История цивилизации в Польше. Принятие христианства
Оригинал взят у fon_eichwald в История цивилизации в Польше. Принятие христианства
Действие первой картины цикла датируется 965 годом, и Матейко подчёркивает этим, что изображает он не собственно крещение народа, а момент прибытия в Польшу чешской княжны Дубравки. Через год после женитьбы на ней князя Мешко Первого и началась христианизация, так что Дубравка выступила в роли своеобразного культурного агента (примерно как Анна из Македонской династии). Роль совершенно естественная: Чехия в 10-м веке была более цивилизованным государством, чем её северный сосед, в силу уже свершившейся христианизации и налаженных связей с Римом и Германией.
Пясты только начинали встраиваться в европейскую систему. Чешский брак Мешко должен был этому помочь: помимо союза с Прагой он сулил дружбу с саксонцами, необходимую для экспансии в земли балтийских славян, и союз с Римом, чьё одобрение очень помогло бы в том же деле. Без принятия христианства поляки могли оказаться как раз в роли лютичей и прочих, должных подчиниться недавно учреждённой Магдебургской епархии: ведь восточные границы последней не были определены и могли простираться хоть до Полоцка...
Итак, крещение было чисто политическим мероприятием, несмотря на рассказы хронистов об ангельском нраве Дубравки, склонившей в свою веру сурового язычника; брак наверняка заключался с определёнными намерениями. Теперь стоит взглянуть на картину ещё раз: Дубравка изображена в левой её части, это девушка в яркой одежде с большой свечой в руках, левее пахаря.
Кстати, насчёт невесты не все историки были одного мнения. Козьма Пражский, например, пишет: "«Будучи уже в преклонном возрасте, она вышла замуж за польского князя, сняла при этом со своей головы убор и надела девичий венец, что было большим безрассудством с ее стороны». Что такое преклонный возраст в этом случае, не совсем понятно: может быть, 35, а может, и 20. По крайней мере, рожать детей новая польская княгиня ещё могла. Есть мнение, что Козьма "ввернул" про преклонный возраст только из любви к риторике: сестру Дубравки звали Млада.
До замужества княжна была монахиней. Некоторые историки считают, что её биография была богаче, и основываются на тексте Титмара, четырежды назвавшего одного немецкого князя, Гинцелина Мейсенского, братом Болеслава Храброго. Это может означать, что Дубравка была замужем за Гюнтером Мерзебургским, родила ему трёх сыновей, потом по каким-то причинам этот брак был расторгнут, и она досталась уже поляку. Русская Википедия пишет об этом слишком уверенно, и верить ей не надо: подобные разводы были не в обычае, сыновья Гюнтера считались рождёнными от законной любви, а он сам точно пережил свою гипотетическую жену. Маркграф погиб в 982 году в Италии, сражаясь с сарацинами на стороне своего сюзерена императора. И ещё одно соображение: одна из жён Болеслава была внучкой Гюнтера, то есть должна была приходиться ему родной племянницей, а североевропейские нравы такое исключают. Скорее всего, Гинцелин и Болеслав просто были некоторое время женаты на родных сёстрах.
Князь Мешко изображён на картине стоящим на возвышении. Левой рукой он оперся на крест как на символ всего происходящего, правой - на меч как на символ своей власти. Подножие креста - хорошее место, с которого можно посмотреть на свою страну свежим взглядом... Матейко изображает Польшу как лесистый и богатый водой край: тут и пуща, и озеро (Ледницкое озеро в Великопольше); земледелие здесь только начинается с первой бороздой, тянущейся к левому углу картины, и города только думают появляться: мы видим крепостные укрепления на острове. Но орлы уже кружат в небе, предвещая великое будущее польскому народу.
Пахарь, кстати, совсем непростой (наверное): основатель династии Пястов, давший ей своё имя, был, согласно легенде, именно пахарем, а теперь его правнук выводил свой род на широкую арену европейской истории. Сын Мешко и Дубравки стал первым польским королём, один из внуков - правителем чуть ли не всего Севера (это я о Кнуде Великом), и даже это было только началом.
Кто ещё есть на картине? Чуть левее центра мужчина принимает крещение; это Сцибор, младший брат Мешко. А крестит его Войцех-Адальберт, знаменитый святой, один из самых почитаемых сейчас в Центральной Европе. В 965 году ему было всего 10 лет, так что Матейко изобразил Войцеха только как символическую фигуру, указывающую на приход христианства именно из Чехии, а не от немцев, и предсказывающую скорую самостоятельность. Правее нарисован его брат, Рахим-Гауденций, ставший тридцатью годами позже первым архиепископом гнезненским. Это человек с книгой в руках. Он тоже был совсем мал во время изображённых событий, так что выполняет функцию вестника из другой эпохи.
А на заднем плане у лодок возятся люди. Это новообращённые уже торопятся идти походом в земли язычников, чтобы нести им благую весть. Тоже символично: в последующие века поляки привыкли считать своей миссией распространение католичества на восток; и они немало в этом преуспели...
Действие первой картины цикла датируется 965 годом, и Матейко подчёркивает этим, что изображает он не собственно крещение народа, а момент прибытия в Польшу чешской княжны Дубравки. Через год после женитьбы на ней князя Мешко Первого и началась христианизация, так что Дубравка выступила в роли своеобразного культурного агента (примерно как Анна из Македонской династии). Роль совершенно естественная: Чехия в 10-м веке была более цивилизованным государством, чем её северный сосед, в силу уже свершившейся христианизации и налаженных связей с Римом и Германией.
Пясты только начинали встраиваться в европейскую систему. Чешский брак Мешко должен был этому помочь: помимо союза с Прагой он сулил дружбу с саксонцами, необходимую для экспансии в земли балтийских славян, и союз с Римом, чьё одобрение очень помогло бы в том же деле. Без принятия христианства поляки могли оказаться как раз в роли лютичей и прочих, должных подчиниться недавно учреждённой Магдебургской епархии: ведь восточные границы последней не были определены и могли простираться хоть до Полоцка...
Итак, крещение было чисто политическим мероприятием, несмотря на рассказы хронистов об ангельском нраве Дубравки, склонившей в свою веру сурового язычника; брак наверняка заключался с определёнными намерениями. Теперь стоит взглянуть на картину ещё раз: Дубравка изображена в левой её части, это девушка в яркой одежде с большой свечой в руках, левее пахаря.
Кстати, насчёт невесты не все историки были одного мнения. Козьма Пражский, например, пишет: "«Будучи уже в преклонном возрасте, она вышла замуж за польского князя, сняла при этом со своей головы убор и надела девичий венец, что было большим безрассудством с ее стороны». Что такое преклонный возраст в этом случае, не совсем понятно: может быть, 35, а может, и 20. По крайней мере, рожать детей новая польская княгиня ещё могла. Есть мнение, что Козьма "ввернул" про преклонный возраст только из любви к риторике: сестру Дубравки звали Млада.
До замужества княжна была монахиней. Некоторые историки считают, что её биография была богаче, и основываются на тексте Титмара, четырежды назвавшего одного немецкого князя, Гинцелина Мейсенского, братом Болеслава Храброго. Это может означать, что Дубравка была замужем за Гюнтером Мерзебургским, родила ему трёх сыновей, потом по каким-то причинам этот брак был расторгнут, и она досталась уже поляку. Русская Википедия пишет об этом слишком уверенно, и верить ей не надо: подобные разводы были не в обычае, сыновья Гюнтера считались рождёнными от законной любви, а он сам точно пережил свою гипотетическую жену. Маркграф погиб в 982 году в Италии, сражаясь с сарацинами на стороне своего сюзерена императора. И ещё одно соображение: одна из жён Болеслава была внучкой Гюнтера, то есть должна была приходиться ему родной племянницей, а североевропейские нравы такое исключают. Скорее всего, Гинцелин и Болеслав просто были некоторое время женаты на родных сёстрах.
Князь Мешко изображён на картине стоящим на возвышении. Левой рукой он оперся на крест как на символ всего происходящего, правой - на меч как на символ своей власти. Подножие креста - хорошее место, с которого можно посмотреть на свою страну свежим взглядом... Матейко изображает Польшу как лесистый и богатый водой край: тут и пуща, и озеро (Ледницкое озеро в Великопольше); земледелие здесь только начинается с первой бороздой, тянущейся к левому углу картины, и города только думают появляться: мы видим крепостные укрепления на острове. Но орлы уже кружат в небе, предвещая великое будущее польскому народу.
Пахарь, кстати, совсем непростой (наверное): основатель династии Пястов, давший ей своё имя, был, согласно легенде, именно пахарем, а теперь его правнук выводил свой род на широкую арену европейской истории. Сын Мешко и Дубравки стал первым польским королём, один из внуков - правителем чуть ли не всего Севера (это я о Кнуде Великом), и даже это было только началом.
Кто ещё есть на картине? Чуть левее центра мужчина принимает крещение; это Сцибор, младший брат Мешко. А крестит его Войцех-Адальберт, знаменитый святой, один из самых почитаемых сейчас в Центральной Европе. В 965 году ему было всего 10 лет, так что Матейко изобразил Войцеха только как символическую фигуру, указывающую на приход христианства именно из Чехии, а не от немцев, и предсказывающую скорую самостоятельность. Правее нарисован его брат, Рахим-Гауденций, ставший тридцатью годами позже первым архиепископом гнезненским. Это человек с книгой в руках. Он тоже был совсем мал во время изображённых событий, так что выполняет функцию вестника из другой эпохи.
А на заднем плане у лодок возятся люди. Это новообращённые уже торопятся идти походом в земли язычников, чтобы нести им благую весть. Тоже символично: в последующие века поляки привыкли считать своей миссией распространение католичества на восток; и они немало в этом преуспели...