Ч.4.Что такое Монсегюр?
18. А Монсегюр: храм или крепость?
Victoribus arx,
Victis templum.
Эти две строчки из поэта Жоэ Буске: «крепость победителей/храм побежденных», стали символом величия и красоты тайны Монсегюра - только в этой тайне не было ни грана правды.
16 марта 1244 года, после десяти месяцев осады, укрепленная местность Монсегюр, скорее всего являвшаяся анклавом Тулузского сюзеренитета в пиренейских владениях графа де Фуа, была сдана армии победителей - папы Римского и короля Франции - побежденными сеньорами, Раймондом де Перейль и Пьером Роже де Мирпуа, а также небольшим отрядом, состоящим из дюжины рыцарей и около тридцати солдат. Двести двадцать пять катарских монахов и монахинь были сожжены живьем в огромном массовом костре, как это практиковалось во время крестовых походов. Это место было передано королем одному из доверенных лиц, «маршалу веры», Ги де Леви, старому товарищу Симона де Монфора. И на столетие настало забвение[1].
Семь столетий спустя, в середине ХХ века, в то самое время, когда поэт Жоэ Буске, убитый в своей каркассонской комнате, писал вышеупомянутые строки, дух и взгляды новооткрывателей катаризма обратились к далекой линии Пиренеев, к двойному знаку, образуемому вершинами пиков Святого Варфоломея и Суларак, вид которых из Минервуа и Лаурагэ означал Монсегюр, как к священной горе. На протяжении многих десятилетий сильное и иррациональное увлечение катаризмом в целом отвечало странной привлекательности горы Монсегюр, кормилось и обогащалось ею: оба эти явления, фактически, были порождены одной уникальной книгой, Историей Альбигойцев в трех томах, два из которых были опубликованы арьежским пастором Наполеоном Пейра между 1870 и 1881 годами.
В этой великолепной книге, которую можно назвать «Путеводителем по Югу», он попытался популяризировать катаризм, известный до того лишь нескольким ученым теологам, и в особенности поднял тему Монсегюра, которая после этого оставалась на устах у многих, а безумный интерес к которой не утихает вот уже по крайней мере столетие.
Теологическая интерпретация христианства Добрых Людей этим протестантским либеральным теологом XIX века была основана на неплохой интуиции[2]. Напротив, его описание и интерпретация руин Монсегюра, тогда неизвестных, словно погребенных под забвением многих столетий, и которые он посетил одним из первых, были абсолютными (хоть и прекрасными) фантасмагориями. Конечно, Монсегюр так прекрасен сам по себе, в чистоте своего пейзажа, что прилив поэтического и лирического вдохновения, охватившего Наполеона Пейра, рано или поздно должен был излиться на публику и вызвать ее благоговение. Но кое-что из энтузиазма Пейра, этого пастора, который пытался найти смысл христианского, или даже более, чем христианского, сакрум, навсегда останется в воображаемой твердыне Монсегюра.
Наполеон Пейра поднял также тему священной горы Монсегюр; тему Эксклармонды, породившую тысячи образов и воплощений[3]; тему подземного некрополя - который искали тысячи энтузиастов с лопатами - бесконечные лестницы, саркофаги Чистых; и, наконец, тему древнего солнечного храма, предшествовавшего средневековому строению. Самое смешное, что это именно он дал неверную орфографию пог вместо пеш, puy Монсегюр. Итак, тон был задан. Конечно, наш пастор видел Монсегюр таким, каким он был на самом деле: замок, укрепленную обитаемую местность. Он слишком хорошо знал христианство Добрых Людей, чтобы приписывать им какие-либо языческие тенденции и считать, что они сами поклонялись солнцу; но авторы, взявшиеся за перо после него, не имели ни его теологической культуры, ни интеллектуальной честности. В начале ХХ века благодаря драматургу Гези и гуру секты Жозефину Пеладану, Монсегюр превратился в храм, солнечный храм, или храм Грааля, неважно[4]. Парсифаль смешался с Тренкавелем, а в 1930-х годах прибыл еще и нацистский деятель Отто Ран, внесший свою лепту в поэтические конструкции Мориса Магра и рискованные спекуляции Антонина Гадаля в высокогорном Арьеже[5]. Добрые Христиане, преследуемые Римом, превратились в германских язычников; а достойный Деодат Роше[6], мечтавший о свете античного манихейства, о Пистис София, секретах пифагорейцев и мистериях Митры, проглотил всё это с неподдельной искренностью.
Случилось так, что в 1950-х годах абсолютно рациональный инженер Фернан Ниэль опубликовал результаты своих исследований, проведенных на основании архитектурного плана замка Монсегюр[7], тем самым подготовив почву для того, что в Монсегюре стали видеть солярный храм…
И этот храм был воздвигнут. Ниэль нарисовал план замка Монсегюр, и рассчитал солярную ориентацию геометрии его стен, представляющих собой нечто вроде каменного зодиака. Наиболее известным его открытием было то, что луч света приблизительно пересекает арки донжона на восходе солнца в период летнего солнцестояния. Начали бесконечно множиться сенсационные книги на эту тему, в которых ясный и честный Фернан Ниэль превратился во вдохновенного мага, нижняя зала донжона Монсегюр - в катарскую часовню, а сами катары - в солнцепоклонников. В то же время те же книги неустанно спекулировали на похожей теме катарских сокровищ, которые, согласно нескольким средневековым свидетельствам, говорящим о золоте и серебре, эвакуированным во время осады, и о Добрых Людях, спрятавшихся под замком в утро казни, понемногу стали приобретать черты таинственных предметов - то Грааля, то неизданной рукописи Платона…
Сегодня на это место спустилась тишина, даже если посетителей становится все больше и больше. Прежнее рвение лишилось источника, оно сконцентрировалось вокруг более простых реалий, более серьезных, прекрасных, сильных и впечатляющих исторических реалий. Реалий христианской веры, принимающей мученичество, реалий политической и религиозной власти, обрекающей на смерть, реалий ежедневного мужества, благородства и страха, ужасных реалий огня, пожирающего человеческую плоть.
История и археология стали работать, собственно, над текстами, над предметами, над структурой местности, над писаными документами. Сохранившиеся показания девятнадцати людей, переживших Монсегюр, подписанных нотариусами инквизитора Феррера, систематически изучаются современными историками, и возникающая из этого изучения картина дополняется результатами археологических раскопок, терпеливо и методически проводимых уже тридцать лет у подножия замка, на вершине и по всему периметру пеш Монсегюр. Все элементы совпадают, и сегодня мы знаем, что Добрые Люди XIII века, которые жили, глядя на этот грандиозный пейзаж, в домах на вершине, которые переживали ужасы осады во время долгой горной зимы, те, кого сожгли живьем по приказу папы Римского и короля Франции, как и их Добрые Верующие, от которых они безвозвратно удалялись по мере того, как сгущался дым, эти «катары» никогда своими глазами телесными не видели современного замка Монсегюр[8].
Как Кабарет, как Термез, Лаурак и Фанжу, Монсегюр во времена катаров представлял собой castrum, укрепленную деревню, где дома громоздились узенькими улочками, по лестницам и террасам, а не маленький каменный замок. Но это был горный castrum, террасы которого, нависая над головокружительной пустотой, могли приютить только небольшие и не очень удобные домики, прилепившиеся к влажной скале. Там не было источника: только две или три цистерны. Там не было земли, чтобы ее обрабатывать: деревня в основном была населена монахами и монахинями, занятыми ремеслом, а также свитой и солдатами, обслуживающими аристократический клан. Этот простой castrum, выстроенный как придется, понемногу, возвышаясь над бедствиями войны и театром военных действий во временном укрытии безопасной горы, создавался вокруг благородного дома семьи Раймонда де Перейля и первых монашеских домиков, построенных на вершине в первые годы XIII века[9].
Понадобилось сорок лет, чтобы этот castrum окружил вершину горы. Скорее всего, его полностью уничтожили, перед тем, как передать во владение маршала де Леви, по приговору Инквизиции, которая осуждала на разрушение и забытье проклятые места, привечавшие еретическую заразу. Только археология позволяет сегодня терпеливо, камень за камнем, как Кабарет, реконструировать огромную опустевшую деревню Монсегюр; и мы с трепетом дотрагиваемся до простых вещей повседневной жизни, созданных некогда руками добрых верующих.
Под конец XIII века инквизиторское проклятие, наложенное на это место, настолько ослабло, что господа де Леви, желавшие построить укрепления на верхней террасе пеш, расчистили остатки прежних сооружений, и возвели на высшей точке бывшей деревни - и даже поперек нее - красивую маленькую крепость, которую мы видим сегодня, но которой не существовало до начала XIV века. Во времена катаров Монсегюр не был храмом, но деревней; во времена этих французских сеньоров он стал попросту цитаделью, небольшим шедевром военной архитектуры, прекрасно спланированным и завершенным, но жил там в течение нескольких столетий один лишь гарнизон, пока дорога в Испанию через перевал Пейре и высокогорную долину Арьежа сохраняла относительное стратегическое значение.
Есть какая-то ирония в том, что сейчас, утром каждого летнего солнцестояния, сюда являются небольшие группы пилигримов, чтобы оживить рвение своего воображаемого катаризма на руинах стен, построенных победителями. Память о Добрых Людях, если так уж хочется ее искать, присутствует в любой час дня или ночи - ведь иллюзией времени распоряжается князь мира сего; она может обитать на каждой скале этой горы, в каждом повороте пейзажа, который могли созерцать их телесные глаза. Потому, в самом деле, не стоит призывать ее в замке. Тайна совершенной геометрии крепости победителей не является тайной катаров. Символика ориентации стен на восток, где находится Святая Земля, является абсолютно католической. Мой старый друг Фернан Ниэль не ошибся в своих расчетах. Мастера, создававшие замок Монсегюр по приказу могущественных сеньоров де Леви, были настоящими средневековыми строителями, использовавшими астролябию, чтобы рассчитать, куда будут падать лучи солнца в зените, и, ориентируя соответственно этому план строения, как поступали и архитекторы кафедральных соборов. И если в руинах Монсегюра можно найти какой-нибудь архитектурный секрет, так это секрет королевских мастеров.
Нужно отметить еще кое-что. Так называемые голубки из Монсегюра на самом деле не являются ни голубками, ни из Монсегюра, и даже если бы они и были таковыми, то ничто не позволяет нам связывать их с временами Средневековья, предшествующими де Леви, а скорее с какой-нибудь процессией деревенского кюре, возможно даже Новой эпохи[10]. Что до Грааля, то в конце XII-начале XIII веков он служил аргументом для клириков, надеявшихся обратить слишком неуемную энергию рыцарей мира сего к небесным надеждам; а также служил для того, чтобы напомнить всем верующим о том, что Христос пришел умереть за них и отдать Свое тело, пролить Свою кровь. У катаров подобный предмет мог вызвать только ужас[11]. Будучи евхаристическим символом, Грааль принадлежит к арсеналу борьбы против ереси. Что же до катарского сокровища, то оно было обычным банком подпольных Церквей, явно эвакуированным в 1244 году в Италию Добрыми Людьми Уго, Матью, Пейтави и Сабатье, чтобы обеспечить выживание Добрых Христиан из Тулузен в Кремонском изгнании. Искателям идеала в виде сокровища стоит обратиться в Ренне ле Шато…
Чтобы свет и мир снизошли, наконец, на память этих женщин и мужчин, у которых было так много веры, женщин и мужчин доброй воли, которые приходили и умирали в Монсегюре.
[1]Об исторической истории Монсегюра см. книгу Мишеля Рокбера, Mourir a Montsegur, 4 том, 1989, в l’Epopee cathare, Toulouse, Privat, 1971-1989.
[2]Наполеону Пейра, поэту, теологу и историку, был посвящен коллоквиум, состоявшийся в Фуа, в декабре 1995 г. Материалы этого коллоквиума были опубликованы под названием: Cathares et Camisards, l’oeuvre de Napoleon Peyrat, под ред. Max Chaleil, Presses du Languedoc, Montpellier, 1996.
[3]Прекрасная книга, посвященная мифу и теме Эксклармонды, написана Кристель Морен: Les Esclarmonde, Privat, Toulouse, 1995.
[4]Две значительные публикации, следствие двух коллоквиумов, проливают свет и ставят точку во всем этом вопросе. Это: Montsegur, la memoire et la rumeur, 1244-1994, Archives dep. De l’Ariege, 1995; и L’Edifice imaginaire du catharisme, 8 session du CNEC, 1996.
[5]Он написал две книги, окрашенные национал-социалистической идеологией, и лишенные всякой исторической и даже поэтиеской ценности: Крестовый поход против Грааля (1933) и Двор Люцифера (1935), неоднократно переизданные после войны.
[6]Он основал в 1949 г. Общество изучения и памяти катаров, долгое время издававшее Сahiers d’Etudes cathares.
[7]Fernand Niel, Montsegur, la montagne inspiree, Paris, 1957; Montsegur, le site, son histoire, Grenoble, 1962.
[8]Согласно результатам археологических раскопок castrum Монсегюр, точка над і была поставлена ответственным за раскопки Андре Чески в статье «Аспекты повседневной жизни Монсегюра, выявленные с помощью археологических свидетельств» в Montsegur, la memoire et la rumeur, 1244-1994, cit., pp. 65-86.
[9]См. мою книжечку: Montsegur, memoire d’heretique. Toulouse, Loubatieres, 1994.
[10]Об этом говорится в моей статье: «Воображаемая археология Монсегюра, очерк стратиграфии» в Montsegur, la memoire et la rumeur, 1244-1994, cit., pp. 255-265.
[11]Об этом см. книгу Мишеля Рокбера, Les cathares et le Graal, Toulouse, Privat, 1994.