НУРЕЕВ Рудольф Хаметович (часть 1)
...2004-й год ЮНЕСКО объявило годом Нуреева и Рериха
Рудольф Нуреев родился 17 марта 1938 года в поезде неподалеку от станции Раздольная. Этот факт он всегда подчеркивал и истолковывал как знамение. А его детские и юношеские годы прошли в Уфе.
Его мать Фарида была домохозяйкой, отец, Хамет Нуреев, - политруком Советской Армии. В семье уже было три дочки. Рудольф особенно дружил с младшей, Розой. Он даже завещал ей свой дом в Монте-Карло, но в последний момент разругался с ней и переписал завещание, дав тем самым повод для судебной тяжбы по поводу своего наследства.
...Детство и юность Нуреева прошли в Уфе. С 7 лет мальчик занимался в кружках народного танца, с одиннадцати брал уроки у А.Удальцовой, бывшей солистки Дягилевского балета. В 16 лет его зачислили в труппу Уфимского оперного театра.
Он рос в нищете, на картошке, хилым, слабым и маленьким, не по возрасту, ребенком. В семье, кроме него, было трое дочерей. Однажды, не в силах дождаться, пока картошка сварится, попытался ее достать, опрокинул котелок на себя и попал в больницу. Там было тепло и кормили вдоволь. Хорошее было время! Когда группу одаренных детей из Уфы послали в Ленинград, в балетную школу, он остался дома: у отца не было трехсот рублей на билет, но он не хотел признаться. Нуреев долго не мог ему простить этого.
Отец был суровым и молчаливым. Сын его боялся и не любил. Странную страсть сына к музыке и танцам отец жестоко искоренял, за посещение танцевального кружка в Доме пионеров бил, но выбить из него "дурь" так и не смог. "Балет не профессия для мужчины", - твердил Нуреев-старший, и был по-своему прав. Он хотел, чтобы сын пошел в ремесленное училище и приобрел надежную рабочую профессию, которая прокормила бы его. Время было послевоенное, голодное, не до танцев было.
Нуреев не любил вспоминать свое прошлое. Его девиз: "Никогда не оглядывайся назад".
В руки опытных педагогов училища Вагановой он попал с фатальным опозданием. "В Ленинграде ему наконец-то серьезно поставили ноги в первую позицию, - считал Барышников. - Это очень поздно для классического танцовщика. Он отчаянно пытался догнать сверстников. Каждый день весь день - танец. Проблемы с техникой его бесили. В середине репетиции он мог разреветься и убежать. Но потом, часов в десять вчера, возвращался в класс и в одиночестве работал над движением до тех пор, пока его не осваивал".
Он брал уроки музыки, ходил по театрам и музеям, коллекционировал пластинки, изучал западную хореографию по иностранным журналам, которые доставал неведомо каким путем.
"Он впитывал все как губка", - хором вспоминают друзья. Губку, как оказалось, можно было насыщать бесконечно. Уже за границей он вкалывал как вол - 300 спектаклей за год, чуть ли не каждый вечер выходил на сцену. Такой ритм (даже если не учитывать постоянные переезды) губителен для профессионала. Нуреев выдерживал и умудрялся к тому же периодически напиваться.
Еще не мог остановиться в собирательстве красивых вещей - все его шесть домов были набиты антиквариатом. Друзья разводили руками, полагая, что это компенсация за голодное уфимское детство. Самая сногсшибательная покупка - два острова в Средиземном море - обошлась ему в $40 миллионов.
В самом начале, на заре карьеры, с недвижимостью и собственностью все было в порядке: ни того ни другого он не имел. По советским меркам, Нуреев был очень благополучным артистом: в 20 лет он окончил училище и был сразу же зачислен солистом в Кировский театр, много гастролировал. Ему и балерине Алле Сизовой партком выделил одну двухкомнатную квартиру на двоих: больше квартир не было, а без жилья были двое. "Они думают, что я на ней женюсь! - кипел Нуреев. - Никогда!"
Жил он у своего учителя Александра Ивановича Пушкина, жена которого, Ксения Юргенсон, в прошлом балерина Кировского, была для Нуреева чем-то вроде ангела-хранителя. Одна из немногих она умела тушить его приступы ярости. С годами его характер становился все более скверным.
...Его только что приняли в Кировский, он пришел на первый урок. По традиции самый юный должен был полить из лейки пол в классе. Все стоят, ждут. Нуреев тоже ждет. Наконец ему намекают, что неплохо бы полить пол. В ответ он показывает всем фигу: "Я, во-первых, не молодой. А потом, тут есть такие бездари, которые только поливать и должны".
Нурееву прощали все. Его талант был заметен невооруженным глазом. К нему относились, как к вундеркинду. Ведущая солистка Кировского Наталья Михайловна Дудинская пригласила его в партнеры. Ей было 49, Нурееву - 19. Это станет традицией: все его партнерши, в том числе и блистательная Марго Фонтейн, будут намного старше его.
На учебу в Ленинградское хореографическое училище имени Вагановой Нуреева послал Башкирский театр оперы и балета, где и начиналась его сценическая карьера - в качестве артиста кордебалета. После окончания Вагановского Рудольфа принимают на работу в Кировский (Мариинский) театр, где он быстро становится премьером. В 1961 году "невольному изменнику Родины" всего 23, однако он уже замечен в мировом балете - незадолго до "побега" ему было присвоено звание лучшего танцовщика мира 1961 года.
Он танцевал в Кировском всего три года, причем далеко не блестяще - на Западе его техника станет куда более отточенной. Но даже за этот короткий срок Нуреев сумел сделать важную вещь: он вернул самостоятельную ценность мужскому танцу. До него, в 1940-50-е годы, мужчины в балете (советском) существовали исключительно как сопровождение для балерин. Они были массивными, чтобы правильно выполнять поддержки.
Из воспоминаний балерины Аллы Осипенко:
В 61 году, во время тех роковых гастролей Мариинского (тогда Кировского) театра в Париже - гастролей, изменивших не только судьбу Нуреева, но и, возможно, лицо всего мирового балета - ему было 23 года, а ей уже 29. Рудольф танцевал со многими балеринами. Но именно Алла Осипенко стала его партнершей в представленных Парижу "Лебедином озере" и отрывке из "Баядерки". Правда, компании у них были немного разные (разный возраст, воспитание, интересы), но в замке сестры Марины Влади, вышедшей замуж за какого-то разорившегося маркиза, они успели побывать вместе.
И "пасли" их одни и те же кагэбэшники, причем Аллу - едва ли не больше всех. Еще в 1956-м ей, одной из первых советских балерин, западные продюсеры осмелились предложить контракт. Тогда Алле "пастухи" сказали сразу: вон самолет - ты летишь домой. Она подчинилась. И, видимо, памятуя о той истории 56-го, в Париже "пастухи" с нее не спускали глаз и в 61-м.
Двое их было при труппе - Смирнов и Стрижевский. Помнит Алла Евгеньевна их как сейчас: гэбэшник постоянно подсаживался к ней за столик, чтобы поужинать. И так надоел своими разговорами, что сил уже больше не было, о чем она однажды сказала ему прямо. А все последующие вечера демонстративно зазывала за свой столик побольше коллег.
Ну, а Рудольф? Скорее всего, он с его свободолюбием поступал с "пастухами" еще резче. И плевать хотел на непременное предписание "пастухов" - ходить по Парижу только в группе по пять человек, встречаться только с теми людьми, с которыми встречаться дозволено.
Вот оттого и совершен был знаменитый "нуреевский прыжок в аэропорту Ле Бурже". И прыжок тот теперь - одна из легенд прошлого века.
Из Парижа труппа должна была лететь в Лондон. Все уже поднимались по трапу самолета в Ле Бурже, и последней из артистов шла Алла, а замыкающим, как положено, был "пастух". Рудольфа с ними почему-то не оказалось, и Осипенко непроизвольно оглянулась, ища его глазами. Нашла. Рудик пытался прорваться к своим, а второй гэбэшник теснил его назад, в здание аэропорта. Поймав взгляд партнерши, Рудольф вскинул руки со скрещенными пальцами - классический жест "небо в клеточку" - пытаясь объяснить ей этим знаком, что же с ним происходит. Она сразу поняла: происходит что-то непоправимое. Но один из "пастухов" загнал всю труппу в самолет, а второй остался с Нуреевым в аэропорту.
Только позже коллеги узнали: перед самым отлетом в Лондон Нурееву объяснили, что он не полетит со всеми - его отправляют в Москву. Тот понял, что причиной тому послужило слишком вольное его поведение. Возможно, "небом в клеточку", как он показал в прощальном жесте, для него это и не обернулось бы, но… сценическая карьера вполне могла погибнуть. Причем безвозвратно.
Решение пришло спонтанно. Алла Осипенко как непосредственный очевидец этого события не может сказать точно - был ли совершен тот знаменитый нуреевский прыжок через барьер в буквальном смысле. Возможно, Рудик в обход "пастуха" просто прошел каким-то другим, запасным ходом, который ему указали поклонники. Во всяком случае, труппа еще успела увидеть его на летном поле - бегущим к их самолету.
Но трап уже отъезжал, разделяя советских артистов и "изменника Родины". Почти на три десятка лет. А вернее - навсегда.
В Москву по предписанию "пастуха" он не полетел. Там же, в аэропорту, Нуреев попросил у полицейских политического убежища. Оно ему было предоставлено.
Вскоре после "побега" Рудика в Ленинграде над ним состоялся заочный суд. Судили артиста по статье "измена Родине". Усилиями друзей на суде удалось доказать, что измена Родине была "невольной" - с такой формулировкой и был вынесен заочный приговор: семь лет лишения свободы.
Кстати, приговор этот официально так никогда и не был с Нуреева снят. Сейчас, конечно, никому уже нет дела до этого юридического курьеза. Так была ли та "измена Родине" действительно "невольной"? Сегодня Алла Евгеньевна полагает, что все-таки свободолюбивый Рудик так или иначе однажды ушел бы "за флажки".
Далее…
Через два месяца после побега на Запад он уже танцевал в балетной труппе маркиза де Кюваса. Еще через полгода съездил в Нью-Йорк, познакомился с Баланчиным. В феврале 1962-го подписал контракт с Лондонским королевским балетом. Что было фактом беспрецедентным: туда не брали людей без британского подданства. Для Нуреева сделали исключение - он стал партнером блистательной английской балерины Марго Фонтейн.
С Марго Фонтейн.
В Англии вообще с балетом было худо, Фонтейн была единственной и самой яркой "звездой". Когда она познакомилась с Нуреевым, ей было 42 года и она как раз собиралась оставить сцену. Нуреев вдохнул в ее танец, техничный, но по-английски обделенный эмоциями, невероятную чувственность. Они танцевали вместе десять лет и считались самым гармоничным балетным дуэтом своего времени.
Марго ввела Нуреева в высший свет, она буквально бросила к его ногам мир. Конечно, это был платонический и в первую очередь творческий союз, но когда сегодня смотришь записи их танцев и видишь полный обожания взгляд Марго, устремленный к партнеру, невольно приходишь к мысли, что их связывало очень глубокое чувство.
В 1964 году на сцене Венской оперы Нуреев поставил "Лебединое озеро", и вместе с Марго они исполнили главные роли - им устроили безумную овацию, занавес подымался больше восьмидесяти раз.
Помимо балетов с Марго Фонтейн, он как бешеный носился по миру. Его рабочий график не предусматривал отпусков и выходных. Сегодня у него спектакль в Париже, завтра утром - репетиция в Лондоне, послезавтра - гала-представление в Монреале, еще через двое суток - гастроли в Токио. Два вечера в Буэнос-Айресе переходили в турне по Австралии, которое прерывалось телевизионной съемкой в Нью-Йорке. В подобном темпе он жил не год-два, а целые десятилетия.
Разницы во времени он не ощущал, спал не больше четырех часов в сутки, причем где придется - в такси, в самолете. Он всегда был в цейтноте и мог появиться на регистрации авиарейса за пять минут до отлета - ему все сходило с рук. А его шофер, продиравшийся сквозь пробки на парижских улицах, постоянно цепенел: аварии допустить было нельзя, ведь впереди ждали концерты, съемки, публика, занавес!
При всем при том надо учесть, что Нуреев был "звездой" нового поколения. Он пользовался славой не только в узком кругу фанатов балета - его знали абсолютно все: он очень умело поддерживал интерес к себе. Однажды он в течение дня дал интервью двум влиятельнейшим журналам - Time и Newsweek. Если бы он кому-то из них отказал, они обиделись бы и не напечатали интервью. А так оба издания, не подозревая о столь некорректном дубляже, опубликовали полосные портреты героя общим тиражом десять миллионов экземпляров.
Уже позже по его следам пойдут Михаил Барышников и Мстислав Ростропович, Монтсеррат Кабалье и Пласидо Доминго - профессионалы серьезного искусства, не побоявшиеся стать попсовыми кумирами.
31.03.1986 г. Рудольф Нуреев (художественный руководитель Paris Opera Balet) и Михаил Барышников (худрук American Ballet Theater) объявляют о гала-концерте своих коллективов.
Благородный любовник на сцене, в жизни он мог быть достаточно груб и резок. С Игорем Моиссеевым они даже не добрались до ресторана, где собирались вместе поужинать. "В машине я заметил, - вспоминал Моисеев, - что у Нуреева резко изменилось настроение. В конце какой-то фразы он нецензурно выругался. Объяснить причину его недовольства я не мог, хотя мне и говорили о его несносном характере. Через некоторое время он выразился еще резче. Тут я не удержался: "Неужели это все, что у вас осталось от русского языка?" Моя фраза привела Нуреева в бешенство". Так и не успев подружиться и по-человечески поговорить, они расстались.
Свои финансовые отчеты он скрывал буквально от всех. Его патологическая скупость стала притчей во языцах. Он никогда не носил карманных денег, поэтому везде - в магазинах и ресторанах - за него платили друзья или просто сопровождавшие его люди.
Он постоянно был окружен целым роем поклонников - пожилых дам и красивых юношей. Он любил свиту - она спасала его от одиночества, - хотя иногда жаловался, что какие-то малознакомые люди фамильярно называют его Руди. Окружающих он шокировал тем, что прелюдно целовался взасос. Видя смущение своего визави, Нуреев приходил в восторг. И говорил, что это старинный русский обычай.
Недвижимость была отдельной страстью: у него остались квартиры в Нью-Йорке и Париже, дома в Лондоне и Сен-Бартельми, ранчо в США и остров Галли в Средиземном море. До войны остров - две подымающиеся над водой скалы - принадлежал Леониду Мясину, хореографу Дягилева. Нуреев купил их в начале 1980-х, отреставрировал три дома и на самом верху выстроил балетную студию.
В 1983-м его пригласили стать директором балета "Гранд-Опера" в Париже. На этой должности он продержался шесть лет, несмотря на кипевшие вокруг страсти, заговоры и протесты. Он много ставил русской классики, прежде всего Чайковского. Хотя в интервью русским журналистам говорил, что наша балетная школа непроглядно устарела. При нем "Гранд-Опера" пользовалась невероятным авторитетом - на этот период пришлось и возведение нового здания театра на площади Бастилии.
В 1987 году ему разрешен въезд на родину - на 48 часов в сопровождении бдительных "пастухов" из КГБ к умирающей матери.
В Уфе от суперзвезды шарахнулись и чиновники от культуры, и местные "мастера искусств". Есть свидетельства, что умирающая мать тоже не узнала сына, хотя с ней это произошло неосознанно - в предсмертном бреду. Он убеждал ее, что он ее сын, а она, указывая на его старую фотографию, утверждала: "Вот мой сын".
В 1989-м он танцевал "Сильфиду" на сцене Кировского театра. На его танец невозможно было смотреть без слез: его скорая смерть не вызывала сомнения. Но миф о Нурееве на Западе был раскручен с такой силой, что любое его появление на сцене в качестве танцора ли, постановщика ли (однажды его вынесли на носилках) публика встречала овацией.
В 1991 году совсем обессиленный, он решил сменить профессию - начал пробовать себя как дирижер и успешно выступал в новом качестве во многих странах.
А он был уже смертельно болен. Но об этом пока еще ничего не знают на родине. Только на Западе кое-кто уже начал догадываться… Однако вся правда о диагнозе Нуреева выходит наружу лишь после его смерти. С диагнозом СПИД Рудольф Нуреев сумел прожить еще двенадцать лет.
Известие о смерти не стало неожиданностью. Прощальная церемония был обставлена так, будто ее режиссировал сам Нуреев: у его гроба русские артисты по-русски читали стихи Пушкина.
Нуреев лежал в гробу в строгом черном костюме и в чалме. Единственное, чем он остался бы недоволен, - это местом на кладбище Сен Женевьев де Буа: его похоронили рядом с Сергеем Лифарем, которого он всю жизнь не выносил...
Умер Нуреев в Леваллуа (Франция) 6 января 1993.
17 марта 1938 года - 6 января 1993 года