Патрик. Солнце мое осталось далеко..
Сейчас прошел уже месяц, а я вижу все это так, как будто это было вчера…
Весь Париж в золотом сиянии листвы.. А у нас уже лежал снег в это время, и люди оделись в дубленки и шубы.. А возле Нотр-Дам еще цвели розы. И солнце расщедрилось, даря Парижу свои лучи.
Мы стояли в длинной очереди возле «Олимпии». Совсем рядом со входом, прямо под огромными красными буквами Patrick Fiori. Нас уже давно должны были пустить внутрь, но хмурые шаржи де ля секюрите не спешили дать дорогу жаждущим. Хотя на билетах было указано, что вход в зал открывается за полтора часа до концерта. Пока же мы, при полном параде, переминаемся с ноги на ногу и негромко ругаемся на смеси русского и испанского, приводя в недоумение соседей по очереди, и импровизируем на тему песен Пату.
В зал мы попадаем за полчаса до начала концерта. На улице в это время уже стемнело, красные буквы горят еще ярче… Даже когда мы опускаемся на красные бархатные кресла, нам все еще слегка не верится, что мы здесь, и через каких-то двадцать минут увидим его. Он будет совсем рядом, настоящий, живой, и можно будет встретиться с ним взглядом, и он будет петь для нас… На сиденьях - белые листы с отпечатанным текстом. Это - сюрприз для Патрика. Переделанный вариант «Belle», где второй куплет - «осанна», сочиненная специально для него.
Зал Олимпии сравнительно небольшой, Кремлевский зал - гораздо больше. Но Кремлевский страдает отвратительной акустикой… Мы сидим наверху, в мезонине, но почти у самой сцены, и видно великолепно. Рядом с нами - целая семья: бабушка, мама и дочка. Бабушке не менее семидесяти на вид. «Простите, а где вы брали программку?» - спрашивает она. «Там, у входа.» «Ооо, какая у вас футболка! Видно, вы очень любите Патрика?» «Очень» «Он- ваш идол?» «Нет, что вы! - смеюсь. - Он не идол, просто я очень люблю его музыку. Кроме того, я иностранка, и не знаю, когда он почтит нашу страну своим присутствием..»
Свет понемногу гаснет, и зал поднимает овацию. Знакомый, родной голос, чуть глуховато звучащий, произносит: «Дамы и господа, добрый вечер! Позвольте представить вам мою подругу, талантливую певицу. Ее зовут Жозефина, она с Корсики.» Занавес раздвигается, на сцене - темноволосая девушка с гитарой. “Buenas noches”, - здоровается она, улыбаясь. “Buenas noches”, - машинально срывается с губ в ответ. Диктофон включен и лежит у меня на коленях, спрятанный под программкой. Девушка трогает струны гитары, и начинает петь. Голос у нее сильный и красивый, а вот испанский неплохо было бы подкорректировать. Жозефина поет балладу, и зал хлопает, задавая ритм, во время песни, и аплодирует, когда песня заканчивается. Почему-то вспоминается концерт Сезарии Эворы в Москве, когда в первом отделении выступали певцы и певицы Кабо-Верде, а во втором она сама. Позади нас стояла компания, которая вслух выражала свое недовольство тем, что так затянулось выступление «всей деревни, которую Эвора притащила с собой». «Вся деревня» состояла из талантливых и не менее популярных в португалоязычном мире, чем Эвора, исполнителей. Поэтому нам с подругой пришлось в конце концов развернуться и сделать небольшое внушение этой кучке хамов, которые пришли на концерт, по-видимому, из-за того, что Эвора популярна, а не потому, что им нравится ее музыка. Здесь же я наблюдаю обратную реакцию - зал очень доброжелательно настроен по отношению к певице, которая выступает «на разогреве». Вторая песня - испанская цыганская румба, за ней следует удивительно красивое уайно (боливийский жанр), и затем еще одна румба. Патрик не соврал, девушка действительно очень талантливая, и мне хотелось бы добавить ее диск в свою коллекцию.
После того, как Жозефина закончила свое выступление, и, улыбаясь, распрощалась с залом, следует небольшой перерыв. Зажигается свет, и люди внизу стекаются к семнадцатому (если не ошибаюсь) ряду партера, чтобы поприветствовать Жюли Зенатти, сфотографировать и взять автограф. Жюли никому не отказывает - раздает автографы, улыбается, приветствует своих поклонников, как если бы это были ее близкие друзья, обнимается, фотографируется с ними. Очень приятная девушка.
Но вот снова меркнет свет, и наступает долгожданный момент. Он врывается на сцену, как солнечный луч врывается на рассвете в сонную черноту неба, и его голос наполняет зал мгновенно, захлестывает, как волна захлестывает песок, и тянет нас за собой, как волна тянет песчинки. Конечно, он обычный человек, который курит, носит пирсинг на брови, одет не в парчу и бархат, а в простую черную рубашку и джинсы, - но в тот момент кажется, что от него исходит сияние. Молодцы светотехники в Олимпии!! J Напрасно я боялась за акустику - во-первых, в Олимпии с этим все в порядке, во-вторых, у Патрика настолько мощный голос, что он вполне мог бы вообще обойтись без микрофона. Слегка склонившись к залу, он поет Bleu et vert, а зал наглядно иллюстрирует песню голубыми и зелеными светящимися полосками, размахивая ими в такт. Патрик улыбается, сюрприз ему явно нравится. Следующая песня - Mon pays. Mon pays c’est toi - Патрик обводит руками зал, вмещая всех в это «toi», - Mon pays c’est la - Патрик опускает руки к земле, вмещая в это «la» Олимпию, Париж, всю Францию… Насладиться моментом слегка мешает стычка с охранником, который «засек» мой диктофон и требует прекратить запись. Делаю лицо оскорбленной невинности, показывая пустые руки (диктофон незаметно перемещен на кресло и спрятан под кофтой). Страж порядка от меня отстает, но еще примерно полчаса крутится рядом и бросает подозрительные взгляды. Фиг ему - диктофон больше не видно, потому что я на нем сижу :р «Я кое-что должен вам сказать.. - начинает Патрик, и когда зал заинтересованно подается вперед, вдруг начинает петь “Juste une raison encore”. В новой аранжировке. А после этого он спел Sans bruit... Зал честно отрабатывает концерт вместе с Патриком - женский хор сопровождает его в каждой песне, хотя и не может заглушить нашего соловья. Патрик играет голосом,- выдает оперные трели, потом понижает голос почти до шепота, хрипит «под рокера» - в общем, вовсю выпендривается, обрушивая весь богатый диапазон на восторженную публику. Кроме того, у него великолепная пластика, он легко и энергично движется по сцене, и я даже спрашиваю себя, не занимался ли он профессионально когда-либо танцами. Разумеется, любой артист проходит какую-нибудь хореографическую подготовку. Но у Пату еще и врожденная пластика - вижу это, поскольку мне довелось перевидать достаточно танцоров. Вот, не успевает зал как следует выразить свой восторг предыдущей песней, как пространство Олимпии просто взрывается музыкой, светом, и единым вздохом публики, и восхищенным единым криком. Публика вскакивает с мест в общем порыве, чтобы спеть вместе с ним “Qu’il neige sur ma vie, gele en mon coeur, tombent les pluits, rien ne me fait peur! Loin de ici, loin des douleurs, je sais ou recusciter, je sais ou aller!!’’ Феерия света, звука, поднятых рук, широко распахнутых глаз, улыбок, аплодисментов, голосов… “Lа, je suis chez moi, je suis riche de... toi!”, - его рука, взгляд и улыбка обращены к одному, конкретному человеку, к кому-то в глубине партера. “Riche de toi!”,- повторяет, и словно все солнечные лучи разом обрушиваются на меня, потому что сейчас он обращается прямо ко мне, смотрит на меня, и указывает прямо на меня. Сердце останавливается на несколько мгновений, несколько наносекунд, не больше, не могу дышать, ничего не вижу, кроме солнечного света его улыбки…
Семидесятилетняя бабуля рядом колбасится как пятнадцатилетняя девчонка. А мы с этого момента больше не опускаемся на сидения, глаза прикованы к сцене, ловят каждый жест, каждый перелив голоса. Вот внезапно гаснет свет, и в центре единственного луча - Пату. Присаживается на табурет, глаза полуприкрыты, голос задумчив и нежен. Нервы натянутой струной, в горле комок от эмоций - Si tu revenais… Наша любимая… Как бережно и нежно он поет эту песню, словно слегка притрагивается голосом... Pardonne-moi он поет по-другому - она подобна водопаду, разбивающемуся о камни. Tant que tu vis - полет над бесконечным водным пространством. Debout - уверенная поступь конкистадора, триумф, тонущий в свете. Miraval - ранее утро в какой-нибудь арабской стране, сад в капельках росы, просыпающиеся птицы в саду сказочного султана (Патрик сам играет на армянском дудуке, вот это да!) Marseille - от нее пахнет морем и узкими солнечными улицами. Зал аплодирует «напарнику» Патрика по этой песне, а сам Патрик одевает ему на шею шарф с надписью «Марсель», брошенный на сцену публикой.
«Я столько раз пел эту песню, что уже и не сосчитать.. Сколько? 457? (вопрос одному из музыкантов) Нет, по-моему.. Мне сказали, что сегодня ВЫ мне ее споете, это так? («Да!»-кричит зал) Правда? («ДАА!!») Хорошо, тогда я начну, а вы продолжите, договорились?..»
“Belle...
“..c’est un mot qu’on dirait invente pour elle...”
Он улыбается своей публике. Песня, в оригинале похожая на пламя костра, которое то разгорается, то угасает, теперь звучит как хрустальный ручей, выводимая нежным хором женских голосов. Зал взметнул вверх множество белых листов, и Патрик недоумевает, и догадка потрясает его, когда он получает один из них, и читает то, что уже поет ему зал.
“Tu est vraiment un grand chanteur tres unique…”
Что-то внутри плавится от нежности к нему. И от нежности ко всем этим людям, разделяющим мои чувства. Зал стоит и поет, а у Патрика на глазах слезы, - так рассказывали потом те, кто в этот момент был близко к сцене. Наверно, что-то и у него дрогнуло в душе - несмотря на то, что он уже должен был уже привыкнуть к поклонению, славе…
«Представляю вам еще одного замечательного певца. Встречайте!» Аплодисменты. Невысокий плотный человек с гитарой садится на один табурет, Патрик - на другой. Я уже успела незаметно перевернуть на другую сторону кассету в диктофоне (к моему глубокому сожалению, на нее не попала Belle). L Негромко, задумчиво-уютно, словно сидя в походе возле костра, они поют незнакомую мне песню. Зал задает ритм ладонями. Мы подпеваем одну-единственную строчку, название песни - “Il est libre Max”. А после этого - Que tu reviennes. В «новой» версии, разумеется. Зал замер, застыл, подался вперед, ожидая кульминационного момента - когда Патрик выберет девушку из публики, как он делает каждый раз, исполняя эту песню на концерте.
Не знаю, почему с альбома Chrysalide хитом номер один стала именно эта песня. В новой, «тяжелой» версии она оставляет впечатление глубокой безысходности, черной тоски, погасшего солнца. Тем не менее, это одна из самых популярных вещей Патрика, которую публика всегда ждет от него, наравне с Belle и Je sais ou aller. “Je crois que tu ne m’aimes plus...” - на этот раз очередь моей подружки подвергнуться солнечному удару, так как он при этих словах смотрит и указывает конкретно на нее J Она вспыхивает огнем и смехом. J
Патрик смотрит в зал, очень внимательно, слегка лукаво, и зал еще больше подается вперед. Люди свешиваются с балконов, тянутся, чтобы не пропустить - кто? Кто на этот раз? Патрик подает руку совсем молоденькой девочке, которой на вид не больше тринадцати. Вытаскивает на сцену, обнимает, что-то спрашивает. Мы подавляем приступы безудержного смеха: ну как можно было догадаться вытащить ребенка на такую тяжелую песню?? Ребенка, который еще не знает, что такое расставание, что такое ждать “des jours et des semaines”, как тяжело отвыкать от любви, как сложно поставить точку и лишить себя последних сладких иллюзий? Похоже, что сам Патрик слегка смущен, но берет себя в руки и ведет все по знакомому сценарию. Сажает девочку на табурет и изображает отчаяние. И при всей моей любви к Пату это выглядит смешно: здоровый мужик, бьющийся головой о стенку перед маленькой испуганной девочкой. :D Дает ей микрофон, и мужественный ребенок срывающимся голосом поет, поддерживаемый овацией зала. Патрик уводит ее, сажает на край сцены, сам приседает на корточки рядом. Допевает песню, которая все тяжелее и тяжелее падает на зал, и заставляет замирать от восторга. А потом Патрик уходит с девочкой за руку сквозь зал, видимо, намереваясь вернуть дитя родителям. И наступает темнота. «Patrick! Que tu reviennes!” - кричим мы с подругой, и люди вокруг нас подхватывают J
Он возвращается спустя несколько минут, и поет Ligne numero 13. А потом… двое гитаристов садятся на табуреты. Он садится посреди них. И второй раз за вечер словно бы на меня обрушивается солнечный удар: сначала я узнаю песню, которую я ждала - Chrysalide. А потом, вместе со вступлением, он поднимает голову и встречается со мной глазами. Минуту, которая кажется вечностью, мы держим этот контакт глазами - то время, пока длится тот кусочек Chrysalid’a, который он включил в попурри. За это время можно умереть сотню раз, и родиться заново… Потом он отводит глаза, переходит на Goutte d’eau, потом Elle est, и Y'a plus grand chose a dire - тоже в новой аранжировке, которую мы встречаем тем, что поднимаем вверх большие пальцы и жестикулируем обеими руками, похоже, еще раз привлекая тем самым внимание Патрика - он тоже показывает большой палец, поднятый вверх. Затем следует Tout le monde sait parler d’amour - которую в конце концов допевает зал, а Патрик с довольной улыбкой на лице «дирижирует». На этом попурри кончается, и мы едва не падаем от смеха, когда слышим следующую песню. Еще по дороге на концерт, я в шутку сказала, что теперь, когда на концерт прибыли четверо одержимых из России, Патрику волей-неволей придется петь «Dechire» J Именно «Dechire» он и поет сейчас, под смех и овацию зала. Честно говоря, хлопать уже нет сил, ладони распухли и покраснели, и сильно болят. Но я готова их вообще ампутировать, только бы концерт продлился подольше..
«Что это такое? - Патрик озадаченно хмурится, разворачивая записку, которую ему только что передали. «Хмм, это от Жозефины.. Она спрашивает, почему я не проверяю, насколько хорошо моя публика знает мои песни.. Ну-ка, посмотрим…»
Bleu et vert, Mon pays, Juste une raison encore, Sans bruit и даже Miraval - хе-хе, Патрику не удается подловить публику, зал великолепно знает все песни J Признавая свое поражение, Патрик поднимает вверх руки.. и запевает Je sais ou aller ! Второй раз за вечер водопад света и звука обрушивается на зал, те, кто еще умудрялся сидеть, моментально вскакивают на ноги. Патрик продолжает свои дирижерско-организаторские эксперименты: сначала показывает всевозможные варианты махания руками, которые зал повторяет, затем, когда песня кончается, кричит: «Эй-эй, погодите! Теперь ВЫ споете МНЕ! А я вам помогу.» Он действительно помогает: дирижирует руками, заставляя зал повышать или понижать голос, пока не добивается согласованного звучания. Тогда он осторожно подводит под «хор» музыку и вступает сам «бэк-вокалом» J Я понимаю, что это конец. Прощание. Еще длится эта феерия звука и света, но скоро это все кончится. Кидаюсь как в омут снова и снова в музыку, не отпуская глазами его лица, которое скоро останется только воспоминанием L И когда он прощается со своей публикой и уходит, провожаемый овацией, и становится понятно, что он уже не выйдет на бис, разгоряченные, все еще не осознающие, что все закончилось, мы вылетаем на парижскую улицу, распевая Je sais ou aller. Случайный прохожий, улыбаясь, хлопает нам J
Мы возвращаемся к центральному входу в Олимпию в надежде дождаться Патрика, чтобы взять автограф - кто знает, когда еще мы попадем, и попадем ли вообще на его концерт. Tu es a trois heures de moi, je suis a des annees de toi... Знакомимся с местными фанатками, которым очень нравится моя футболка. Узнав, что мы из России, они сначала не верят, потом выражают свое восхищение тем, что мы приехали из такой дали, чтобы увидеть Патрика. Дают нам подписать официальную книгу Фан-клуба, куда мы немедленно пишем «Патрик, приезжай в Россию!» Два часа пролетают незаметно: смеемся, поем песни Фьори и отрывки из Нотр-Дам, импровизируя на ходу. “Patrick, si par bohneure il n’est pas dort, dites-lui que je l’attends encore... Des jours et des semaines, des moins peut-etre plus...Si demain tu t’en vas j’irais te chercher...” Если бы только Патрик мог видеть спектакль, который мы устроили у Олимпии! Перед тем, как бежать на метро, девчонки просят нас перевести им Je sais ou aller на русский. Что мы и делаем J
Наконец, в полвторого ночи, когда мы уже оставались возле Олимпии не столько в надежде его увидеть, сколько ради хорошей компании, Патрик наконец появился. Он не вышел из машины, но успел подарить всем по улыбке и по воздушному поцелую. Он был совсем близко, и когда его машина вырулила на шоссе, мы выскочили следом, чтобы помахать ему вслед рукой…
Вот и все.. В отель пришли в начале третьего, распевая песни, и до четырех утра не могли уснуть. Слушали свежесделанную запись концерта и заново переживали всю эту сказку, делясь впечатлениями…
Сейчас в Париже тоже холодно. Не знаю, идет ли там снег, но витрины уже украшены к Рождеству, и в Ла Файетт стоит громадная елка… А я пишу эти строки и смотрю на снег за окном, и тихонько напеваю:
Qu’il neige sur ma vie, gele en mon coeur…
Весь Париж в золотом сиянии листвы.. А у нас уже лежал снег в это время, и люди оделись в дубленки и шубы.. А возле Нотр-Дам еще цвели розы. И солнце расщедрилось, даря Парижу свои лучи.
Мы стояли в длинной очереди возле «Олимпии». Совсем рядом со входом, прямо под огромными красными буквами Patrick Fiori. Нас уже давно должны были пустить внутрь, но хмурые шаржи де ля секюрите не спешили дать дорогу жаждущим. Хотя на билетах было указано, что вход в зал открывается за полтора часа до концерта. Пока же мы, при полном параде, переминаемся с ноги на ногу и негромко ругаемся на смеси русского и испанского, приводя в недоумение соседей по очереди, и импровизируем на тему песен Пату.
В зал мы попадаем за полчаса до начала концерта. На улице в это время уже стемнело, красные буквы горят еще ярче… Даже когда мы опускаемся на красные бархатные кресла, нам все еще слегка не верится, что мы здесь, и через каких-то двадцать минут увидим его. Он будет совсем рядом, настоящий, живой, и можно будет встретиться с ним взглядом, и он будет петь для нас… На сиденьях - белые листы с отпечатанным текстом. Это - сюрприз для Патрика. Переделанный вариант «Belle», где второй куплет - «осанна», сочиненная специально для него.
Зал Олимпии сравнительно небольшой, Кремлевский зал - гораздо больше. Но Кремлевский страдает отвратительной акустикой… Мы сидим наверху, в мезонине, но почти у самой сцены, и видно великолепно. Рядом с нами - целая семья: бабушка, мама и дочка. Бабушке не менее семидесяти на вид. «Простите, а где вы брали программку?» - спрашивает она. «Там, у входа.» «Ооо, какая у вас футболка! Видно, вы очень любите Патрика?» «Очень» «Он- ваш идол?» «Нет, что вы! - смеюсь. - Он не идол, просто я очень люблю его музыку. Кроме того, я иностранка, и не знаю, когда он почтит нашу страну своим присутствием..»
Свет понемногу гаснет, и зал поднимает овацию. Знакомый, родной голос, чуть глуховато звучащий, произносит: «Дамы и господа, добрый вечер! Позвольте представить вам мою подругу, талантливую певицу. Ее зовут Жозефина, она с Корсики.» Занавес раздвигается, на сцене - темноволосая девушка с гитарой. “Buenas noches”, - здоровается она, улыбаясь. “Buenas noches”, - машинально срывается с губ в ответ. Диктофон включен и лежит у меня на коленях, спрятанный под программкой. Девушка трогает струны гитары, и начинает петь. Голос у нее сильный и красивый, а вот испанский неплохо было бы подкорректировать. Жозефина поет балладу, и зал хлопает, задавая ритм, во время песни, и аплодирует, когда песня заканчивается. Почему-то вспоминается концерт Сезарии Эворы в Москве, когда в первом отделении выступали певцы и певицы Кабо-Верде, а во втором она сама. Позади нас стояла компания, которая вслух выражала свое недовольство тем, что так затянулось выступление «всей деревни, которую Эвора притащила с собой». «Вся деревня» состояла из талантливых и не менее популярных в португалоязычном мире, чем Эвора, исполнителей. Поэтому нам с подругой пришлось в конце концов развернуться и сделать небольшое внушение этой кучке хамов, которые пришли на концерт, по-видимому, из-за того, что Эвора популярна, а не потому, что им нравится ее музыка. Здесь же я наблюдаю обратную реакцию - зал очень доброжелательно настроен по отношению к певице, которая выступает «на разогреве». Вторая песня - испанская цыганская румба, за ней следует удивительно красивое уайно (боливийский жанр), и затем еще одна румба. Патрик не соврал, девушка действительно очень талантливая, и мне хотелось бы добавить ее диск в свою коллекцию.
После того, как Жозефина закончила свое выступление, и, улыбаясь, распрощалась с залом, следует небольшой перерыв. Зажигается свет, и люди внизу стекаются к семнадцатому (если не ошибаюсь) ряду партера, чтобы поприветствовать Жюли Зенатти, сфотографировать и взять автограф. Жюли никому не отказывает - раздает автографы, улыбается, приветствует своих поклонников, как если бы это были ее близкие друзья, обнимается, фотографируется с ними. Очень приятная девушка.
Но вот снова меркнет свет, и наступает долгожданный момент. Он врывается на сцену, как солнечный луч врывается на рассвете в сонную черноту неба, и его голос наполняет зал мгновенно, захлестывает, как волна захлестывает песок, и тянет нас за собой, как волна тянет песчинки. Конечно, он обычный человек, который курит, носит пирсинг на брови, одет не в парчу и бархат, а в простую черную рубашку и джинсы, - но в тот момент кажется, что от него исходит сияние. Молодцы светотехники в Олимпии!! J Напрасно я боялась за акустику - во-первых, в Олимпии с этим все в порядке, во-вторых, у Патрика настолько мощный голос, что он вполне мог бы вообще обойтись без микрофона. Слегка склонившись к залу, он поет Bleu et vert, а зал наглядно иллюстрирует песню голубыми и зелеными светящимися полосками, размахивая ими в такт. Патрик улыбается, сюрприз ему явно нравится. Следующая песня - Mon pays. Mon pays c’est toi - Патрик обводит руками зал, вмещая всех в это «toi», - Mon pays c’est la - Патрик опускает руки к земле, вмещая в это «la» Олимпию, Париж, всю Францию… Насладиться моментом слегка мешает стычка с охранником, который «засек» мой диктофон и требует прекратить запись. Делаю лицо оскорбленной невинности, показывая пустые руки (диктофон незаметно перемещен на кресло и спрятан под кофтой). Страж порядка от меня отстает, но еще примерно полчаса крутится рядом и бросает подозрительные взгляды. Фиг ему - диктофон больше не видно, потому что я на нем сижу :р «Я кое-что должен вам сказать.. - начинает Патрик, и когда зал заинтересованно подается вперед, вдруг начинает петь “Juste une raison encore”. В новой аранжировке. А после этого он спел Sans bruit... Зал честно отрабатывает концерт вместе с Патриком - женский хор сопровождает его в каждой песне, хотя и не может заглушить нашего соловья. Патрик играет голосом,- выдает оперные трели, потом понижает голос почти до шепота, хрипит «под рокера» - в общем, вовсю выпендривается, обрушивая весь богатый диапазон на восторженную публику. Кроме того, у него великолепная пластика, он легко и энергично движется по сцене, и я даже спрашиваю себя, не занимался ли он профессионально когда-либо танцами. Разумеется, любой артист проходит какую-нибудь хореографическую подготовку. Но у Пату еще и врожденная пластика - вижу это, поскольку мне довелось перевидать достаточно танцоров. Вот, не успевает зал как следует выразить свой восторг предыдущей песней, как пространство Олимпии просто взрывается музыкой, светом, и единым вздохом публики, и восхищенным единым криком. Публика вскакивает с мест в общем порыве, чтобы спеть вместе с ним “Qu’il neige sur ma vie, gele en mon coeur, tombent les pluits, rien ne me fait peur! Loin de ici, loin des douleurs, je sais ou recusciter, je sais ou aller!!’’ Феерия света, звука, поднятых рук, широко распахнутых глаз, улыбок, аплодисментов, голосов… “Lа, je suis chez moi, je suis riche de... toi!”, - его рука, взгляд и улыбка обращены к одному, конкретному человеку, к кому-то в глубине партера. “Riche de toi!”,- повторяет, и словно все солнечные лучи разом обрушиваются на меня, потому что сейчас он обращается прямо ко мне, смотрит на меня, и указывает прямо на меня. Сердце останавливается на несколько мгновений, несколько наносекунд, не больше, не могу дышать, ничего не вижу, кроме солнечного света его улыбки…
Семидесятилетняя бабуля рядом колбасится как пятнадцатилетняя девчонка. А мы с этого момента больше не опускаемся на сидения, глаза прикованы к сцене, ловят каждый жест, каждый перелив голоса. Вот внезапно гаснет свет, и в центре единственного луча - Пату. Присаживается на табурет, глаза полуприкрыты, голос задумчив и нежен. Нервы натянутой струной, в горле комок от эмоций - Si tu revenais… Наша любимая… Как бережно и нежно он поет эту песню, словно слегка притрагивается голосом... Pardonne-moi он поет по-другому - она подобна водопаду, разбивающемуся о камни. Tant que tu vis - полет над бесконечным водным пространством. Debout - уверенная поступь конкистадора, триумф, тонущий в свете. Miraval - ранее утро в какой-нибудь арабской стране, сад в капельках росы, просыпающиеся птицы в саду сказочного султана (Патрик сам играет на армянском дудуке, вот это да!) Marseille - от нее пахнет морем и узкими солнечными улицами. Зал аплодирует «напарнику» Патрика по этой песне, а сам Патрик одевает ему на шею шарф с надписью «Марсель», брошенный на сцену публикой.
«Я столько раз пел эту песню, что уже и не сосчитать.. Сколько? 457? (вопрос одному из музыкантов) Нет, по-моему.. Мне сказали, что сегодня ВЫ мне ее споете, это так? («Да!»-кричит зал) Правда? («ДАА!!») Хорошо, тогда я начну, а вы продолжите, договорились?..»
“Belle...
“..c’est un mot qu’on dirait invente pour elle...”
Он улыбается своей публике. Песня, в оригинале похожая на пламя костра, которое то разгорается, то угасает, теперь звучит как хрустальный ручей, выводимая нежным хором женских голосов. Зал взметнул вверх множество белых листов, и Патрик недоумевает, и догадка потрясает его, когда он получает один из них, и читает то, что уже поет ему зал.
“Tu est vraiment un grand chanteur tres unique…”
Что-то внутри плавится от нежности к нему. И от нежности ко всем этим людям, разделяющим мои чувства. Зал стоит и поет, а у Патрика на глазах слезы, - так рассказывали потом те, кто в этот момент был близко к сцене. Наверно, что-то и у него дрогнуло в душе - несмотря на то, что он уже должен был уже привыкнуть к поклонению, славе…
«Представляю вам еще одного замечательного певца. Встречайте!» Аплодисменты. Невысокий плотный человек с гитарой садится на один табурет, Патрик - на другой. Я уже успела незаметно перевернуть на другую сторону кассету в диктофоне (к моему глубокому сожалению, на нее не попала Belle). L Негромко, задумчиво-уютно, словно сидя в походе возле костра, они поют незнакомую мне песню. Зал задает ритм ладонями. Мы подпеваем одну-единственную строчку, название песни - “Il est libre Max”. А после этого - Que tu reviennes. В «новой» версии, разумеется. Зал замер, застыл, подался вперед, ожидая кульминационного момента - когда Патрик выберет девушку из публики, как он делает каждый раз, исполняя эту песню на концерте.
Не знаю, почему с альбома Chrysalide хитом номер один стала именно эта песня. В новой, «тяжелой» версии она оставляет впечатление глубокой безысходности, черной тоски, погасшего солнца. Тем не менее, это одна из самых популярных вещей Патрика, которую публика всегда ждет от него, наравне с Belle и Je sais ou aller. “Je crois que tu ne m’aimes plus...” - на этот раз очередь моей подружки подвергнуться солнечному удару, так как он при этих словах смотрит и указывает конкретно на нее J Она вспыхивает огнем и смехом. J
Патрик смотрит в зал, очень внимательно, слегка лукаво, и зал еще больше подается вперед. Люди свешиваются с балконов, тянутся, чтобы не пропустить - кто? Кто на этот раз? Патрик подает руку совсем молоденькой девочке, которой на вид не больше тринадцати. Вытаскивает на сцену, обнимает, что-то спрашивает. Мы подавляем приступы безудержного смеха: ну как можно было догадаться вытащить ребенка на такую тяжелую песню?? Ребенка, который еще не знает, что такое расставание, что такое ждать “des jours et des semaines”, как тяжело отвыкать от любви, как сложно поставить точку и лишить себя последних сладких иллюзий? Похоже, что сам Патрик слегка смущен, но берет себя в руки и ведет все по знакомому сценарию. Сажает девочку на табурет и изображает отчаяние. И при всей моей любви к Пату это выглядит смешно: здоровый мужик, бьющийся головой о стенку перед маленькой испуганной девочкой. :D Дает ей микрофон, и мужественный ребенок срывающимся голосом поет, поддерживаемый овацией зала. Патрик уводит ее, сажает на край сцены, сам приседает на корточки рядом. Допевает песню, которая все тяжелее и тяжелее падает на зал, и заставляет замирать от восторга. А потом Патрик уходит с девочкой за руку сквозь зал, видимо, намереваясь вернуть дитя родителям. И наступает темнота. «Patrick! Que tu reviennes!” - кричим мы с подругой, и люди вокруг нас подхватывают J
Он возвращается спустя несколько минут, и поет Ligne numero 13. А потом… двое гитаристов садятся на табуреты. Он садится посреди них. И второй раз за вечер словно бы на меня обрушивается солнечный удар: сначала я узнаю песню, которую я ждала - Chrysalide. А потом, вместе со вступлением, он поднимает голову и встречается со мной глазами. Минуту, которая кажется вечностью, мы держим этот контакт глазами - то время, пока длится тот кусочек Chrysalid’a, который он включил в попурри. За это время можно умереть сотню раз, и родиться заново… Потом он отводит глаза, переходит на Goutte d’eau, потом Elle est, и Y'a plus grand chose a dire - тоже в новой аранжировке, которую мы встречаем тем, что поднимаем вверх большие пальцы и жестикулируем обеими руками, похоже, еще раз привлекая тем самым внимание Патрика - он тоже показывает большой палец, поднятый вверх. Затем следует Tout le monde sait parler d’amour - которую в конце концов допевает зал, а Патрик с довольной улыбкой на лице «дирижирует». На этом попурри кончается, и мы едва не падаем от смеха, когда слышим следующую песню. Еще по дороге на концерт, я в шутку сказала, что теперь, когда на концерт прибыли четверо одержимых из России, Патрику волей-неволей придется петь «Dechire» J Именно «Dechire» он и поет сейчас, под смех и овацию зала. Честно говоря, хлопать уже нет сил, ладони распухли и покраснели, и сильно болят. Но я готова их вообще ампутировать, только бы концерт продлился подольше..
«Что это такое? - Патрик озадаченно хмурится, разворачивая записку, которую ему только что передали. «Хмм, это от Жозефины.. Она спрашивает, почему я не проверяю, насколько хорошо моя публика знает мои песни.. Ну-ка, посмотрим…»
Bleu et vert, Mon pays, Juste une raison encore, Sans bruit и даже Miraval - хе-хе, Патрику не удается подловить публику, зал великолепно знает все песни J Признавая свое поражение, Патрик поднимает вверх руки.. и запевает Je sais ou aller ! Второй раз за вечер водопад света и звука обрушивается на зал, те, кто еще умудрялся сидеть, моментально вскакивают на ноги. Патрик продолжает свои дирижерско-организаторские эксперименты: сначала показывает всевозможные варианты махания руками, которые зал повторяет, затем, когда песня кончается, кричит: «Эй-эй, погодите! Теперь ВЫ споете МНЕ! А я вам помогу.» Он действительно помогает: дирижирует руками, заставляя зал повышать или понижать голос, пока не добивается согласованного звучания. Тогда он осторожно подводит под «хор» музыку и вступает сам «бэк-вокалом» J Я понимаю, что это конец. Прощание. Еще длится эта феерия звука и света, но скоро это все кончится. Кидаюсь как в омут снова и снова в музыку, не отпуская глазами его лица, которое скоро останется только воспоминанием L И когда он прощается со своей публикой и уходит, провожаемый овацией, и становится понятно, что он уже не выйдет на бис, разгоряченные, все еще не осознающие, что все закончилось, мы вылетаем на парижскую улицу, распевая Je sais ou aller. Случайный прохожий, улыбаясь, хлопает нам J
Мы возвращаемся к центральному входу в Олимпию в надежде дождаться Патрика, чтобы взять автограф - кто знает, когда еще мы попадем, и попадем ли вообще на его концерт. Tu es a trois heures de moi, je suis a des annees de toi... Знакомимся с местными фанатками, которым очень нравится моя футболка. Узнав, что мы из России, они сначала не верят, потом выражают свое восхищение тем, что мы приехали из такой дали, чтобы увидеть Патрика. Дают нам подписать официальную книгу Фан-клуба, куда мы немедленно пишем «Патрик, приезжай в Россию!» Два часа пролетают незаметно: смеемся, поем песни Фьори и отрывки из Нотр-Дам, импровизируя на ходу. “Patrick, si par bohneure il n’est pas dort, dites-lui que je l’attends encore... Des jours et des semaines, des moins peut-etre plus...Si demain tu t’en vas j’irais te chercher...” Если бы только Патрик мог видеть спектакль, который мы устроили у Олимпии! Перед тем, как бежать на метро, девчонки просят нас перевести им Je sais ou aller на русский. Что мы и делаем J
Наконец, в полвторого ночи, когда мы уже оставались возле Олимпии не столько в надежде его увидеть, сколько ради хорошей компании, Патрик наконец появился. Он не вышел из машины, но успел подарить всем по улыбке и по воздушному поцелую. Он был совсем близко, и когда его машина вырулила на шоссе, мы выскочили следом, чтобы помахать ему вслед рукой…
Вот и все.. В отель пришли в начале третьего, распевая песни, и до четырех утра не могли уснуть. Слушали свежесделанную запись концерта и заново переживали всю эту сказку, делясь впечатлениями…
Сейчас в Париже тоже холодно. Не знаю, идет ли там снег, но витрины уже украшены к Рождеству, и в Ла Файетт стоит громадная елка… А я пишу эти строки и смотрю на снег за окном, и тихонько напеваю:
Qu’il neige sur ma vie, gele en mon coeur…