ах ты грубиян. Я тебе сейчас покажу молчать!» - и стала кричать и звать служанок, которые спали вокруг меня в той же комнате, и сказала им, что ко мне в постель влез мужчина.
Услышав это, он встал с ложа и покинул комнату. На следующий день он сказал мне, что плохо поступил, спрятавшись в моей комнате. Я ему ответила: «Теперь я отлично вижу, что ваше приглашение уйти к добрым христианам это всего лишь прикрытие для Вас, чтобы мною овладеть и познать меня телесно. Но если бы я не боялась, что мой муж сочтет, что я совершила с Вами нечто бесчестное, то Вы бы немедленно оказались в темнице».
Больше мы не говорили на тему ереси, и чуть позже Раймонд оставил наш дом и вернулся к себе в Праде.
Жак Фурнье спросил у Беатрис, верила ли она в заблуждения, высказываемые Раймондом относительно добрых христиан - в падении духов с неба и переселении душ? Она ответила, что нет. А донесла ли она об этом кому-нибудь? Нет, разве что брату минориту в Лиму во время исповеди. Затем она рассказала о предложениях, которая сделала ей одна женщина из Жебец, ныне исчезнувшей местности в земле Саулт, где теперь находится лес с таким же названием. Она предлагала ей уйти вместе с нею, Раймондом Русселем и двумя другими женщинами в Ломбардию. Беатрис отказалась.
Она также отказалась пойти к Азалаис Риба из Монтайю, куда ее приглашали под разными предлогами.
В тот же день (июль 1295 года) я сделала свечу, называемую «повторной», чтобы отнести ее в церковь Святой Марии во Плоти [7]. Я позвала женщину, которая жила у ректора Монтайю, Пьера д’Эспера (эта женщина была из Ломбрассака), и мы обе пошли в церковь. На спуске из Монтайю мы встретили эту Азалаис, которая несла двух гусей; она попросила меня пойти с ней, чтобы встретиться с ее дочерью Гийометтой (женой Пьера Клерга из Монтайю). Я сказала ей, что не могу с ней идти. А она ответила, что ее брат Праде Тавернье сейчас у нее дома, и желает со мной поговорить. Дело в том, что Стефания, жена Гийома Арнода де Шатоверден, оставила ему послание для меня, которое он хочет мне передать.
Но поскольку было известно, что этот Праде Тавернье покидал наш край вместе с этой Стефанией, чтобы податься к еретикам, я сказала Азалаис, чтобы она оставила меня в покое.
[1] Этот аргумент принадлежит Беренгарию Турскому, и широко использовался альбигойцами, которые сделали его одним из ключевых моментов в своих проповедях перед крестовым походом, по свидетельству Петра Сернейского.
[2] Потому что имущество ее мужа подлежало законной ипотеке в ее пользу для обеспечения безопасности ее приданого.
[3] Этот догмат о предсуществовании душ является общим со многими философскими школами античности, прежде всего, с пифагорейцами. Но в христианстве его появление приписывается Оригену. Этот догмат отличает так называемых абсолютных катаров, которые его исповедовали, от катаров умеренного дуализма, которые были «традуционистами» и предполагали, что душа передается от отца к сыну, как тело. Окситанские катары были абсолютными дуалистами.
[4] Это ограничение, известно еще Пьеру Сернейскому, является вульгаризацией, используемой для того, чтобы люди хорошо поступали. Догмат же состоял в том, что реинкарнации будут продолжаться до возвращения всех душ, созданных добрым Богом, на небо..
[5] Алеста - это Агнес де Дюрбан, сестра аббата Фуа и жена Пьера Арнода де Шатоверден. Серена - сестра Пьера Роже де Мирпуа, была вдовой Отона Арнода де Шатоверден. Она давала показания перед Инквизицией 3 мая 1247 года, но тогда ее повторное впадение в ересь было оспорено, поскольку она прежде отреклась перед Гийомом Арнодом.
[6] Стефания была невесткой Серены.
[7] Приходская церковь Монтайю, объект паломничества
Беатрис де Планиссоль, дочь сеньора Кассу, вышла замуж вторично за аристократа из Далу. Неосторожные слова стали причиной вызова ее к Жаку Фурнье. Ее признания привели к тому, что епископ вновь открыл большое досье об альбигойстве в высокогорном графстве Фуа, и особенно в Монтайю. Все жители этой деревни были арестованы и почти все подверглись преследованиям инквизитора Жоффре д'Абли в 1309 году. Этот край был заново отвоеван ересью благодаря нотариусу из Акс-ле-Терма Пьеру Отье, которого Бернард Ги сжег в 1310 году. Признания Беатрис скомпрометировали самого неожиданного из обвиняемых - кюре Монтайю.
Жак Фурнье допрашивает Беатрис 26 июля 1320 года.
Желая направить и привести ее к тому, чтобы она говорила правду, и не желая, чтобы она впала в лжесвидетельство, епископ попросил ее без принесения присяги сказать следующее. Говорила ли она когда-либо и утверждала ли, что если бы таинство на алтаре было бы истинным телом Христовым, то Христос не дал бы поедать Себя попам, и что если бы оно было таким же большим, как гора Моргайль возле Далу, то и тогда священники уже давно бы его съели [1]. Она отвечала, что нет.
Он спросил ее, видела ли она, принимала ли у себя или ходила к другим, чтобы увидеться с Пьером, Жаком и Гийомом Отье и другими еретиками. Она отвечала, что нет, но что она ранее видела Пьера Отье, который тогда исполнял профессиональные обязанности нотариуса, и что в этом качестве он составил акт продажи имущества ее мужа. Она подтвердила эту продажу присягой [2], и Пьер Отье составил документ о продаже и ее подтверждении. В то время он еще не имел репутации еретика, а она с той поры его не видела.
Найдя это заявление недостаточным, епископ предписал, чтобы Беатрис свидетельствовала вновь, на этот раз под присягой, в понедельник 29 числа. Она не явилась в суд. Тогда он издал указ всем бальи, официальным лицам и другим представителям правосудия привести ее, и их люди арестовали ее в Ма-Сен-Пуэлль (Од). Она предстала перед ним 1 августа, с тем, что было найдено при ней. Под присягой ее допросили об ее отношениях с еретиками:
Она сказала, что никаких отношений не было за исключением того, что она говорила о том, как Пьер Отье ратифицировал акт продажи имущества ее мужа, благородного Беренгера де Рокфора.
Еще она сказала, что на ее свадьбе с этим Беренгером она видела, как танцевал Гийом Отье, и это было двадцать четыре года тому. И, наконец, когда она была ребенком в Селль, за шесть лет до ее брака… каменщик, которого она там встретила, но имени которого не знает, а помнит только, что его, как ей казалось, называли Оден, спросил, куда спешат все эти проходящие мимо люди. Ему ответили, что они идут взглянуть на тело Господне, и он сказал: «Нет нужды ни в том, чтобы бежать, ни в том, чтобы спешить, ибо если бы тело Христово было так велико, как Пьет де Болька, то его давно бы уже съели вместо паштета». Именно эту фразу она повторяла в Далу, хотя не верила в это. Она не припоминает, говорила ли она или цитировала это, когда люди шли смотреть на тело Христово в Далу или было это в другое время, но ей кажется, что это было двенадцать лет тому назад.
7 августа она вновь предстала перед судом, и сделала следующее признание:
«Это было двадцать шесть лет назад в августе, когда я была женой благородного Беренгера де Рокфора, кастеляна Монтайю. Раймонд Руссель из Праде, ныне покойный, был экономом и управителем дома, в котором мой муж и я жили в этом краю. Этот Раймонд Руссель часто упрашивал меня уехать вместе с ним в Ломбардию к добрым христианам, которых мы там встретим. Он говорил мне, что Господь сказал, что человек должен оставить отца, мать, жену, мужа, сыновей и дочерей и следовать за Ним, и тогда Он дарует ему Царствие Небесное. И поскольку земная жизнь коротка, а Царство Небесное вечно, то следует, чтобы человек не заботился о земной жизни, чтобы достичь Царствия Небесного. Когда я его спросила, как же я могу оставить своего мужа и детей, он отвечал мне, что так предписал Господь, и что лучше оставить мужа и детей, чьи глаза превратятся в прах, чем оставить Того, кто дарует жизнь вечную и Царство Небесное.
Когда я спросила его: «Как это возможно, что Бог создал столько мужчин и женщин, если многие из них не спасутся?» Он мне ответил, что только добрые христиане спасутся, и никто другой - ни монахи, ни священники, никто, за исключением этих добрых христиан. Поскольку, - сказал он, - если невозможно, чтобы верблюд прошел через игольное ушко, то так же невозможно, чтобы спасся кто-либо из этих богатеев. Вот почему короли и князья, прелаты и монахи, и все богатеи не могут быть спасены, но только лишь добрые христиане. Они остаются в Ломбардии, поскольку не осмеливаются жить здесь, поскольку волки и собаки преследуют их. Волки и собаки - это епископы и Братья-проповедники, которые преследуют добрых христиан и изгоняют их из края.
Он сам, - говорил он, - был их сторонником и встречал некоторых из них. И когда он слышал, как они говорили, то больше не мог обходиться без них, и теперь его душа навсегда принадлежит им.
Когда я спросила у него о том, как мы сможем вдвоем убежать, чтобы прийти к добрым христианам, ведь если мой муж узнает, он будет нас преследовать и убьет, Раймонд ответил мне, что когда мой муж уедет в продолжительное путешествие и удалится от нашего края, то тогда мы с ним сможем отправиться к добрым христианам. «И где мы будем жить?» «Когда мы будем на месте, они займутся нами и дадут нам достаточно всего, чтобы жить». «Но я беременна. Что будет с ребенком, которого я ношу, если я уйду с вами к добрым христианам?» «Если вы приведете его в мир подле добрых христиан, то ребенок станет ангелом. От имени Бога они сделают из него короля и святого, ибо он будет без греха, что редко случается с людьми в этом мире, и они смогут воспитать его в совершенстве в своей секте, так как он не будет знать ничего иного». Он мне также сказал, что все духи, которые изначально согрешили грехом гордыни, полагали себя более знающими и имеющими больше ценности, чем Бог, и что из-за этого они пали на землю. Затем эти духи попали в тела, и мир не придет к своему концу, пока все они не получат тела мужчин и женщин [3]. Это значит, что душа ребенка, который только что рождается, так же стара, как душа старика.
Он говорил еще, что души мужчин и женщин, которые не сделались добрыми христианами, выходят из тел и входят в другие тела мужчин и женщин до девяти раз [4]. Если на девятый раз душа не попадет в тело доброго христианина, то она будет проклята. И если, наоборот, она попадет в тело доброго христианина, то она будет спасена.
Я спросила у него, как дух умершего мужчины или женщины может войти в уста беременной женщины, и через него в уста плода, который она носит в своем чреве. Он ответил мне, что дух может войти в плод, который находится в чреве женщины, через любую часть ее тела. Когда я спросила его, почему дети не говорят сразу же после рождения, если они являются старыми душами других людей, то он ответил, что Бог этого не хочет. Он мне еще сказал, что духи Божьи, которые согрешили, живут там, где только могут.
И так он склонял меня уйти к добрых христианам, рассказывая мне о разных знатных дамах, которые так поступили.
Алеста и Серена [5], дамы де Шатоверден, накрасившись таким образом, чтобы их можно было принять за иностранок, чтобы их никто не узнал, отправились в Тулузу. Когда они прибыли на постоялый двор, хозяйка пожелала узнать, не являются ли они еретичками, и дала им живых кур, сказав им приготовить их, пока она пойдет в город. И вышла из дома.
По возвращении она увидела, что куры до сих пор живы, и спросила у женщин, почему они их не приготовили. Они ответили, что если бы хозяйка сама их убила, они бы их приготовили, но сами убивать они не будут. Услышав это, хозяйка пошла сказать инквизиторам, что у нее находятся две еретички. Их арестовали и сожгли. И перед тем, как их вели на костер, они попросили воды умыть лицо, говоря, что не хотели бы предстать перед Богом столь накрашенными.
Я сказала Раймонду, что они лучше сделали бы, если бы оставили ересь и не дали себя сжечь, а он мне ответил, что добрые христиане не чувствуют огня, ибо огонь, в котором их сжигают, не может причинить им зла.
Раймонд мне еще сказал, что когда обе эти женщины покидали свой дом в Шатовердене, у одной из них был маленький ребенок в колыбели, и она хотела увидеться с ним перед тем, как уехать. Она обняла его, ребенок улыбнулся, и когда она начала понемногу удаляться от того места, где он спал, то все равно опять вернулась к нему; тогда ребенок рассмеялся, и это все продолжалось до тех пор, пока она поняла, что не может уйти. Наконец, она приказала кормилице забрать ребенка и та это сделала. И таким образом она смогла уйти.
И Раймон говорил мне все это, чтобы побудить меня сделать то же самое! И он еще сказал мне, что Стефания [6], жена покойного Гийома Арнода, одна из дам Шатоверден, тоже бросила все и ушла к добрым христианам. Праде Тавернье, который потом был принят еретиками и стал называться Андре, ушел вместе с нею. Он говорил мне все это, чтобы я согласилась уйти, но я ему ответила, что если две или три дамы моего положения пойдут вместе с нами, то тогда у меня будет хотя бы оправдание, потому что если я, еще столь молодая, уйду вместе с ним, то о нас тут же будут говорить, что мы покинули край, чтобы предаться разврату.
После этого он в разное время и в разных местах расточал передо мною свои еретические беседы, приглашая меня уехать с ним. Однажды он пришел ко мне вечером, когда мы вместе с семьей ужинали, затем тайком пробрался в комнату, где я спала, и спрятался под моим ложем.
Я привела в порядок свои дела в доме, легла на ложе, и когда в доме всё утихло и все заснули, и я сама уже спала, Раймонд вылез из-под моего ложа в одной рубахе и стал вести себя так, как если бы хотел переспать со мной. Я сказала: «Это что ж такое?» Он сказал мне, чтобы я молчала. Я ответила: «Ах ты грубиян. Я тебе сейчас покажу молчать!» - и стала кричать и звать служанок, которые спали вокруг меня в той же комнате, и сказала им, что ко мне в постель влез мужчина.
Услышав это, он встал с ложа и покинул комнату. На следующий день он сказал мне, что плохо поступил, спрятавшись в моей комнате. Я ему ответила: «Теперь я отлично вижу, что ваше приглашение уйти к добрым христианам это всего лишь прикрытие для Вас, чтобы мною овладеть и познать меня телесно. Но если бы я не боялась, что мой муж сочтет, что я совершила с Вами нечто бесчестное, то Вы бы немедленно оказались в темнице».
Больше мы не говорили на тему ереси, и чуть позже Раймонд оставил наш дом и вернулся к себе в Праде.
Жак Фурнье спросил у Беатрис, верила ли она в заблуждения, высказываемые Раймондом относительно добрых христиан - в падении духов с неба и переселении душ? Она ответила, что нет. А донесла ли она об этом кому-нибудь? Нет, разве что брату минориту в Лиму во время исповеди. Затем она рассказала о предложениях, которая сделала ей одна женщина из Жебец, ныне исчезнувшей местности в земле Саулт, где теперь находится лес с таким же названием. Она предлагала ей уйти вместе с нею, Раймондом Русселем и двумя другими женщинами в Ломбардию. Беатрис отказалась.
Она также отказалась пойти к Азалаис Риба из Монтайю, куда ее приглашали под разными предлогами.
В тот же день (июль 1295 года) я сделала свечу, называемую «повторной», чтобы отнести ее в церковь Святой Марии во Плоти [7]. Я позвала женщину, которая жила у ректора Монтайю, Пьера д’Эспера (эта женщина была из Ломбрассака), и мы обе пошли в церковь. На спуске из Монтайю мы встретили эту Азалаис, которая несла двух гусей; она попросила меня пойти с ней, чтобы встретиться с ее дочерью Гийометтой (женой Пьера Клерга из Монтайю). Я сказала ей, что не могу с ней идти. А она ответила, что ее брат Праде Тавернье сейчас у нее дома, и желает со мной поговорить. Дело в том, что Стефания, жена Гийома Арнода де Шатоверден, оставила ему послание для меня, которое он хочет мне передать.
Но поскольку было известно, что этот Праде Тавернье покидал наш край вместе с этой Стефанией, чтобы податься к еретикам, я сказала Азалаис, чтобы она оставила меня в покое.
[1] Этот аргумент принадлежит Беренгарию Турскому, и широко использовался альбигойцами, которые сделали его одним из ключевых моментов в своих проповедях перед крестовым походом, по свидетельству Петра Сернейского.
[2] Потому что имущество ее мужа подлежало законной ипотеке в ее пользу для обеспечения безопасности ее приданого.
[3] Этот догмат о предсуществовании душ является общим со многими философскими школами античности, прежде всего, с пифагорейцами. Но в христианстве его появление приписывается Оригену. Этот догмат отличает так называемых абсолютных катаров, которые его исповедовали, от катаров умеренного дуализма, которые были «традуционистами» и предполагали, что душа передается от отца к сыну, как тело. Окситанские катары были абсолютными дуалистами.
[4] Это ограничение, известно еще Пьеру Сернейскому, является вульгаризацией, используемой для того, чтобы люди хорошо поступали. Догмат же состоял в том, что реинкарнации будут продолжаться до возвращения всех душ, созданных добрым Богом, на небо..
[5] Алеста - это Агнес де Дюрбан, сестра аббата Фуа и жена Пьера Арнода де Шатоверден. Серена - сестра Пьера Роже де Мирпуа, была вдовой Отона Арнода де Шатоверден. Она давала показания перед Инквизицией 3 мая 1247 года, но тогда ее повторное впадение в ересь было оспорено, поскольку она прежде отреклась перед Гийомом Арнодом.
[6] Стефания была невесткой Серены.
[7] Приходская церковь Монтайю, объект паломничества