De vivus et mortuis… (часть III)
<== часть 2
1636. De vivus et mortuis…
Есть логика намерений и логика обстоятельств, и логика обстоятельств сильнее логики намерений. (с) И.В. Сталин
Часть 3. Et erit immundus emundet
- Испугались?
Призрак Самюэля Бозена стоял прямо перед ними. И она никак не ожидала, что руки Лилины, сжимавшие её плечи, внезапно вздрогнут.
- Самюэль? Я тебя слышу…
А потом они все вместе увидели свет…
Не ослепительно белый, скорее серый, с различными оттенками - от зеленого до голубого. Старая, заваленная всяким барахлом улочка старого Любека внезапно исчезла, растворившись в этой световой пелене. И призрак убитого жениха, ранее видимый только ей, открылся и бывшей невесте, и даже как будто стал более… телесным, если такое слово может быть употреблено к не упокоенной душе.
Она спокойно - потому что видела это, уже не раз смотрела, как призрак убитого наклоняется к мокрыму от слёз лицу Лилины Витте, старалась не слушать, какими словами они обмениваются… Если честно, то она смертельно устала. И чужие сантименты её не касались. Касалось её только то серебро, что она таскала в мешке, задыхаясь от тяжести всю дорогу, но так и не выпустив из намертво сжившихся рук. И конверт из плотной бумаги, на котором красовалась та самая печать из двух сплетенных букв, которую описали ей дети. Черная карета, украшенная золотым гербом в виде греческих букв альфа и омега. К слову - рассказал ей об этом значении именно призрак убитого ганзейского конторщика - поэтому она, поморщившись, соизволила взглянуть на него и сказать:
- Прощай, Самюэль. Ты… хороший человек.
- Прощай и ты, Мари д'Эннад. - Призрак уже растворялся в свете, сливаясь с ним. - Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Последние слова любви он адресовал уже Лилине Витте…
Когда свет померк и темные очертания улицы вернулись на свои законные места, она потихоньку смылась, бросив прощальный взгляд на вновь зарыдавшую невольную компаньонку. Прости подруга, но тут наши пути расходятся. Внимание властей было ей совсем ни к чему. И без того, эта девушка создала ей определенные проблемы, явившись с рассказом о ней в ратушу! Не говоря уже о том, сколько нервов вымотал ей призрак её парня, этот самый Самуэль Бозен, убитый по приказу его лучшего друга (как он считал) и напарника по работе из-за обнаруженной им больших расхождений в бухгалтерских бумагах относительно прибылей конторы. Куда-то налево уходили приличные суммы - и это мягко сказано!
- К примеру, шиффунт воска в Новгороде составляет 4 квинтала воска, а в Любеке - только 3! А шиффунт воска в Любеке стоит, естественно, дороже, чем в Новгороде, зато ласт соли при перемещении из Ревеля в Новгород «теряет» по дороге 3 мешка из 15. Аналогичное по смыслу превращение происходит с денежными единицами - вес марки в Любеке выше, чем в Новгороде… ты представляешь себе объем наших прибылей??? - От таких лекций не в меру возбужденного столь фантастическими прибылями призрака ей хотелось убить его еще раз…
В экономике она не разбиралась, но деньги считать умела. И умела просчитывать людей - да и их души тоже. Самюэль Бозен, может и был хорошим человеком для своей невесты… Но вот был ли он по-настоящему хорошим во всем остальном? В этом она сомневалась… И если там наверху все же решили, что он подходит для Рая - то она была бы против. Самюэль Бозен, по её мнению, более подходил для Чистилища. Как и всякий, кто имеет дело с большими деньгами. Тем более - нечестно заработанными. От фразы «Ничего личного - только деньги!» её уже тошнило. Тем не менее - она терпела. И из-за денег, которые ей были очень нужны. Тех самых, которые украл Гарольд Риде - лучший друг Бозена. А потом, когда она узнала, куда отправляются эти деньги - это уже стало её личным делом и ради информации она готова была пожертвовать всем остальным. К счастью - повезло. Могло быть хуже.
...Как всегда, после пробуждения она схватилась за нож. Как всегда - осознав это, расплылась в улыбке. Надо же, какие у неё выработались привычки… Вот бы её воспитательница, мадам Тересия удивилась бы… Если бы её узнала. Нет, точно не узнала бы. Нет уже Мари д’Эннад, красивой девочки, которой в далекой отсюда прекрасной Франции пророчили ангельскую красоту и великое будущее. Да и Франции той тоже нет - всё сгорело в огнях шевоше проклятых англичан, добито Жакерией и Вольными Ротами наемных капитанов… Всё обращено в пепел, убито, изнасиловано сили разграблено: балы, красавицы, лакеи, пажи, музыка Филипокта Казертского и хруст свежей выпечки…
И нет более Мари д’Эннад - есть нескладный паренек с котомкой, одетый добротно, но просто и небогато. Подмастерье, в поисках работы? Крестьянский сын в отхожем промысле? Чей-то сын, отправленный с пооручением? От акцента она так и не избавилась, но к счастью, в Империи отсутствовал единый говор и весьма часто южанин из Баварии с трудом понимал балтийского померанца, а ведь кроме того, тут жили славяне, и даже в далекой Трансильвании были немецкие колонисты - широко расселился германский народ! Выдать себя за выходца с каких-нибудь дальних выселок труда не составляло. Как впрочем и обеспечить себя проездными документами - именно на них в большинстве своем уходило то, что она смогла стибрить… нет! Заработать! И у маркиза Карадока и у ганзейцев. И если насчет четы маркизов её нет-нет и кололо осознание совершенного обмана, то насчет последнего дела её совесть спала, как убитая. Своровать у вора - высший шик. А маркиза Карадок было такая добрая, милосердная, мягкая женщина… Почти святая. Ну как такую не обмануть?!!
«Справедливости нет, есть целесообразность» - Так учила её мадам Анжелика, содержательница лучшего в Юссингене публичного дома «Ангельские небеса», которая зимой того поганого года подобрала с улицы и приютила двух подростков, вынесенных на франко-имперское пограничье очередным всплеском великой войны. Нет, она не была мифической «шлюхой с золотым сердцем», о которых Мари потом часто слышала из песенок или разговоров «девочек» борделя. Только целесообразность! Своим зорким взглядом, мадам опознала в них дворян, несмотря на непрезентабельный внешний вид. Грамотные подростки обязаны были отработать еду и крышу над головой, помогая в бухгалтерии, на кухне, а также - подглядывая и подслушивая за клиентами, донося полезную информацию хозяйке заведения.
Мадам Анжелика и не скрывала, что в будущем Мари и Николя сами станут обслуживать клиентов... И было время, когда это казалось совсем неплохим выходом. Да и в общем она была хорошим опекуном дли них: их хорошо кормили («Задохлики мне не нужны!»), не били (затрещины за реальные косяки - не в счет) и учила жизни. Мари много от неё узнала и научилась - от готовки и правильного наложения косметики, до расчленения трупа и способов избавления от него… О себе мадам Анж говорила мало - и было только известно, что она сама дворянка - откуда-то с Луары. Что заставило красавицу бросить солнечный Юг и отправиться с серую хмурь имперского приграничья - неизвестно. Она только однажды бросила загадочную фразу:
- Гасконцы! Ненавижу, блять, ебаных гасконцев!
Самое интересное, что главным вышибалой в борделе заодно любовником мадам был самый настоящий гасконец - Жан-Луи де ла Керью. Набравшись смелости, Мари как-то спросила мадам, как же это соотносится с тем, что она сказала ранее? На что получила туманный ответ:
- Единство и борьба противоположностей. - И поняв по её взгляду, что эти слова ничего не говорят бывшей дочке виконта д’Эннад, милосердно добавила: - Вырастешь - поймешь. Только подбирай мужчину попроще. Знавала я одного мальчишку… С детства он отличался странными фантазиями, был мечтателем и чудаком. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал ее в публичный дом…
О мадам Мари вспоминала с ностальгией - без её «уроков» она бы, наверное, не смогла бы выжить и продвинуться настолько далеко. И каждый раз, вспоминая о неё, Мари повторяла данный тогда темным зимним вечером обет - я все верну. Тогда, в тот проклятый Богом и людьми день, после явления черной кареты и исчезновения её брата, когда она взломала ящик с деньгами и выкрала порядка пары сотен талеров - несколько фунтов серебра. Но это она точно вернет.
Ей потребовалось примерно с полгода, чтобы обосноваться в Империи. Используя полученные в борделе знания (знали бы люди, сколь много юристов ходят в бордели, чтобы скинуть полученное напряжение, а заодно и рассказывают своим партнершам (и партнерам) по постели всякие забавные случаи и юридические заковырки - доверие к людям права было бы сильно подорвано), через подставных лиц она купила жильё, одежду разных фасонов, и теперь, загримированная и изображая где дворянку, где представительницу древнейшей профессии (вновь спасибо мадам Анж! Клянусь, я верну долг с процентами!) могла начинать свои расспросы. Она побеспокоилась и о личной безопасности - да и её союбеседники легче расставались с информацией, если у неё за плечами торчал дюжий молодчик, выступая в роли то ли телохранителя, то ли сутенера. Деньги так и утекали… А полученные сведения были слишком разнообразными и противоречивыми, вынуждая её метаться из стороны в сторону и поневоле встревать в разные авантюры…
Достоверно удалось узнать, что той зимой черные кареты посетили довольно много мест и собрали большой урожай в виде доверчивых детишек, которым очень понравилась сидевшая там красивая тетенька, в богатом платье. Эх, Николя, Николя… Ты всегда был чересчур доверчив. Сколько раз она ему это говорила!
Но теперь у неё есть надежда. Гарольд Риде, как удалось выяснить в Любеке, не просто воровал деньги. Он их кому-то отправлял - тому, кто использовал ту же символику, что была и на тех самых каретах, куда садились доверчивые дети. Тех самых каретах, где была красавица, которая щедро платила беднякам за право забрать кого-нибудь из многочисленных лишних ртов, в виде младшего ребенка. Все равно - мальчика или девочку… За хорошую плату, разумеется, и с хорошим объяснением: бесплодие, милосердие, церковный обет… Хотя, если бы она даже прямо говорила, что собирает детей для очередного Крестового похода - родители все равно бы продавали детей. Просто потому что… Этот мир прогнил, и люди - не что иное, как демоны.
Та любекская зацепка вывела её именно сюда - в Брауберг. Точнее, ей нужен был не этот городишко, а замок барона Матиаса фон Берхофа в дюжине миль севернее. Именно он упоминался в том письме, именно ему отправлялись украденные Риде деньги. Как не странно, герб барона совершенно отличался от символики на карете и на печати, но эту странность она пока что отложила в сторону…
Барон Матиас фон Берхоф - из того, что она узнала о нём, никаких особых подозрений не вызывал. Не увлекался разбоями, не присваивал чужих доходов и владений, не конфликтовал с соседями… Напротив - был благочестив, не взвинчивал налоги, активно покровительствовал торговле, чему способствовали несколько соляных колодцев, находившихся в его владениях.
Но судя по письму, он был в курсе, что за грузы отправляет ему Гарольд Риде… судя по тому, сколько уделил внимания мерам скрытности. А значит - она должна проверить и барона, и его замок. Лучше всего - завербовавшись в какой-нибудь торговый караван, направляющийся в его замок. А значит - её путь лежит на площадь.
Привычно лавируя между уличными писцами, зазывалами лавочек, таверн, винных и иных распродаж, уличных торговцев (Боже, как это похоже на «Крики Парижа»! Звуки улицы везде одинаковы…), Мари специально приблизилась к площадным глашатаям. Она всегда старалась быть в курсе последних новостей… ну и убеждаться, что сама в них не попала. Заодно прослушала обвинения о наградах за известных преступников. Уже месяц самые высокие награды предлагали за раубриттера Ганса фон Добельна, грабанувшего Лудгера, епископа Ронштадтского, и прикончившего его секретаря, который бесстрашно защищал хозяйского имущество, и некого Йоханна-поджигателя мельниц - человека, который был замечен на месте нескольких пожаров ветряных мельниц. Ни того, ни другого так и не поймали - видимо, поджигатель хорошо спрятался, а раубриттера банально боялись…
Заметив несколько крытых фургонов и группу людей, суетящуюся вокруг горы мешков и ящиков, она замедлила шаги, прокручивая в голове будущие действия. Выяснить, куда они едут. Если едут через замок - напроситься в попутчики или предложить наняться - помощником приказчика, скажем. В замке - незаметно соскочить и постараться скрыться… Выдать себя за недавно нанятого слугу…
…И только очнувшись в темном подвале, со связанными руками и ногами, и раскалывающейся от боли головой, Мари вспомнила, что гасконец Жан-Луи любил говорить про задуманные планы - что ни один из них не выдерживает столкновения с жизнью...
Ей тогда показалось довольно странным, что инициатива в предложении работы исходила от одного из торговцев - улыбчивого обаятельного мужчины, который сразу после того, как она к ним приблизилась, пригласил ей помочь с погрузкой фургонов, щедро отсыпал мелочи, под оживленный диалог о торговле и местах, где ему приходилось бывать, а потом, как бы вскользь пожаловался, что у него сбежал счетовод и поинтересовался, как у неё, то есть, у него (поскольку, она была в мужском платье) с письмом и счетом. Дура, чертова дура! Но тогда ей показалось, что удача сама идет к ней в руки… А потом ей прилетело что-то тяжелое в затылок.
Страшно ей не было. Было очень обидно. Возомнила себя, курица, умнее всех! Впредь будешь куда как осторожнее и внимательнее.
Как не странно, основания для этого «впредь» у неё имелись. Вышибала Жан-Луи не просто виртуозно вышибал проштрафившихся клиентов из «Небес», он попутно еще научил молодую соплячку ряду, мягко говоря специфических навыков: например, как вскрывать замки без ключа… А также - как спрятать на теле скрытое оружие. Кто бы её не вырубил, он не снял с неё обувки… А значит - шансы оставались. Достать лезвие из подошвы, перерезать веревки на руках и ногах, затаиться за дверью камеры…
Сначала она расслышала шорох и какое-то сдавленное мычание во тьме… А потом, когда её глаза привыкли, она различила движение, очень экономное, как будто двигавшийся не хотел привлекать внимание, и почуяла запах - знакомый запах грязных тел, нечистот и крови. Она была не одна. Извернувшись, ей удалось сесть. Прищурившись, она поняла, что силуэты, скрывавшиеся у стен слишком мелкие и тощие для взрослых людей.
- Эээээээй… - Начала она, стараясь придерживаться доверительного тона… Но дети только скрючились сильнее и закачались в стороны, как будто звук чужого голоса причинил им физическую боль.
Поняв, что помощи не получить, она достала пальцами до ступней, скинула правый башмак, нащупала лезвие, вложила два пальца в колечки, заменяющие рукоятку…
И явственно услышала шум за дверью, означающий, что не стоило смешить Бога, раздумывая над своими планами слишком подробно…
Она успела только развернуть нож так, чтобы он скрылся в её ладони - молясь, чтобы случайно не пропороть себе вену или порезать сухожилие…
Два кнехта, вонючих от пота, кислого алкоголя и давно уже немытого исподнего, волокли её по коридору, весьма откровенно высказываясь относительно размеров её бюста и задницы, и как это может понравится их господину. Это были «серые люди» - как она успела окрестить их про себя - ничем не загруженные во тьму преступлений, убийств и прочих извращений. Просто, им «приоткрыли окно» - и она с радостью начали пытать, насиловать, издеваться… Самый ужас - даже таким открыт путь «Наверх». Будь её воля - эти суки бы первыми пополняли очередь в Ад - именно из-за своей мягкотелости…
А потом она увидела кое-кого, отчего её сердце остановилось, замерло… Потому что Мари наяву увидело то, что многим даже не снилось, не являлось даже под самой забористой наркотой, не стучалось в стекло во время ужаснейших кошмаров…
Её сердце остановилось…
Отдышалось немного…
И снова пошло.
А она выплеснуло весь накопленный в легких застоявшийся воздух в самом диком крике, который только могла издать:
- Сестра Гильда ненавидит тебя, плохой брат, за то, что ты делаешь, урод!!!
И последним что она видит, перед тем, как конвоиры уволакивают её тело за угол коридора, является ошеломленное лицо проходившего мимо них солдата. По экипировке - неотличимого от неё конвоиров. Но вот по тому, что находится на его загривке… Весьма уникальному.
…Какая же она все таки дура. Брать в замок ЭТО явно было КРАЙНЕ неумно.
- А теперь, милая фройляйн, вы мне скажете, откуда у вас это письмо.
Барон Матиас фон Берхоф являл собой эталон настоящего немца: светловолосый, голубоглазый, подтянутый мужчина лет сорока. Довольно красивое лицо… теперь искаженное злобой и чем-то ещё. До неё не сразу дошло, что это - страх. А потом ужас пробрал и её до глубины души, потому что она УВИДЕЛА множество сгустков бледно-серого света, наподобие маленьких облачков усеивали его спину, наподобие мантии. И смердели, самым отвратительным запахом, который она только ощущала в жизни. Хотя нет…
…Подобный запах она впервые почувствовала в той усадьбе, где они, спрятавшись в камине, трясясь от холода и страха, молились Богу, чтобы их не нашли чужие разноязыкие солдаты, обшаривающие все вокруг, в поисках женщин и добычи. Николя уже был готов кричать от чуждости всего происходящего, и она одной рукой закрывала ему глаза, а второй - рот. Ногами она прижимала его к себе, не давая вырываться. Только потом поняла, что вполне могла задушить его. А тогда - единственное что она знала - что ему нельзя на ЭТО смотреть. Как девушек - крестьянок или служанок из этой усадьбы? Раздевают и творят с ними… всякие непотребства. Как ради забавы рвут у них дешевые серьги вместе с мочками ушей. Откусывают соски. Господи, где ты? Где ты? Где ты?
Она даже не смогла ощутить тот момент, когда перед её глазами засверкала ослепительно белая точка, которая расширилась и в итоге накрыла её целиком. Она зажмурилась… А когда открыла глаза, то увидела и ощутила…
…Вот этот же смрад. Убийцы всегда так пахнут. Всегда. Она сплюнула кровавой слюной и даже не почувствовала боли. Потому что болело все тело - голова, ребра, руки… Языком провела по зубам… Кажется целы. Пока.
- Думаете, она на кого-то работает? На Инквизицию?
- Инквизиция - дерьмо, но даже в дерьме есть подвижники. Может быть хуже…
- Охотники?
- Или наши конкуренты. Мы не можем рисковать. Приступайте к ликвидации подопытных. Я лично напишу Совету Алфавита.
Слова, слова, слова… Они сливались во фразы, которые её избитый разум воспринимал с трудом.
- Сразу всех? Затратно…
- Зато надежно!
- А с этой что делать?
- Разберусь сам.
Странно, что его лицо показалось ей красивым. Теперь он походил на чудовище… У Мари оставался один шанс. Последний. Все время, пока её били, она потихоньку подрезала веревки на руках и теперь они едва держались. Когда этот ублюдок приблизится - сделать резкое движение и перехватить ему глотку. Она уже забыла о том, зачем пришла сюда. Выжить. Целесообразнее. Справедливости… нет.
Кажется, Бог любит троицу? Уже третий раз её планы летели ко всем чертям. Теперь по вполне приземленной причине - сил, чтобы сделать намеченное у неё не оставалось…
Барон приближался, скалясь кровавой усмешкой - или ей так казалось? Наклонившись, он прошептал ей на ухо:
- Мои вкусы несколько специфичны…
А потом его губы скользнули ей по шее. Давай же, гребаное тело! От бессилия у неё навернулись слезы на глаза…
И в расплывающемся зрении внезапно возник новый силуэт. Барон внезапно отстранился от неё.
- Какого черта! Я тебя не вызывал!
- Да, герр барон. Но я хотел бы кое-что спросить у этой девочки. Но вижу, что сейчас ей будет сложно ответить…
- Ха. Пошел за дверь. Или так хочешь быть вторым? Жду, может позову.ю если от неё что-то останется…
- Она должна жить.
Отсверк лезвия клинка. Удивленное лицо барона. Бледное облачко на чьём-то загривке, похожее на причудливый горб. Живой горб.
- Смерд. Посмел поднять на меня оружие? Ты, гребаный мужеложец…
- Девочка. Что ты сказала о моей сестре?
Сил чтобы ответить у неё оставались. Еще оставались.
- Её изнасиловали и почти убили. Ты её нашел при смерти. Она умоляла о смерти и ты… Закрыл ей рот и нос. А теперь… самое интересное… Барон… он был при этом…
- Что?!
Барон мигом забыл про опасность и развернулся к ней.
- Не может быть… Столько стараний, столько детей… А в итоге, ведьма не пробудилась, а сама пришла ко мне? Что у тебя за талант? Видишь мертвых? Говоришь с ними? Глаза Гора?
А потом он замокает и его рвет кровью - оттого, что у него в груди вырастает острое лезвие короткого меча.
- Зря вы меня мужеложцем назвали, герр барон. Это Сократ был мужеложцем. Нерон. Эдуард Второй. А я предпочитаю называть себя боевым содомитом.
Чья-то рука - зрение по-прежнему замылено из-за слез и крови - аккуратно извлекает нож из её пальцев, рвет веревку. Её ставят прямо, придерживая за подмышки. Кусок ткани вытирает ей лицо… И она наконец-то видит своего спасителя. Обычное лицо, без выделяющихся черт или примет… Такой легко растворится в толпе и будет забыт спустя несколько минут после расставания. Мари д’Эннад он кажется ангелом во плоти.
Ангел протягивает ей руку и сухо произносит:
- Хочешь жить, иди со мной.
Прим: Квинтал, от лат. centenarius - что буквально означает «в котором сто единиц» - средневековая мера веса, примерно 50 кг. 4 квинатала - ок 200 кг.
часть 4 ==>
1636. De vivus et mortuis…
Есть логика намерений и логика обстоятельств, и логика обстоятельств сильнее логики намерений. (с) И.В. Сталин
Часть 3. Et erit immundus emundet
- Испугались?
Призрак Самюэля Бозена стоял прямо перед ними. И она никак не ожидала, что руки Лилины, сжимавшие её плечи, внезапно вздрогнут.
- Самюэль? Я тебя слышу…
А потом они все вместе увидели свет…
Не ослепительно белый, скорее серый, с различными оттенками - от зеленого до голубого. Старая, заваленная всяким барахлом улочка старого Любека внезапно исчезла, растворившись в этой световой пелене. И призрак убитого жениха, ранее видимый только ей, открылся и бывшей невесте, и даже как будто стал более… телесным, если такое слово может быть употреблено к не упокоенной душе.
Она спокойно - потому что видела это, уже не раз смотрела, как призрак убитого наклоняется к мокрыму от слёз лицу Лилины Витте, старалась не слушать, какими словами они обмениваются… Если честно, то она смертельно устала. И чужие сантименты её не касались. Касалось её только то серебро, что она таскала в мешке, задыхаясь от тяжести всю дорогу, но так и не выпустив из намертво сжившихся рук. И конверт из плотной бумаги, на котором красовалась та самая печать из двух сплетенных букв, которую описали ей дети. Черная карета, украшенная золотым гербом в виде греческих букв альфа и омега. К слову - рассказал ей об этом значении именно призрак убитого ганзейского конторщика - поэтому она, поморщившись, соизволила взглянуть на него и сказать:
- Прощай, Самюэль. Ты… хороший человек.
- Прощай и ты, Мари д'Эннад. - Призрак уже растворялся в свете, сливаясь с ним. - Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.
Последние слова любви он адресовал уже Лилине Витте…
Когда свет померк и темные очертания улицы вернулись на свои законные места, она потихоньку смылась, бросив прощальный взгляд на вновь зарыдавшую невольную компаньонку. Прости подруга, но тут наши пути расходятся. Внимание властей было ей совсем ни к чему. И без того, эта девушка создала ей определенные проблемы, явившись с рассказом о ней в ратушу! Не говоря уже о том, сколько нервов вымотал ей призрак её парня, этот самый Самуэль Бозен, убитый по приказу его лучшего друга (как он считал) и напарника по работе из-за обнаруженной им больших расхождений в бухгалтерских бумагах относительно прибылей конторы. Куда-то налево уходили приличные суммы - и это мягко сказано!
- К примеру, шиффунт воска в Новгороде составляет 4 квинтала воска, а в Любеке - только 3! А шиффунт воска в Любеке стоит, естественно, дороже, чем в Новгороде, зато ласт соли при перемещении из Ревеля в Новгород «теряет» по дороге 3 мешка из 15. Аналогичное по смыслу превращение происходит с денежными единицами - вес марки в Любеке выше, чем в Новгороде… ты представляешь себе объем наших прибылей??? - От таких лекций не в меру возбужденного столь фантастическими прибылями призрака ей хотелось убить его еще раз…
В экономике она не разбиралась, но деньги считать умела. И умела просчитывать людей - да и их души тоже. Самюэль Бозен, может и был хорошим человеком для своей невесты… Но вот был ли он по-настоящему хорошим во всем остальном? В этом она сомневалась… И если там наверху все же решили, что он подходит для Рая - то она была бы против. Самюэль Бозен, по её мнению, более подходил для Чистилища. Как и всякий, кто имеет дело с большими деньгами. Тем более - нечестно заработанными. От фразы «Ничего личного - только деньги!» её уже тошнило. Тем не менее - она терпела. И из-за денег, которые ей были очень нужны. Тех самых, которые украл Гарольд Риде - лучший друг Бозена. А потом, когда она узнала, куда отправляются эти деньги - это уже стало её личным делом и ради информации она готова была пожертвовать всем остальным. К счастью - повезло. Могло быть хуже.
...Как всегда, после пробуждения она схватилась за нож. Как всегда - осознав это, расплылась в улыбке. Надо же, какие у неё выработались привычки… Вот бы её воспитательница, мадам Тересия удивилась бы… Если бы её узнала. Нет, точно не узнала бы. Нет уже Мари д’Эннад, красивой девочки, которой в далекой отсюда прекрасной Франции пророчили ангельскую красоту и великое будущее. Да и Франции той тоже нет - всё сгорело в огнях шевоше проклятых англичан, добито Жакерией и Вольными Ротами наемных капитанов… Всё обращено в пепел, убито, изнасиловано сили разграблено: балы, красавицы, лакеи, пажи, музыка Филипокта Казертского и хруст свежей выпечки…
И нет более Мари д’Эннад - есть нескладный паренек с котомкой, одетый добротно, но просто и небогато. Подмастерье, в поисках работы? Крестьянский сын в отхожем промысле? Чей-то сын, отправленный с пооручением? От акцента она так и не избавилась, но к счастью, в Империи отсутствовал единый говор и весьма часто южанин из Баварии с трудом понимал балтийского померанца, а ведь кроме того, тут жили славяне, и даже в далекой Трансильвании были немецкие колонисты - широко расселился германский народ! Выдать себя за выходца с каких-нибудь дальних выселок труда не составляло. Как впрочем и обеспечить себя проездными документами - именно на них в большинстве своем уходило то, что она смогла стибрить… нет! Заработать! И у маркиза Карадока и у ганзейцев. И если насчет четы маркизов её нет-нет и кололо осознание совершенного обмана, то насчет последнего дела её совесть спала, как убитая. Своровать у вора - высший шик. А маркиза Карадок было такая добрая, милосердная, мягкая женщина… Почти святая. Ну как такую не обмануть?!!
«Справедливости нет, есть целесообразность» - Так учила её мадам Анжелика, содержательница лучшего в Юссингене публичного дома «Ангельские небеса», которая зимой того поганого года подобрала с улицы и приютила двух подростков, вынесенных на франко-имперское пограничье очередным всплеском великой войны. Нет, она не была мифической «шлюхой с золотым сердцем», о которых Мари потом часто слышала из песенок или разговоров «девочек» борделя. Только целесообразность! Своим зорким взглядом, мадам опознала в них дворян, несмотря на непрезентабельный внешний вид. Грамотные подростки обязаны были отработать еду и крышу над головой, помогая в бухгалтерии, на кухне, а также - подглядывая и подслушивая за клиентами, донося полезную информацию хозяйке заведения.
Мадам Анжелика и не скрывала, что в будущем Мари и Николя сами станут обслуживать клиентов... И было время, когда это казалось совсем неплохим выходом. Да и в общем она была хорошим опекуном дли них: их хорошо кормили («Задохлики мне не нужны!»), не били (затрещины за реальные косяки - не в счет) и учила жизни. Мари много от неё узнала и научилась - от готовки и правильного наложения косметики, до расчленения трупа и способов избавления от него… О себе мадам Анж говорила мало - и было только известно, что она сама дворянка - откуда-то с Луары. Что заставило красавицу бросить солнечный Юг и отправиться с серую хмурь имперского приграничья - неизвестно. Она только однажды бросила загадочную фразу:
- Гасконцы! Ненавижу, блять, ебаных гасконцев!
Самое интересное, что главным вышибалой в борделе заодно любовником мадам был самый настоящий гасконец - Жан-Луи де ла Керью. Набравшись смелости, Мари как-то спросила мадам, как же это соотносится с тем, что она сказала ранее? На что получила туманный ответ:
- Единство и борьба противоположностей. - И поняв по её взгляду, что эти слова ничего не говорят бывшей дочке виконта д’Эннад, милосердно добавила: - Вырастешь - поймешь. Только подбирай мужчину попроще. Знавала я одного мальчишку… С детства он отличался странными фантазиями, был мечтателем и чудаком. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал ее в публичный дом…
О мадам Мари вспоминала с ностальгией - без её «уроков» она бы, наверное, не смогла бы выжить и продвинуться настолько далеко. И каждый раз, вспоминая о неё, Мари повторяла данный тогда темным зимним вечером обет - я все верну. Тогда, в тот проклятый Богом и людьми день, после явления черной кареты и исчезновения её брата, когда она взломала ящик с деньгами и выкрала порядка пары сотен талеров - несколько фунтов серебра. Но это она точно вернет.
Ей потребовалось примерно с полгода, чтобы обосноваться в Империи. Используя полученные в борделе знания (знали бы люди, сколь много юристов ходят в бордели, чтобы скинуть полученное напряжение, а заодно и рассказывают своим партнершам (и партнерам) по постели всякие забавные случаи и юридические заковырки - доверие к людям права было бы сильно подорвано), через подставных лиц она купила жильё, одежду разных фасонов, и теперь, загримированная и изображая где дворянку, где представительницу древнейшей профессии (вновь спасибо мадам Анж! Клянусь, я верну долг с процентами!) могла начинать свои расспросы. Она побеспокоилась и о личной безопасности - да и её союбеседники легче расставались с информацией, если у неё за плечами торчал дюжий молодчик, выступая в роли то ли телохранителя, то ли сутенера. Деньги так и утекали… А полученные сведения были слишком разнообразными и противоречивыми, вынуждая её метаться из стороны в сторону и поневоле встревать в разные авантюры…
Достоверно удалось узнать, что той зимой черные кареты посетили довольно много мест и собрали большой урожай в виде доверчивых детишек, которым очень понравилась сидевшая там красивая тетенька, в богатом платье. Эх, Николя, Николя… Ты всегда был чересчур доверчив. Сколько раз она ему это говорила!
Но теперь у неё есть надежда. Гарольд Риде, как удалось выяснить в Любеке, не просто воровал деньги. Он их кому-то отправлял - тому, кто использовал ту же символику, что была и на тех самых каретах, куда садились доверчивые дети. Тех самых каретах, где была красавица, которая щедро платила беднякам за право забрать кого-нибудь из многочисленных лишних ртов, в виде младшего ребенка. Все равно - мальчика или девочку… За хорошую плату, разумеется, и с хорошим объяснением: бесплодие, милосердие, церковный обет… Хотя, если бы она даже прямо говорила, что собирает детей для очередного Крестового похода - родители все равно бы продавали детей. Просто потому что… Этот мир прогнил, и люди - не что иное, как демоны.
Та любекская зацепка вывела её именно сюда - в Брауберг. Точнее, ей нужен был не этот городишко, а замок барона Матиаса фон Берхофа в дюжине миль севернее. Именно он упоминался в том письме, именно ему отправлялись украденные Риде деньги. Как не странно, герб барона совершенно отличался от символики на карете и на печати, но эту странность она пока что отложила в сторону…
Барон Матиас фон Берхоф - из того, что она узнала о нём, никаких особых подозрений не вызывал. Не увлекался разбоями, не присваивал чужих доходов и владений, не конфликтовал с соседями… Напротив - был благочестив, не взвинчивал налоги, активно покровительствовал торговле, чему способствовали несколько соляных колодцев, находившихся в его владениях.
Но судя по письму, он был в курсе, что за грузы отправляет ему Гарольд Риде… судя по тому, сколько уделил внимания мерам скрытности. А значит - она должна проверить и барона, и его замок. Лучше всего - завербовавшись в какой-нибудь торговый караван, направляющийся в его замок. А значит - её путь лежит на площадь.
Привычно лавируя между уличными писцами, зазывалами лавочек, таверн, винных и иных распродаж, уличных торговцев (Боже, как это похоже на «Крики Парижа»! Звуки улицы везде одинаковы…), Мари специально приблизилась к площадным глашатаям. Она всегда старалась быть в курсе последних новостей… ну и убеждаться, что сама в них не попала. Заодно прослушала обвинения о наградах за известных преступников. Уже месяц самые высокие награды предлагали за раубриттера Ганса фон Добельна, грабанувшего Лудгера, епископа Ронштадтского, и прикончившего его секретаря, который бесстрашно защищал хозяйского имущество, и некого Йоханна-поджигателя мельниц - человека, который был замечен на месте нескольких пожаров ветряных мельниц. Ни того, ни другого так и не поймали - видимо, поджигатель хорошо спрятался, а раубриттера банально боялись…
Заметив несколько крытых фургонов и группу людей, суетящуюся вокруг горы мешков и ящиков, она замедлила шаги, прокручивая в голове будущие действия. Выяснить, куда они едут. Если едут через замок - напроситься в попутчики или предложить наняться - помощником приказчика, скажем. В замке - незаметно соскочить и постараться скрыться… Выдать себя за недавно нанятого слугу…
…И только очнувшись в темном подвале, со связанными руками и ногами, и раскалывающейся от боли головой, Мари вспомнила, что гасконец Жан-Луи любил говорить про задуманные планы - что ни один из них не выдерживает столкновения с жизнью...
Ей тогда показалось довольно странным, что инициатива в предложении работы исходила от одного из торговцев - улыбчивого обаятельного мужчины, который сразу после того, как она к ним приблизилась, пригласил ей помочь с погрузкой фургонов, щедро отсыпал мелочи, под оживленный диалог о торговле и местах, где ему приходилось бывать, а потом, как бы вскользь пожаловался, что у него сбежал счетовод и поинтересовался, как у неё, то есть, у него (поскольку, она была в мужском платье) с письмом и счетом. Дура, чертова дура! Но тогда ей показалось, что удача сама идет к ней в руки… А потом ей прилетело что-то тяжелое в затылок.
Страшно ей не было. Было очень обидно. Возомнила себя, курица, умнее всех! Впредь будешь куда как осторожнее и внимательнее.
Как не странно, основания для этого «впредь» у неё имелись. Вышибала Жан-Луи не просто виртуозно вышибал проштрафившихся клиентов из «Небес», он попутно еще научил молодую соплячку ряду, мягко говоря специфических навыков: например, как вскрывать замки без ключа… А также - как спрятать на теле скрытое оружие. Кто бы её не вырубил, он не снял с неё обувки… А значит - шансы оставались. Достать лезвие из подошвы, перерезать веревки на руках и ногах, затаиться за дверью камеры…
Сначала она расслышала шорох и какое-то сдавленное мычание во тьме… А потом, когда её глаза привыкли, она различила движение, очень экономное, как будто двигавшийся не хотел привлекать внимание, и почуяла запах - знакомый запах грязных тел, нечистот и крови. Она была не одна. Извернувшись, ей удалось сесть. Прищурившись, она поняла, что силуэты, скрывавшиеся у стен слишком мелкие и тощие для взрослых людей.
- Эээээээй… - Начала она, стараясь придерживаться доверительного тона… Но дети только скрючились сильнее и закачались в стороны, как будто звук чужого голоса причинил им физическую боль.
Поняв, что помощи не получить, она достала пальцами до ступней, скинула правый башмак, нащупала лезвие, вложила два пальца в колечки, заменяющие рукоятку…
И явственно услышала шум за дверью, означающий, что не стоило смешить Бога, раздумывая над своими планами слишком подробно…
Она успела только развернуть нож так, чтобы он скрылся в её ладони - молясь, чтобы случайно не пропороть себе вену или порезать сухожилие…
Два кнехта, вонючих от пота, кислого алкоголя и давно уже немытого исподнего, волокли её по коридору, весьма откровенно высказываясь относительно размеров её бюста и задницы, и как это может понравится их господину. Это были «серые люди» - как она успела окрестить их про себя - ничем не загруженные во тьму преступлений, убийств и прочих извращений. Просто, им «приоткрыли окно» - и она с радостью начали пытать, насиловать, издеваться… Самый ужас - даже таким открыт путь «Наверх». Будь её воля - эти суки бы первыми пополняли очередь в Ад - именно из-за своей мягкотелости…
А потом она увидела кое-кого, отчего её сердце остановилось, замерло… Потому что Мари наяву увидело то, что многим даже не снилось, не являлось даже под самой забористой наркотой, не стучалось в стекло во время ужаснейших кошмаров…
Её сердце остановилось…
Отдышалось немного…
И снова пошло.
А она выплеснуло весь накопленный в легких застоявшийся воздух в самом диком крике, который только могла издать:
- Сестра Гильда ненавидит тебя, плохой брат, за то, что ты делаешь, урод!!!
И последним что она видит, перед тем, как конвоиры уволакивают её тело за угол коридора, является ошеломленное лицо проходившего мимо них солдата. По экипировке - неотличимого от неё конвоиров. Но вот по тому, что находится на его загривке… Весьма уникальному.
…Какая же она все таки дура. Брать в замок ЭТО явно было КРАЙНЕ неумно.
- А теперь, милая фройляйн, вы мне скажете, откуда у вас это письмо.
Барон Матиас фон Берхоф являл собой эталон настоящего немца: светловолосый, голубоглазый, подтянутый мужчина лет сорока. Довольно красивое лицо… теперь искаженное злобой и чем-то ещё. До неё не сразу дошло, что это - страх. А потом ужас пробрал и её до глубины души, потому что она УВИДЕЛА множество сгустков бледно-серого света, наподобие маленьких облачков усеивали его спину, наподобие мантии. И смердели, самым отвратительным запахом, который она только ощущала в жизни. Хотя нет…
…Подобный запах она впервые почувствовала в той усадьбе, где они, спрятавшись в камине, трясясь от холода и страха, молились Богу, чтобы их не нашли чужие разноязыкие солдаты, обшаривающие все вокруг, в поисках женщин и добычи. Николя уже был готов кричать от чуждости всего происходящего, и она одной рукой закрывала ему глаза, а второй - рот. Ногами она прижимала его к себе, не давая вырываться. Только потом поняла, что вполне могла задушить его. А тогда - единственное что она знала - что ему нельзя на ЭТО смотреть. Как девушек - крестьянок или служанок из этой усадьбы? Раздевают и творят с ними… всякие непотребства. Как ради забавы рвут у них дешевые серьги вместе с мочками ушей. Откусывают соски. Господи, где ты? Где ты? Где ты?
Она даже не смогла ощутить тот момент, когда перед её глазами засверкала ослепительно белая точка, которая расширилась и в итоге накрыла её целиком. Она зажмурилась… А когда открыла глаза, то увидела и ощутила…
…Вот этот же смрад. Убийцы всегда так пахнут. Всегда. Она сплюнула кровавой слюной и даже не почувствовала боли. Потому что болело все тело - голова, ребра, руки… Языком провела по зубам… Кажется целы. Пока.
- Думаете, она на кого-то работает? На Инквизицию?
- Инквизиция - дерьмо, но даже в дерьме есть подвижники. Может быть хуже…
- Охотники?
- Или наши конкуренты. Мы не можем рисковать. Приступайте к ликвидации подопытных. Я лично напишу Совету Алфавита.
Слова, слова, слова… Они сливались во фразы, которые её избитый разум воспринимал с трудом.
- Сразу всех? Затратно…
- Зато надежно!
- А с этой что делать?
- Разберусь сам.
Странно, что его лицо показалось ей красивым. Теперь он походил на чудовище… У Мари оставался один шанс. Последний. Все время, пока её били, она потихоньку подрезала веревки на руках и теперь они едва держались. Когда этот ублюдок приблизится - сделать резкое движение и перехватить ему глотку. Она уже забыла о том, зачем пришла сюда. Выжить. Целесообразнее. Справедливости… нет.
Кажется, Бог любит троицу? Уже третий раз её планы летели ко всем чертям. Теперь по вполне приземленной причине - сил, чтобы сделать намеченное у неё не оставалось…
Барон приближался, скалясь кровавой усмешкой - или ей так казалось? Наклонившись, он прошептал ей на ухо:
- Мои вкусы несколько специфичны…
А потом его губы скользнули ей по шее. Давай же, гребаное тело! От бессилия у неё навернулись слезы на глаза…
И в расплывающемся зрении внезапно возник новый силуэт. Барон внезапно отстранился от неё.
- Какого черта! Я тебя не вызывал!
- Да, герр барон. Но я хотел бы кое-что спросить у этой девочки. Но вижу, что сейчас ей будет сложно ответить…
- Ха. Пошел за дверь. Или так хочешь быть вторым? Жду, может позову.ю если от неё что-то останется…
- Она должна жить.
Отсверк лезвия клинка. Удивленное лицо барона. Бледное облачко на чьём-то загривке, похожее на причудливый горб. Живой горб.
- Смерд. Посмел поднять на меня оружие? Ты, гребаный мужеложец…
- Девочка. Что ты сказала о моей сестре?
Сил чтобы ответить у неё оставались. Еще оставались.
- Её изнасиловали и почти убили. Ты её нашел при смерти. Она умоляла о смерти и ты… Закрыл ей рот и нос. А теперь… самое интересное… Барон… он был при этом…
- Что?!
Барон мигом забыл про опасность и развернулся к ней.
- Не может быть… Столько стараний, столько детей… А в итоге, ведьма не пробудилась, а сама пришла ко мне? Что у тебя за талант? Видишь мертвых? Говоришь с ними? Глаза Гора?
А потом он замокает и его рвет кровью - оттого, что у него в груди вырастает острое лезвие короткого меча.
- Зря вы меня мужеложцем назвали, герр барон. Это Сократ был мужеложцем. Нерон. Эдуард Второй. А я предпочитаю называть себя боевым содомитом.
Чья-то рука - зрение по-прежнему замылено из-за слез и крови - аккуратно извлекает нож из её пальцев, рвет веревку. Её ставят прямо, придерживая за подмышки. Кусок ткани вытирает ей лицо… И она наконец-то видит своего спасителя. Обычное лицо, без выделяющихся черт или примет… Такой легко растворится в толпе и будет забыт спустя несколько минут после расставания. Мари д’Эннад он кажется ангелом во плоти.
Ангел протягивает ей руку и сухо произносит:
- Хочешь жить, иди со мной.
Прим: Квинтал, от лат. centenarius - что буквально означает «в котором сто единиц» - средневековая мера веса, примерно 50 кг. 4 квинатала - ок 200 кг.
часть 4 ==>