Анн Бренон. Катарские женщины.Заключение. Туманы Монтайю. Кастеллянка и пастушка
Кастеллянка и пастушка
Гильельма Маури, двадцати лет или может чуть больше от роду, в удушающей августовской жаре, попала на эту пропащую низину, затерянную между другими землями, по другую сторону Гаронны, у самых границ Гаскони. Гильельма, совсем одна на этих дорогах, на пыльных трактах, среди сжатых полей, среди лугов, где животные бегут от жары и спят, распластавшись, в рощах. Гильельма одна спешит в звенящей жаре, Гильельма, которая идет навстречу судьбе и пытается сделать невозможное - защитить Старшего. Гильельма, которая идет под палящим солнцем по дорогам Бёпуй. И там, в этом ярком летнем свете, видит ли она, как за горизонтом из-за холмов, вырисовывающихся перед ней, выглядывает пеш, пуй [1] - круглый холм с мягкими очертаниями, на котором возвышается колокольня, деревня и укрепления, место, где она достигнет апогея своего пути?
Местность Бёпуй удивительна. Она широка и гармонична. Так далеко от родных гор старый нотариус из Акса и маленькая крестьянка из Монтайю занесли свой последний свободный взгляд. Пьер Отье уже два месяца прятался здесь, на этой ферме из соломы, глины и дерева. Гильельма перевела дух. Деревня еще спала под солнцем, под своими глинобитными стенами, которые понемногу приближались среди цветов и кустарников.
Но пора бы и заканчивать. На том месте, где был положен предел пути Гильельмы Маури. Закончить образом этой последней простой и прямой фигуры, этой свободной и увлеченной катарской женщины, помещенной в конец этой книги, чтобы уравновесить печальную историю Арноды де Ламот, обычной Совершенной первых черных лет. Конечно, поздний реестр Жака Фурнье содержит тысячи красочных подробностей о юморе и двойственности некоторых крестьян Монтайю и других мест, которые на свой лад, через десять лет после того, как умолк голос Добрых Людей, по памяти описывали их логичные речи. Но были ли еще катарские женщины, какой, без всякого сомнения и изо всех сил, пыталась стать Гильельма Маури?
Это катарская страсть влекла молодую Гильельму с 1306 по 1309 год, и за нее она умерла. А вот Гразида Лизье, допрошенная в 1321 году Жаком Фурнье и осужденная просто на ношение креста в следующем году, говорила только о свободе нравов и прагматическом дуализме на крестьянский лад [2]. Чуточку провакационно, не без эпатажа, она заявила епископу, что Бог, разумеется, создал только животных, полезных для человека - овец, коров и лошадей; но что касается вредных животных, таких как волки, мухи и жабы, то они явно были делом дьявола. Но, кстати, и другие крестьяне говорили инквизитору то же самое. Однако Гразида была одной из пастушек Монтайю, которую предпочел лишить девственности местный поп Пьер Клерг, вначале с согласия ее матери, затем он навещал ее с согласия ее мужа, а также учил ее уму-разуму как интеллектуально, так и физически. Таким образом, она считала, что телесный союз является грехом только в том случае, если он совершается без удовольствия, и что она не имела чувства греха, отдаваясь этому священнику, пока это им двоим нравилось.
Однако самой известной из побед кюре Монтайю была вдова прежнего местного кастеляна, Беатрис де Планиссоль, благородная дама из старинного рода, связанного с катаризмом. Но сама Беатрис ничего из этого не сохранила, и ту малость, что она узнала о катаризме, ей рассказал ее любовник клирик, который, кажется, и в самом деле был увлечен интеллектом и логикой еретического евангелизма. Впрочем, она не была хорошо образована, и если Жак Фурнье и осудил ее тоже на ношение креста, то это, скорее, за то, что она была любовницей одного или двух попов, чем за явную ересь [3]. А Пьер Клерг пользовался учением Добрых Людей в основном тогда, когда оно служило его роли деревенского донжуана благодаря десакрализации института брака.
Независимо от любовных проказ кюре, который трагически закончил свою жизнь в Муре, прагматический дуализм гор имеет явный привкус народных традиций и туманного, несколько суеверного христианства, порожденного жизнью, полной лишений, когда каждый день был борьбой с нищетой и стихиями. Потому не стоит воспринимать его как последнее воплощение катаризма [4].
[1] Пеш - одиноко стоящая возвышенность в Окситании, пуй - в Оверни.
[2] Я ссылаюсь на показания Гразиды Лизье перед Жаком Фурнье, ed.cit., t 1, p.299.
[3] Показания Беатрис де Планиссоль перед Жаком Фурнье, ed.cit., t 1, p.260.
[4] Я имею в виду книгу Эммануэля Ле Рой Лядюри Монтайю, окситанская деревня, которая является, скорее, этнологическим, чем историческим трудом. См. также Anne Brenon, Le Catharisme des montagnes, dans Heresis n 11, 1988, p.53-74.
Гильельма Маури, двадцати лет или может чуть больше от роду, в удушающей августовской жаре, попала на эту пропащую низину, затерянную между другими землями, по другую сторону Гаронны, у самых границ Гаскони. Гильельма, совсем одна на этих дорогах, на пыльных трактах, среди сжатых полей, среди лугов, где животные бегут от жары и спят, распластавшись, в рощах. Гильельма одна спешит в звенящей жаре, Гильельма, которая идет навстречу судьбе и пытается сделать невозможное - защитить Старшего. Гильельма, которая идет под палящим солнцем по дорогам Бёпуй. И там, в этом ярком летнем свете, видит ли она, как за горизонтом из-за холмов, вырисовывающихся перед ней, выглядывает пеш, пуй [1] - круглый холм с мягкими очертаниями, на котором возвышается колокольня, деревня и укрепления, место, где она достигнет апогея своего пути?
Местность Бёпуй удивительна. Она широка и гармонична. Так далеко от родных гор старый нотариус из Акса и маленькая крестьянка из Монтайю занесли свой последний свободный взгляд. Пьер Отье уже два месяца прятался здесь, на этой ферме из соломы, глины и дерева. Гильельма перевела дух. Деревня еще спала под солнцем, под своими глинобитными стенами, которые понемногу приближались среди цветов и кустарников.
Но пора бы и заканчивать. На том месте, где был положен предел пути Гильельмы Маури. Закончить образом этой последней простой и прямой фигуры, этой свободной и увлеченной катарской женщины, помещенной в конец этой книги, чтобы уравновесить печальную историю Арноды де Ламот, обычной Совершенной первых черных лет. Конечно, поздний реестр Жака Фурнье содержит тысячи красочных подробностей о юморе и двойственности некоторых крестьян Монтайю и других мест, которые на свой лад, через десять лет после того, как умолк голос Добрых Людей, по памяти описывали их логичные речи. Но были ли еще катарские женщины, какой, без всякого сомнения и изо всех сил, пыталась стать Гильельма Маури?
Это катарская страсть влекла молодую Гильельму с 1306 по 1309 год, и за нее она умерла. А вот Гразида Лизье, допрошенная в 1321 году Жаком Фурнье и осужденная просто на ношение креста в следующем году, говорила только о свободе нравов и прагматическом дуализме на крестьянский лад [2]. Чуточку провакационно, не без эпатажа, она заявила епископу, что Бог, разумеется, создал только животных, полезных для человека - овец, коров и лошадей; но что касается вредных животных, таких как волки, мухи и жабы, то они явно были делом дьявола. Но, кстати, и другие крестьяне говорили инквизитору то же самое. Однако Гразида была одной из пастушек Монтайю, которую предпочел лишить девственности местный поп Пьер Клерг, вначале с согласия ее матери, затем он навещал ее с согласия ее мужа, а также учил ее уму-разуму как интеллектуально, так и физически. Таким образом, она считала, что телесный союз является грехом только в том случае, если он совершается без удовольствия, и что она не имела чувства греха, отдаваясь этому священнику, пока это им двоим нравилось.
Однако самой известной из побед кюре Монтайю была вдова прежнего местного кастеляна, Беатрис де Планиссоль, благородная дама из старинного рода, связанного с катаризмом. Но сама Беатрис ничего из этого не сохранила, и ту малость, что она узнала о катаризме, ей рассказал ее любовник клирик, который, кажется, и в самом деле был увлечен интеллектом и логикой еретического евангелизма. Впрочем, она не была хорошо образована, и если Жак Фурнье и осудил ее тоже на ношение креста, то это, скорее, за то, что она была любовницей одного или двух попов, чем за явную ересь [3]. А Пьер Клерг пользовался учением Добрых Людей в основном тогда, когда оно служило его роли деревенского донжуана благодаря десакрализации института брака.
Независимо от любовных проказ кюре, который трагически закончил свою жизнь в Муре, прагматический дуализм гор имеет явный привкус народных традиций и туманного, несколько суеверного христианства, порожденного жизнью, полной лишений, когда каждый день был борьбой с нищетой и стихиями. Потому не стоит воспринимать его как последнее воплощение катаризма [4].
[1] Пеш - одиноко стоящая возвышенность в Окситании, пуй - в Оверни.
[2] Я ссылаюсь на показания Гразиды Лизье перед Жаком Фурнье, ed.cit., t 1, p.299.
[3] Показания Беатрис де Планиссоль перед Жаком Фурнье, ed.cit., t 1, p.260.
[4] Я имею в виду книгу Эммануэля Ле Рой Лядюри Монтайю, окситанская деревня, которая является, скорее, этнологическим, чем историческим трудом. См. также Anne Brenon, Le Catharisme des montagnes, dans Heresis n 11, 1988, p.53-74.