Николай Чуковский "Приключения профессора Зворыки" (1926)
Приключения профессора Зворыки
Гениальный безумец, сын екатеринославского парикмахера Аполлон Шмербиус завладел открытием профессора Зворыки. Человечеству теперь угрожает страшная опасность: маньяк намерен взорвать Земной Шар.
Угроза вполне реальна - Шмербиус известен невероятной силой воли, воловьей настойчивостью, глубоким знанием людей и неиссякаемой верой в свои сумбурные планы. Профессор, полный решимости предотвратить ужасное злодеяние, вместе с верным помощником Ипполитом бросается в погоню за преступником. Начинается безумная гонка по заснеженной Сибири… (Автор аннотации Tiger)
«Кубуч» (Ленинград), 1926 год.
Тираж 6.000 экз.
„Эта идея пришла мне в голову, когда я познакомился с последними открытиями профессора Зворыки. Щепотка динамита - все, что требуется для исполнения моих планов.
„С 30 апреля 192... года Земля будет сиять собственным, а не отраженным светом. Да, Аполлон, тебе все же суждено сделать кое-что в этом мире“...
- Профессор, - спросил я, - что это за странный вой, от которого гремит весь лес?
- Это волки преследуют поезд, - ответил он.
Действительно, взглянув вниз, я увидел на снегу какие-то быстрые серые тени. Они неслись наравне с поездом и равномерно, как заведенные, бросались на вагоны. Но поезд лениво отряхивал их в снег. Быки встревоженно и нестройно мычали в ответ.
Это была схватка двух гигантов. Гигант-человек бился с гигантом-зверем. И совсем как в цирке, сотни зрителей, оскалив пасти и свесив языки, с замиранием сердца ждали, кто упадет первый.
Человек хотел задушить волка, волк пытался опрокинуть человека на спину. Он упирался задними лапами в пол и давил всею тяжестью своего тела. Но высокий рост профессора мешал ему. Профессор, широко расставив ноги, вертел волка по всей крыше и кольцом могучих рук сдавливал, ему шею. Хрип зверя сливался с тяжелым человечьим дыханием. То тот, то другой брал верх. Вот-вот профессор сейчас упадет, не удержится, и волк перегрызет ему горло. Но через секунду задние лапы волка отрывались от крыши, он терял опору и, задыхаясь, ослабевал.
Из юрты вышел сгорбленный человечек в солдатской шинели, с рябым и плюгавым лицом. На одном глазу его было большое бельмо, но зато другой сиял радужным, пьяным блеском.
- Председателем суда назначаюсь я, штабс-капитан Авсеенко, начальник первого хунхузского полка, правитель всея Сибири и прочая, и прочая, и прочая, - торжественно сказал офицер, тыкая себя в грудь пальцем. - Помощником председателя - Аполлошка Шмербиус, полковой зубодер и цирюльник...
- Весьма облагодетельствован вашим благородием, - вставил Шмербиус, - еще вашего покойного папашу брили.
- Секретарем военно-полевого суда назначается писарь Кирилюк. Пиши, Кирилюк...
Кирилюк вынес из юрты табуретку, стал перед ней на колени, достал лист бумаги и послюнил карандаш.
- Пиши: мятежник и коммунист...
- Профессор Зворыка, - вставил Шмербиус.
- Профессор Зворыка признан виновным в ниспровержении властей...
- От бога поставленных властей...
- Пиши: в ниспровержении от бога поставленных властей, в гонении на святую веру...
- И на соборную православную апостольскую церковь, - прибавил Шмербиус.
- Эх, больно стиль у тебя хорош, Аполлоша, - с завистью сказал офицер. - Пиши, Кирилюк: апостольскую церковь и в прочих бесчинствах и преступлениях. А посему полевой суд постановил: означенного Зворыку предать смертной казни через повешение... Гм... через повешенье... Этого мало. Надо что-нибудь, позаковыристее выдумать.
- Через гляссе, - предложил Шмербиус.
- Это как же?
- Очень просто. Французское выражение.
- Помните, - вмешался Кирилюк, - мы в запрошлый год четырех крестьян через гляссе преставили. Раздеть, облить водой из паровозной кишки, поставить на мороз, они и замерзнут.
- Ха-ха-ха! уморил, Кирилюк! Гляссе... ха-ха-ха!
- Хе-хе-хе! - подхихикнул Шмербиус. - Гляссе...
- Пиши. Кирилюк: предать смертной казни через гляссе, ха-ха-ха!
- Какой из него статуй получится, ваше благородие, - сказал Кирилюк.
„Проба пера, Дюжина - 6 коп. Гросс 72 к. Отверженному остается только одно: отвергнуть всех. Гениальность - это способность не останавливаться ни перед какими обстоятельствами. Я гений? Должно быть!“
Дальше была нарисована свинья во фраке, с задранным кверху пятачком и под ней подпись: „Свиньи страшно любят жизнь. Пример - профессор Зворыка. Но умные мясники режут их без зазрения совести и правильно поступают. Итого 7 р. 20 к.“.
Но как перейти эту широкую лужу? Я выбрал единственный возможный путь - вскочил на гроб, с него перепрыгнул на второй, со второго на третий. Профессор, следуя моему примеру, тоже вскочил на гроб, но гроб хрустнул и продавился под ним. Боясь раздавить мертвеца, профессор молниеносно прыгнул на второй гроб, но тот тоже хрустнул и тоже продавился. В бешенстве помчался он по гробам, давя каждый, как ореховую скорлупу. Я, не желая дать ему перегнать меня (тогда мне пришлось бы прыгать уже прямо по трупам), собрал все силы и полетел вперед. Свет наших фонарей заметался по стенам, и в мутной воде отразился расплывчатый образ грузного, в ужасе скачущего гиганта.
- Как вы думаете. Ипполит, не захватить ли нам с собой в дорогу такой гриб?
- Помилуйте, профессор, да мы с вами и трех шагов его не протащим.
- Не бойтесь, нам не придется его тащить, он сам нас потащит на себе.
Я был мухой для этого исполинского паука. Он крутил и переворачивал меня, обматывая липкой паутиной. Открывался и закрывался его четырехугольный рот. Тусклым блеском сияли его бесчисленные глаза.
Вот голова его нагнулась, и изо рта вылезло отвратительное, дряблое, кишкообразное жало. Я почувствовал острую боль в плече и вскрикнул. Чудовище пило мою кровь.
Лестница имела двести семнадцать ступеней. На каждой ступени по два шеста и на каждом шесте - голова. Всего четыреста тридцать четыре головы. Головы эти были чрезвычайно разнообразны. На многих все мягкие части сгнили, волосы вылезли и остались одни оскаленные черепа, глядящие пустыми дырами глаз. На других кожа вздулась черными пузырями, страшно обезобразив лицо, перекосив рот, из носа, глаз и щек создав одну гноящуюся язву. Третьи, сравнительно свежие, выпучив один колоссальный глаз и прищурив другой, бесстыже улыбались черными губами. Были здесь лица бледные, как воск, с распущенными волосами Горгоны, и румяные хохочущие рожи с белыми клыками вампиров. Мигание фонарей вселяло жизнь в их исковерканные черты. Они шевелились, подмигивали и даже, казалось, кивали со своих длинных шестов. Загипнотизированный ужасом, я глядел на них, не отрывая взора.
Крик отчаяния вырвался из уст несчастной девушки. Она упала на колени и, вся в слезах, обняла ноги своего палача. Ее прекрасные глаза умоляюще смотрели в его ничтожные злые гляделки. Ах, она еще так мало жила на свете! Ей так не хочется умирать! Чем она виновата, что природа создала ее такой красавицей?
Но женские слезы - вода для черствого сердца владыки. Кровь была нужна ему, как пища, как влага умирающему от жажды, как ветер - парусам корабля. Кровь теребила его притупленные нервы, кровь укрепляла его власть, кровь была его ежедневной привычкой.
Оттолкнув ее от себя, он наступил на нее ногой, выхватил копье из рук одного из стоявших рядом воинов и занес его над ее грудью.
- Как вы наивны! Неужели вы не знаете, что вожди революций неподкупны! О, это такие идиоты! Они все делают только ради других. Для того, чтобы их надуть, мне нужна...
- Что?
- Маленькая красная тряпочка.
- Товарищи! Братьи! Друзья! - завизжал он проникновенно и искренно. - Мое сердце обливается кровью. Я вижу, как мучается, как страдает наш бедный народ Великий Вагха свидетель, что я с вами, дети мои. И с вами ваш мудрый повелитель Мантухассар. Что? Вы говорите, что он тиран и кровопийца? Увы, вы правы. Он был тираном. Я говорю был, братья, потом что он больше не тиран. Ваши слезы сделали чудо - они размягчили его черствое сердце. Он преобразился. Он разорвал свои царские одежды и с ужасным воплем расцарапал свою грудь. Боже мой, что это были за раны! „Отпусти меня. Аполлон, говорил он. Я пойду и отдам себя в руки моего несчастного народа, перед которым я так виноват! Пусть он вырвет мое преступное сердце. Я не хочу больше жить, Аполлон!“ А слезы так и текут. Ну, думаю я, очень страдает человек надо ему помочь. Что поделаешь, такой уж я жалостливый. И это, представьте, с раннего детства. Меня еще в школе товарищи называли: „Аполлон Золотая Душа“. Не могу я видеть, когда люди страдают. Вот я и говорю ему: „Не убивайтесь так, ваше величество. Это благородные слезы. Народ вас простит. Надо только рассказать ему о вашем преображении“. - И вот, я перед вами, друзья мои. Вы можете быть совершенно спокойны. Ваше дело в надежных руках. Радуйтесь, мужи, и радуйтесь, жены. Завтра правительство приступит к обсуждению реформ. У вас будет столько свобод, сколько вы захотите. Вы будете жить счастливо и мирно. Ура!
Приключения профессора Зворыки (fb2)