Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-пер.пол.1930 ч.III

[corporatelie]

Заключительная часть очень интересной статьи А.А.Смирнова.

Первая часть Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х-пер.пол.1930 ч.I
Вторая часть Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х-пер.пол.1930 ч.II

На мой взгляд, самая интересная, так как содержит крайне показательные данные о сравнении общеобразовательного уровеня офицеров семи пехотных частей 6-й армии Румынского фронта Русской Императорской армии к осени 1917 г. и комсостава РККА в 1924-1927 гг.  Подобных компаративистских анализов в историографии, насколько мне известно, еще не делал никто. Тем любопытнее статистика, документальные данные из РГВА и выводы автора.

<...>
Другим, помимо классовых ограничений на прием в военно-учебные за­ведения, методом «орабочивания» (и, следовательно, деинтеллектуализации) командных кадров Красной Армии в 20-е - начале 30-х гг. было целенап­равленное увольнение из РККА как политически неблагонадежных бывших офицеров русской армии. Анализируя изменение облика комсостава РККА в 1923-1926 гг., Управление делами наркомата по военным и морским делам СССР отметило «постепенную и неуклонную убыль бывших офицеров»76. «Все они, - откровенно писал 17 декабря 1924 г. об уволенных бывших белых офицерах заместитель председателя РВС СССР М. В. Фрунзе, - слу­жили вполне лояльно, но дальнейшее оставление их в армии, особенно в связи с переходом к единоначалию (предполагавшему ответственность командира и за политическое воспитание подчиненных. - А. С.), просто нецелесообразно»77. Среди командиров, уволенных «за невозможностью соответствующего использования» в 1927 г., бывших офицеров, не прошед­ших переподготовку в военно-учебных заведениях РККА, было 18,5% - хотя их доля среди комсостава РККА на 1 декабря 1926 г. составляла лишь 15,1 %78. Военное образование большинства этих лиц (ускоренные курсы военных училищ или школы прапорщиков) действительно было неполноценным - однако при этом в РККА сохранили немало командиров (8,6% общего коли­чества на 1 декабря 1927 г.), которые военного образования вообще не име­ли79. Начавшееся в 1928 г. рьяное «орабочивание командных кадров» дало новый толчок изгнанию бывших офицеров. «Увольнение по несоответствию и [за] невозможностью использования в РККА, - отмечал 7 марта 1931 г. вре­менно исправляющий должность начальника отдела статистики ГУ РККА Гринкевич, - главным образом, идет по социальной группе «прочих»80. Только аресту органами ОГПУ в 1930-1932 гг. подверглось 3496 лиц комнач-состава из бывших офицеров81.

Конечно, к октябрю 1917 г. подавляющее большинство русского офи­церства составляли те, кто стал офицером лишь благодаря мировой войне, многократно увеличившей потребность в комсоставе; многие из них имели весьма скромное общее образование (вплоть до «грамотности без оконча­ния школы»). Однако (судя по случайной выборке из семи пехотных частей 6-й армии Румынского фронта, данные по которым опубликовал ее быв­ший генерал-квартирмейстер генерал-майор В. В. Чернавин) в целом обще­образовательный уровень даже и пехотного «предоктябрьского» офицер­ства был далеко не таким низким, чтобы разбрасываться этими кадрами (см. таблицу 5 82).



Составлено по: Чернавин В. В. К вопросу об офицерском составе старой русской армии
к концу ее существования // Военно-исторический журнал. 1999, № 5. С. 90;

Как видим, даже на четвертом году мировой войны доля лиц с неполным или законченным средним образованием среди офицеров русской пехоты была в 1,2-1,5 раза выше, чем среди комсостава РККА в 1924-1927 гг. А по­скольку в кавалерии и артиллерии к осени 1917 г. сохранилось на порядок больше, чем в пехоте, кадровых офицеров (с общим образованием не ниже неполного среднего), по общеобразовательному уровню командного состава «предоктябрьская» русская армия превосходила Красную 20-х гг. в еще боль­шей степени, чем можно заключить из таблицы 5.
Но, может быть, увольняли только тех «бывших», которые имели низшее образование? Отнюдь; так, на протяжении 1925 года процент бывших офи­церов уменьшился в 1,25 раза - и почти настолько же - в 1,38 раза - стало меньше и лиц с образованием выше низшего. Для 1926 г. корреляция между изменениями этих двух показателей оказывается еще более тесной: первый уменьшился в 1,12 раза, а второй - в 1,08. А для 1927 г. изменения обоих показателей совпадают до третьего знака после запятой - и бывших офице­ров и лиц с образованием выше низшего стало меньше в 1,107 раза83. К марту 1931 г. в запасе только командного состава РККА накопилось 62 784 бывших офицера, в том числе 40 756, служивших после 1917 г. только в Красной Армии, и 4 779, не служивших ни в Красной, ни в белых армиях (еще 11 238 человека служили сначала в белых, а затем в Красной, а 6 011 - только в белых)84. Это больше, чем вся численность комсостава тогдашней РККА, и при желании среди этих 60 тысяч давно можно было найти достаточное для нужд армии число лиц со средним или хотя бы неполным средним образованием (причем большинство из них наверняка удалось бы заинтересовать в службе материально: уволенные из РККА бывшие офицеры зачастую бедствовали). Военное образование большинства этих людей, будучи полученным в годы Первой мировой войны и, как следствие, ускоренным, оставляло желать луч­шего, но приличное общее образование (в сочетании с боевым опытом) поз­воляло надеяться на успех переподготовки их на КУКС или в нормальных во­енных школах (в начале 20-х в них уже доучивали выпускников командных курсов времен Гражданской войны). Командиры запаса - участники Первой мировой и Гражданской войн (т. е. в большинстве бывшие офицеры. - А. С.), приписанные к частям 37-й стрелковой дивизии, еще в мае - июне 1936 г. показывали на сборах, что умеют «быстро разбираться в сложной обста­новке (выделено мной. - А. С.) и способны к выполнению сложных боевых задач в боевой обстановке»85. «Не имея высшего военного образования, - значилось в аттестации начальника отдела штаба 12-го стрелкового корпуса Приволжского военного округа полковника М. А. Меандрова за 1938 год, - по своему уровню развития и тактической работы в войсках не отличается от многих командиров, окончивших Военную Академию»86. И это при том, что бывший штабс-капитан не кончал и КУКС, да и курс военного училища прошел (в 1915 г.) лишь ускоренный. Но удивительного тут мало: до училища Меандров окончил классическую гимназию.
Однако власть исходила из иных критериев, ярким примером следо­вания которым может служить резолюция, наложенная в 1932 г. на отзыве о преподавателе Ульяновской бронетанковой школы Можевитинове: «Ста­рый офицер-поручик. Аполитичен, к службе в мото-мех[анизированных] частях не пригоден»87.

«Стремление иметь политически благонадежных командиров, - подвел в 1934 г. общий итог видный русский военный писатель полковник А. А. Зайцов, - приводит к замещению командных должностей лицами, по своему про­исхождению и подготовке как раз-то наименее подготовленными к их занятию. Командиры же, получившие общую и специальную военную подготовку, с точки зрения коммунистической партии - ненадежны. И из этого тупика выхода нет, и в этом основной порок Красной Армии. Конфликт между потребностями ар­мии и требованиями правящей СССР коммунистической партии неразрешим (выделено мной. - А. С.). При желании иметь "пролетарский" командный состав нужно считаться с его безграмотностью. При желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить "пролетарские нормы"»88. Проведенные в 1931-1932 гг. принудительные «специальные наборы» в военные школы лиц, которые были бы одновременно и коммунистами, и рабо­чими (или вчерашними рабочими), и обладателями хотя бы неполного среднего образования, «выходом из тупика» стать не могли и не смогли: таких лиц в СССР было слишком мало. И так большинство набранных пришлось снимать с учебы в гражданских вузах, техникумах и на рабфаках (куда их в свое время тоже на­правили для увеличения «пролетарской прослойки»). Уже спецнабора 1931 года, часть которого поглотили школы ВВС, хватило лишь на 4 артиллерийские, 2 бронетанковые и 1 школу связи, да и их первые курсы спецнабором укомплек­товать смогли лишь частично. При этом среднее образование было лишь у 50% присланных в эти школы по спецнабору; еще 26% имели неполное среднее, а 24% курсантов спецнабора сухопутных школ (на 100% состоявшего из членов и кан­дидатов в члены ВКП (б) и на 95,8% из рабочих) пришлось все-таки рекрутиро­вать из лиц с низшим образованием (наиболее подготовленных кандидатов по­лучили школы ВВС, 57% курсантов спецнабора которых пришли с 1-го или 2-го курса вузов). К 11 января 1932 г. среди курсантов спецнабора сухопутных школ оказалось даже около 40 человек (1,4%) вовсе без образования89. В 1932 г. ком­мунистов из рабочих со средним или неполным средним образованием уда­лось наскрести еще меньше, такие составили лишь 70% спецнабора этого года (против 76-77% в 1931)90. Кроме того, уровень их реальных знаний документам об образовании не соответствовал. Так, в 1931 г. 21%, 55% и 59%, а в 1932-м - 43%, 74% и 82% курсантов спецнабора, прибывших в 1-ю Ленинградскую артилле­рийскую школу, показали неудовлетворительную подготовленность соответс­твенно по арифметике, алгебре и геометрии, а «неудовлетворительные позна­ния» по русскому языку, «доходящие у отдельных лиц почти до безграмотности», в 1932 г. выказали 35%91. Это и неудивительно: в те времена, когда, как выразился в апреле 1936 г. командующий войсками БВО командарм 1 ранга И. П. Уборевич, «в средней школе черт знает что делалось», а «пролетариев» в высшую и среднюю специальную школу тянули буквально за уши и требования при приеме и уче­бе предъявляли к ним чисто символические, - и в техникуме, и в вузе могли учиться (и учились) совершенно безграмотные выходцы из рабочей среды. Это из них получались помянутые в 1936 г. Уборевичем инженеры и техники, «кото­рые не знают, под каким соусом едят термодинамику, не знают дробей»92.

Впрочем, из приведенных выше цифр видно, что идея спецнаборов в ко­нечном счете вылилась все в тот же «классовый подбор», что главным тре­бованием к курсантам спецнабора оказалось все-таки не наличие среднего образования, а «социально-классовое лицо» и партийность. Дальнейший по­иск способов разрешить неразрешимый «конфликт между потребностями армии и требованиями коммунистической партии» свелся (как и следовало ожидать) к чистой маниловщине. Ужасающие результаты учебы «пролетар­ских кадров», принятых в военные школы в 1931 г. - наиболее безграмот­ных с середины 20-х - в феврале 1932 г., заставили-таки Б. М. Фельдмана признать, что «необходимо добиться во что бы то ни стало, чтобы набор 32 года дал бы школам» «кадры» «с обязательной грамотностью не ниже семилетки» (выделено мной. - А. С.). Но «повысить требования к общеобра­зовательному уровню поступающей в школы молодежи» начальник ГУ и ВУЗ РККА собирался, «всемерно повышая и улучшая партийно-комсомольскую, рабочую (дети рабочих и военнослужащих) и колхозную прослойку»!93 Перестать обманывать самих себя никак не решались. Приведя в проекте своего доклада на пленуме РВС СССР осенью 1932 г. огромные цифры ра­бочей и партийно-комсомольской прослойки, Фельдман заученно заверял, что комплектование военных школ «дает такой состав курсантов, с которым можно добиться самых высоких результатов в боевой подготовке»; в состав­ленном в марте 1932 г. акте инспектирования Бакинской пехотной школы, зафиксировавшем, что 59 из 73 лиц комначсостава и 386 из 398 курсантов имеют низшее образование, что «курсанты слабо владеют устной и письмен­ной речью» и «не имеют прочных навыков в работе над книгой», - столь же ритуально провозглашалось, что «наличие подавляющего большинства ра­бочей прослойки» и «высокая партийная и комсомольская прослойка» «яв­ляются базой для успешной военно-политической учебы»94.

И только осенью 1932 г., после приема, давшего контингент еще бо­лее безграмотный, чем в 1931, и впоследствии на 40-50% отчисленный по неуспеваемости,95 - советскому военному руководству стало ясно, что от того оголтелого «орабочивания командных кадров», которое нача­лось в 1928 г., придется все же отказаться. Этой осенью общеобразователь­ный ценз для поступающих в военные школы впервые за все годы советской власти был поднят до 7 классов, т. е. до наличия неполного среднего об­разования. Правда, в первый год действия нового ценза - 1933 - выдер­жать его требования полностью не удалось: наркомвоенмор К. Е. Ворошилов приказал, как и раньше, «преимущество отдавать рабочим, детям рабочих и военнослужащих», а РВС СССР установил невероятно жесткие требования к партийности принимаемых (не менее 60% членов и кандидатов в члены ВКП (б) и не менее 35% членов ВЛКСМ, в артиллерийских, бронетанко­вых, технических и авиационных школах - соответственно не менее 80% и не менее 20%; из беспартийных же принимать только рабочих, передовых колхозников и лучших ударников, да и то лишь «тщательно проверенных и имеющих положительные рекомендации» партийных, комсомольских и профсоюзных организаций)96. Для заполнения всех имевшихся на первых курсах военных школ вакансий таких сверхблагонадежных «в социальном и партийном отношении» и в то же время имеющих неполное среднее обра­зование лиц хватить не могло, и 40% принятых оказались все-таки с низшим образованием (при этом за 1932/33 учебный год из курсантов отчислили 437 «классово чуждых» и 244 «политически неустойчивых элемента», хотя, как беззастенчиво признал Б. М. Фельдман, «все эти элементы очень хорошо сумели замаскировать свое лицо отличной учебой»97).










Но все же, как видно из таблиц 6 и 7, ради того, чтобы общеобразовательный уровень будущих командиров повысился, власть в 1933 г. смирилась с тем, что доля рабочих при приеме - чего не было с 1926 г.! - уменьшилась, а процент «прочих» вырос в три раза.
В том же 1933 г. уже определенно выяснилось, что это было начало отказа от попыток разрешить неразрешимый «конфликт между по­требностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии», начало пути к окончательному выбору в пользу потребностей армии («при желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить «пролетарские нормы»). В своем докладе об итогах 1932/33 учебного года Б. М. Фельдман еще осудил попытки исклю­чать из военных школ «социально близких» «только по признакам малоус-певаемости» (sic!), но твердо потребовал прекратить принимать впредь лиц с образованием менее 7 классов, малограмотных. А сообщая в другом своем докладе об отсеивании на приемных испытаниях половины кандидатов, направленных осенью 1933 г. в военные школы войсковыми частями, под­черкнул, что это «есть результат такого действительно тщательного отбора в школы не только по социально-классовому признаку, но и по общеобразо­вательному», который стоит на повестке дня98.

Подобная «генеральная линия» была выдержана и в 1934-1935 гг. Не­обходимого количества лиц с неполным средним образованием, годных по «социально-классовому признаку», не сумели найти и в 1934, а сменив­ший Б. М. Фельдмана в качестве главы военно-учебных заведений начальник УВУЗ РККА Е. С. Казанский еще и 13 августа 1935 г. грозно писал начальни­кам военных школ: «Еще раз предупреждаю, что формальный подход к от­бору курсантов, с точки зрения их общеобразовательной подготовки, в на­стоящих условиях больше, чем когда-либо, нетерпим. Весь ценный по своим социальным и партийным признакам, желающий учиться в школе и пода­ющий надежды на быстрое повышение своей общеобразовательной подго­товки контингент - должен быть безусловно принят в школы»99. Согласно инструкции, утвержденной наркомом обороны 17 июня 1935 г., поступа­ющие должны были иметь партийные или комсомольские характеристики, обсуждавшиеся на общем собрании предприятия или учреждения и утверж­денные парторганизацией, их кандидатуры должен был лично проверять районный военный комиссар (при непосредственном участии и представи­теля НКВД), а утверждать - райком или горком партии. Однако на практи­ке «социально-классовый признак» при отборе учитывали в еще меньшей, а «общеобразовательный» - в еще большей степени, чем в 1933 г. (см. таб­лицы 6100 и 7101). Среди принятых в 1935 г. в школы связи и в военно-инже­нерную долю «прочих» (т. е. прилично образованных) решились увеличить почти до половины - до 46-48,5%102. Лиц же с образованием менее 7 классов в 1935 г. принимали уже не по политическим, а по деловым соображениям - из-за увеличения числа вакансий в школах (вызванного, в свою очередь, рез­ким увеличением численности РККА) и из-за стремления зачислить в школы побольше лиц с опытом службы в армии и командования подразделением - младших командиров действительной службы.

И, наконец, в 1936 г. прямо стали стремиться к тому, что раньше считалось нежелательным: поставили специальную задачу «вовлечь в школы учащихся старших классов гражданских учебных заведений (полной средней школы, техникумов)»103, т. е. лиц, не являвшихся по своему социальному положению ни рабочими, ни крестьянами (и в лучшем случае писавших «из рабочих» или «из крестьян» в анкетной графе «социальное происхождение»), но имев­ших приличное общее образование. Львиную долю тех «прочих», которых в 1936 г. приняли (см. таблицу 6) больше, чем раньше принимали рабочих, составили именно учащиеся, а вообще среди принятых в сухопутные во­енные школы РККА в 1936 г. учащихся оказалось больше половины - 52,1% (по другим данным, 55,2%), т. е. в пять раз больше, чем в 1935 г., когда их было 10,9%104. Именно благодаря этому почти неприкрытому «отбрасыванию "пролетарских норм"» в 1936 г. и удалось, наконец, выполнить поставлен­ную осенью 1932 г. задачу принимать в военные школы исключительно лиц с образованием не менее 7 классов (т. е. как минимум с неполным средним образованием). При этом зачисленные в артиллерийские и технические школы в большинстве своем окончили по 8-10 классов (см. таблицу 8105).

А в начале 1937 г. решили поднять планку еще выше и принимать в воен­ные школы (которые с 16 марта 1937 г. назывались военными училищами) лиц с общим образованием не ниже 8 классов, а также увеличить с однойдо пяти число артиллерийских школ, комплектуемых исключительно ли­цами с полным средним образованием. Согласно справке, подписанной 25 января 1938 г. временно исправляющим должность начальника УВУЗ РККА комбригом С. А. Смирновым, эта задача была выполнена: 99,2% приня­тых осенью 1937 г. в сухопутные военные училища окончили 8-10 классов (и лишь у 0,8% была только семилетка), причем среди зачисленных в артил­лерийские училища 72% (вдвое больше, чем в 1936 г.) имели полное среднее образование106.

Но было уже поздно. На общеобразовательный уровень комсостава Крас­ной Армии образца 1941 года этот происшедший в 1933-1936 гг. отказ от «со­циального расизма», от подготовки командиров исключительно из рабочих и крестьян повлиять уже не успел. И поражения Красной Армии в 1941 г. на­прямую связаны с этой, одной из социальных утопий большевиков.

Источники:

77 Там же. С. 693.
78 Там же. Кн. 2. С. 311, 316.
79 Там же. С. 312
80 РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 26. Л. 79 об.
81 Александров К. Русские солдаты Вермахта. Герои или предатели. М., 2005. С. 460.
82 Составлено по: Чернавин В. В. К вопросу об офицерском составе старой русской армии
к концу ее существования // Военно-исторический журнал. 1999, № 5. С. 90; Реформа
в Красной Армии. Кн. 2. С. 312.

85   Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 11. Л. 125.
86   Цит. по: Александров К. Указ. соч. С. 460-461.
87   РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 250. Л. 157.

88   Зайцов А. Шестнадцать лет «РККА» // Военная мысль в изгнании. С. 249-250.
89   РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 10. Л. 168, 164; Д. 76. Л. 13.
90   Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 262. Л. 209.
91   Там же. Д. 259. Л. 81-81об.
92   Два очага опасности (Выступление командующего Белорусским военным округом коман-
дарма 1 ранга И. П. Уборевича на совещании в Западном обкоме ВЛКСМ в 1936 г.) // Военно-исторический журнал. 1988, № 10. С. 43.

93 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 17. Л. 189.
94 Там же. Д. 20. Л. 437; Д. 181. Л. 84, 85.
95 Там же. Д. 234. Л. 68.

96   Там же. Д. 92. Л. 14, 74, 93.
97   Там же. Д. 17. Л. 121, 146,  168.
98   Там же. С. 143, 140, 116.

99   Там же. Д. 109. Л. 77.
100 Составлено по: Там же. Л. 55; Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 4.
101 Составлено по: Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 55, 77, 148.
102 Там же. Д. 74. Л. 60.
103 Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 5.

104 Там же. Л. 4; Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 77.

105            Составлено по: Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 87, 219, 228-229; Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 4

106 Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 248. Л. 1, 3.