Анн Бренон. Катарские женщины. Вступление
Средневековый человек обитал в универсуме знаков. Его религиозность была конкретной, и благодаря ей он видел в этом мире центр творения, средоточие стабильности среди вихря светил и звезд, поле для божественного вмешательства [1].
Он ставил распятия - знак своего Бога - на границе поля, и на камне, возведенном древними язычниками на неплодородных пустошах. А также, чтобы дьявол не смел поставить там след своего раздвоенного копыта.
Он молился Богу, стоя на коленях, обратив глаза к освященному сеньором епископом алтарю, стоящему посредине хора маленькой каменной церкви, и указующему направление на восток и Святую Землю.
Если урожай был хорошим, то это значило, что Бог улыбался, и что процессии и моления на битых трактах были Ему угодны. И тогда вся деревня жила в мире, следуя своим обычаям и трудясь.
Болезнь тела была знаком испорченности души. Но посредничество святых, свечи, молитвы и святая вода обещали покаяние, возможно, благодать и прощение от Бога, исцеление.
Бог, издалека склоняющийся над Своим творением, передавал Своим созданиям послания, предупреждения, наказания. Его благоволение выражалось в чудесах, Его воля выявлялась в ордалиях, «судах Божьих».
Человек знал, что Бог рисует знаки на небе: кометы были необычными доказательствами тому - они знаменовали войну и голод. Настанет день, и эти знаки станут еще более трагическими, как возвещали святые пророки: и тогда наступит конец времен.
А пока человек шел, под градом Божьего гнева, в постоянной заботе о Спасении и в страхе вечного проклятия. В лесу символов образы и числа были для него знаками священного на этой земле, знаками, глядя на которые, он мог прокладывать себе путь. Направляясь к церкви своей деревни, снова и снова он воображал, как в поднятых руках священника хлеб Евхаристии становится телом Божьим, и что в святая святых присутствует его недремлющий Бог, одновременно утешающий и грозный. Средневековый человек - рыцарь, работник, вдова ремесленника, пастушка или каноник - жил в руках Божьих и под Его всевидящим взором.
За исключением христианина-катара.
А вот и он. Он улыбается, слегка иронически, предрассудкам верующих и клириков Церкви Римской, и отвечает, что Бог вовсе не имеет отношения к несоответствиям этого мира, князем которого есть Сатана. Для него Бог находится в другом мире, в вечности, в неподвижном свете Добра и Любви.
Добрая христианка Арнода де Ламот никогда не обращала набожный взгляд ни на деревянное распятие, ни на каменный алтарь; никогда она не совершала крестного знамения, услышав раскаты грома, и никогда она не молилась Пресвятой Деве, чтобы выздоровела ее сестра Пейронна. Потому не могло быть катарской версии истории «чуда с балкой» святого Доминика [2]. В разгар XII столетия, в окситанских землях, средневековые мужчины и женщины, целый пласт населения, посмели отвергнуть доминирующую христианскую модель…
[1] См. основное вступление Жака Ле Гоффа к коллективному труду Jacques Le Goff, L’Homme medieval (Le Seuil,1989).
[2] Участники дискуссии в Монреале между катарами и католиками не смогли определить, кто одержал победу, и потому доверили свою дискуссию Божьему суду. Тетрадь святого Доминика, разумеется, вышла невредимой из огня ордалий, в то время, как «еретические» тезисы, осужденные Богом, были пожраны огнем. Эта легенда является частью агеографии святого Доминика. Но, очевидно, что присутствующие там катарские доктора просто расхохотались бы, если Доминик или какой-нибудь другой католический полемист предложил бы им обратиться к суду Божьему.