Белофонные лекифы. Мастер Ахилла
За несколько лет путешествий по музеям, где есть коллекции античного искусства, у меня появилось «свое» собрание греческих ваз. Самая прекрасная его часть - белофонные лекифы. Эти сосуды, которые в V веке до н.э. использовали для погребального культа, были распространены в Греции очень короткое время, к концу столетия они исчезают. Но время их создания - высокая классика. Они современны ансамблю Афинского акрополя, скульптуре Фидия и Поликлета. И самые замечательные из этих ваз способны выдержать сравнение с произведениями прославленных архитекторов и скульпторов. Про живопись и говорить нечего: ближе к исчезнувшей живописи ничего нет.
Одним из самых выдающихся вазописцев был так называемый Мастер Ахилла. Помню, как я не могла отойти от витрины в нью-йоркском Метрополитене, где был выставлен его лекиф. Ваза в Британском музее ему не уступает:
Женщина передает девочке-служанке скомканную одежду. Девочка-служанка с коротко остриженными волосами готова ее принять.
Вот прорисовка, на которой хорошо видна вся композиция. Действие происходит в комнате, где на стене висит изящный сосуд, ойнохоя, фигуры хозяйки и служанки обрамляют полотенца-тении. Надпись прославляет юношу-красавца. Ничего особенного, но время словно остановилось, и обычное действие превращается в священнодействие.
http://digi.ub.uni-heidelberg.de/diglit/wallis1896/0039?sid=a743fb3e91fcf38375367c94b6e5a456
А это - лекиф целиком. В такие сосуды помещали масло или благовония. Тонкое горло позволяло наливать содержимое сосуда тонкой струйкой или по капле. С ними шли к могиле, чтобы совершить возлияния, их часто клали вместе с умершим, бросали в погребальный костер или разбивали.
Имени Мастера Ахилла мы не знаем, он не подписывал сосудов. Объединяются белофонные лекифы и краснофигурные вазы в одну большую группу (около 300 сосудов) на основании стилистического анализа. Точкой отсчета служит амфора из собраний Ватикана, с ней манеру вазописца и сравнивают:
http://www.beazley.ox.ac.uk/images/pottery/painters/keypieces/tiverios/28-p174-medium.jpg
В пустом черном пространстве Ахилл, опирающийся на копье, похож на памятник. И как не вспомнить тут диалог между ним и Одиссеем, вызвавшим души из царства мертвых:
«…Ты же
Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем
Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили;
Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни
Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный».
Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая:
«О, Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;
Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый».
http://www.beazley.ox.ac.uk/images/pottery/painters/keypieces/tiverios/28-p175-medium.jpg
Сразу несколько прекрасных ваз, которые связывают с Мастером Ахилла, хранятся в Музее изящных искусств Бостона. На некоторых сохранился не только рисунок, но и краска. Вот один из них. Две женщины. Одна сидит, другая стоит перед ней. Возможно, что и здесь изображены хозяйка и служанка.
Сидящая молодая женщина дивно хороша. Ее жест напоминает о скульптурной надгробной «Стеле Гегесо», где умершая держит в руках шкатулку с драгоценностями и рассматривает одну из них. Здесь предмет или предметы не сохранились, вместо них пустота. Да и сами фигуры, очерченные одной линией, утратили телесность, превратились в тающие тени:
И еще две женщины. На этот раз на лекифе из собрания Национального археологического музея в Афинах. Две легкие тени, одна с корзинкой, другая с пиксидой в руках. Вероятно, они готовятся к совершению культового действия на могиле усопшего. Но, поскольку сохранился лишь рисунок, женщины так легки, что кажутся обитательницами Другого мира. Как писал в «Эннеадах» Плотин: «В этом умопостигаемом мире все прозрачно и нет ни тени, ни чего-либо такого, что препятствовало бы созерцанию; все сущности как бы насквозь все проникают своим взором и все видят всех. <…> Тут царствует чистое и абсолютное движение, ибо причина, его производящая, не есть что-либо привходящее извне; тут и покой - чистый и абсолютный, потому что сюда не примешивается что-либо неустойчивое и беспокойное.
Прекрасное здесь поистине прекрасно, так как не основывается ни на чем другом прекрасном, но только на самом себе».
http://lib.rus.ec/b/221607/read#t37
Вернемся в Британский музей. Здесь есть еще два лекифа, которые атрибутируются Мастеру Ахилла. Их объединяет тема прощания.
Расстаются мужчина и женщина. Судя по предметам, висящим на стене, это прощание происходит в доме.
Мужчина в плаще, со шляпой за спиной и посохом в руках. Он так безнадежно спокоен, что, кажется, они находятся уже в разных мирах. И опять вспоминается Плотин: «Мужество же отсутствие страха перед смертью, ну а смерть - отделение души от тела. Не страшится этого тот, кто жаждет остаться один. Величие же души - презрение к вещам тленным. А мудрость - это мышление, отвращающееся от низменного, ведущее душу к высшему миру».
http://lib.rus.ec/b/221607/read#t37
Мир белофонных лекифов Мастера Ахилла очищен от всего случайного, сиюминутного. С реальной жизнью связаны только посвятительные надписи, но и они прославляют красоту. К его образам приложимы слова философа: «Все сущности этого умопостигаемого мира суть как бы статуи, которые самих себя созерцают и наслаждаются в этом самосозерцании неизреченным блаженством».
http://lib.rus.ec/b/221607/read#t37
Очерковый рисунок, т.е. контурный рисунок, без светотеневой моделировки, любят в те эпохи, когда преобладает статуарное начало. Удивительной точности и легкости каждой линии Мастера Ахилла могут позавидовать все мастера очерковой графики.
Полюбуемся сосудом, на котором изображено прощание воина:
Как и другие лекифы Мастера Ахилла верхняя часть сосуда украшена орнаментом, он под стать легким контурам фигур:
Женщина одной рукой держит шлем, другой теребит край хитона. И этот жест приковывает внимание, мы еще раз смотрим на ее лицо и начинаем видеть в нем не только идеальное, но и индивидуальное.
В облике мужчины, чье обнаженное тело перепоясано мечом, есть обреченность:
А внизу, между мужчиной и женщиной, изображен гусь. Скорее всего, он связан с символикой жизни и смерти. Водоплавающие птицы «могут не только нырять, погружаясь в воду, но и выныривать из нее - воспарять в небеса». В этой природной особенности «видели отражение акта смерти и созидания мира».
/Л.Акимова. Искусство Древней Греции: Геометрика, архаика. СПб., 2007, с.42/
И под занавес - один из самых прекрасных сосудов в собрании Национального археологического музея Афин. Вот его прорисовка:
Воин держит в руке шлем, его щит украшает огромный глаз. Глаз должен оберегать воина, но изображен он не условно, как на многочисленных «глазастых» вазах, а очень реально. Он как бы обнажает те эмоции, которые пытается сдерживать сидящая женщина. Погребальный сосуд - свидетельство того, что предчувствия оправдались…
Одним из самых выдающихся вазописцев был так называемый Мастер Ахилла. Помню, как я не могла отойти от витрины в нью-йоркском Метрополитене, где был выставлен его лекиф. Ваза в Британском музее ему не уступает:
Женщина передает девочке-служанке скомканную одежду. Девочка-служанка с коротко остриженными волосами готова ее принять.
Вот прорисовка, на которой хорошо видна вся композиция. Действие происходит в комнате, где на стене висит изящный сосуд, ойнохоя, фигуры хозяйки и служанки обрамляют полотенца-тении. Надпись прославляет юношу-красавца. Ничего особенного, но время словно остановилось, и обычное действие превращается в священнодействие.
http://digi.ub.uni-heidelberg.de/diglit/wallis1896/0039?sid=a743fb3e91fcf38375367c94b6e5a456
А это - лекиф целиком. В такие сосуды помещали масло или благовония. Тонкое горло позволяло наливать содержимое сосуда тонкой струйкой или по капле. С ними шли к могиле, чтобы совершить возлияния, их часто клали вместе с умершим, бросали в погребальный костер или разбивали.
Имени Мастера Ахилла мы не знаем, он не подписывал сосудов. Объединяются белофонные лекифы и краснофигурные вазы в одну большую группу (около 300 сосудов) на основании стилистического анализа. Точкой отсчета служит амфора из собраний Ватикана, с ней манеру вазописца и сравнивают:
http://www.beazley.ox.ac.uk/images/pottery/painters/keypieces/tiverios/28-p174-medium.jpg
В пустом черном пространстве Ахилл, опирающийся на копье, похож на памятник. И как не вспомнить тут диалог между ним и Одиссеем, вызвавшим души из царства мертвых:
«…Ты же
Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем
Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили;
Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни
Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный».
Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая:
«О, Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;
Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый».
http://www.beazley.ox.ac.uk/images/pottery/painters/keypieces/tiverios/28-p175-medium.jpg
Сразу несколько прекрасных ваз, которые связывают с Мастером Ахилла, хранятся в Музее изящных искусств Бостона. На некоторых сохранился не только рисунок, но и краска. Вот один из них. Две женщины. Одна сидит, другая стоит перед ней. Возможно, что и здесь изображены хозяйка и служанка.
Сидящая молодая женщина дивно хороша. Ее жест напоминает о скульптурной надгробной «Стеле Гегесо», где умершая держит в руках шкатулку с драгоценностями и рассматривает одну из них. Здесь предмет или предметы не сохранились, вместо них пустота. Да и сами фигуры, очерченные одной линией, утратили телесность, превратились в тающие тени:
И еще две женщины. На этот раз на лекифе из собрания Национального археологического музея в Афинах. Две легкие тени, одна с корзинкой, другая с пиксидой в руках. Вероятно, они готовятся к совершению культового действия на могиле усопшего. Но, поскольку сохранился лишь рисунок, женщины так легки, что кажутся обитательницами Другого мира. Как писал в «Эннеадах» Плотин: «В этом умопостигаемом мире все прозрачно и нет ни тени, ни чего-либо такого, что препятствовало бы созерцанию; все сущности как бы насквозь все проникают своим взором и все видят всех. <…> Тут царствует чистое и абсолютное движение, ибо причина, его производящая, не есть что-либо привходящее извне; тут и покой - чистый и абсолютный, потому что сюда не примешивается что-либо неустойчивое и беспокойное.
Прекрасное здесь поистине прекрасно, так как не основывается ни на чем другом прекрасном, но только на самом себе».
http://lib.rus.ec/b/221607/read#t37
Вернемся в Британский музей. Здесь есть еще два лекифа, которые атрибутируются Мастеру Ахилла. Их объединяет тема прощания.
Расстаются мужчина и женщина. Судя по предметам, висящим на стене, это прощание происходит в доме.
Мужчина в плаще, со шляпой за спиной и посохом в руках. Он так безнадежно спокоен, что, кажется, они находятся уже в разных мирах. И опять вспоминается Плотин: «Мужество же отсутствие страха перед смертью, ну а смерть - отделение души от тела. Не страшится этого тот, кто жаждет остаться один. Величие же души - презрение к вещам тленным. А мудрость - это мышление, отвращающееся от низменного, ведущее душу к высшему миру».
http://lib.rus.ec/b/221607/read#t37
Мир белофонных лекифов Мастера Ахилла очищен от всего случайного, сиюминутного. С реальной жизнью связаны только посвятительные надписи, но и они прославляют красоту. К его образам приложимы слова философа: «Все сущности этого умопостигаемого мира суть как бы статуи, которые самих себя созерцают и наслаждаются в этом самосозерцании неизреченным блаженством».
http://lib.rus.ec/b/221607/read#t37
Очерковый рисунок, т.е. контурный рисунок, без светотеневой моделировки, любят в те эпохи, когда преобладает статуарное начало. Удивительной точности и легкости каждой линии Мастера Ахилла могут позавидовать все мастера очерковой графики.
Полюбуемся сосудом, на котором изображено прощание воина:
Как и другие лекифы Мастера Ахилла верхняя часть сосуда украшена орнаментом, он под стать легким контурам фигур:
Женщина одной рукой держит шлем, другой теребит край хитона. И этот жест приковывает внимание, мы еще раз смотрим на ее лицо и начинаем видеть в нем не только идеальное, но и индивидуальное.
В облике мужчины, чье обнаженное тело перепоясано мечом, есть обреченность:
А внизу, между мужчиной и женщиной, изображен гусь. Скорее всего, он связан с символикой жизни и смерти. Водоплавающие птицы «могут не только нырять, погружаясь в воду, но и выныривать из нее - воспарять в небеса». В этой природной особенности «видели отражение акта смерти и созидания мира».
/Л.Акимова. Искусство Древней Греции: Геометрика, архаика. СПб., 2007, с.42/
И под занавес - один из самых прекрасных сосудов в собрании Национального археологического музея Афин. Вот его прорисовка:
Воин держит в руке шлем, его щит украшает огромный глаз. Глаз должен оберегать воина, но изображен он не условно, как на многочисленных «глазастых» вазах, а очень реально. Он как бы обнажает те эмоции, которые пытается сдерживать сидящая женщина. Погребальный сосуд - свидетельство того, что предчувствия оправдались…