(no subject)
Вечером трамвай полон романтических парочек. Может быть, я что-то упустила, и теперь высшим шиком считается с помпой прокатить девушку на трамвае.
Одна из этих парочек сидит напротив меня; он смотрит на неё, она - куда-то вглубь вагона.
- Смотри, смотри, как он смеётся!
- Кто? - спрашивает парень, не сводя глаз с её завитка на щеке.
- Да во-он, карапузик…. В жёлтом комбинезончике.
- А-а-а, - мычит парень, улыбаясь завитку.
- Ой, смотри! Пустышку бросил! За-айчик….
- Кто?
- Да вон же, мальчик маленький, у женщины на руках. Такой пупсик, да?
- А-а-а. - Он улыбается мечтательно и протирает рукавом её отражение в стекле.
- Ой. Смотри! Глазки закрыл! Устал, маленький…
- Кто?
Она поворачивается к нему, победительно вскидывает бровь и проводит пальчиком ему по губам.
- Забей. Не отвлекайся.
Парочка позади меня тоже в беспокойстве.
- Слушай, а на какой остановке нам выходить? Ты помнишь?
- Ха! Да хоть на какой! Можем вообще хоть щас выйти!
Потрясённая его гусарской лихостью, она послушно выбирается из пространства между сиденьями и семенит за ним на каблуках, пока о мужественно рассекает толпу плечом.
***
Дни - серые, лишь с лёгкой неубедительной подсветкой.
Вдруг стала понимать, насколько красив серый хрустальный мир. И то, что хрусталь этот сто лет не протирали, и он покрыт копотью и водяными подтёками, только придаёт ему аутентичности. На сером мосту нарисован серый поезд, идущий в серый город с серыми башнями и колокольнями. В бесконечном количестве оттенков серого - море хрупкой завораживающей изысканности и ничего такого, о чём вы подумали. В названии гостиницы «Погости!» предсказуемо не горит буква «и». В сочетании с восклицательным знаком это выглядит предсказуемо оптимистично.
Лимб тоже может быть до невозможности отрадным и разнообразным. Я подхожу к зеркальной витрине и вижу, как я бледна и хороша собой. Как хорошо выцветать и терять контуры, маскируясь под общий серебристо-хрустальный колорит, в котором ты плаваешь, шевеля жабрами.
***
И опять - трамвай, а рядом с ним - машина, увозящая в заднем зеркальном стекле кусок монастыря с сияющими на невидимом солнце куполами.
Мы едем и едем; трамвай - сзади, машина - чуть спереди, настоящий монастырь уже давно скрылся за поворотом, а тот, что в стекле, и не думает исчезать, и светится, и сияет, и небо над ним - райское, лазурно-золотое, ни единой искоркой не напоминающее то, что висит у нас над головой, плачет и харкает мокрым снегом.
Одна из этих парочек сидит напротив меня; он смотрит на неё, она - куда-то вглубь вагона.
- Смотри, смотри, как он смеётся!
- Кто? - спрашивает парень, не сводя глаз с её завитка на щеке.
- Да во-он, карапузик…. В жёлтом комбинезончике.
- А-а-а, - мычит парень, улыбаясь завитку.
- Ой, смотри! Пустышку бросил! За-айчик….
- Кто?
- Да вон же, мальчик маленький, у женщины на руках. Такой пупсик, да?
- А-а-а. - Он улыбается мечтательно и протирает рукавом её отражение в стекле.
- Ой. Смотри! Глазки закрыл! Устал, маленький…
- Кто?
Она поворачивается к нему, победительно вскидывает бровь и проводит пальчиком ему по губам.
- Забей. Не отвлекайся.
Парочка позади меня тоже в беспокойстве.
- Слушай, а на какой остановке нам выходить? Ты помнишь?
- Ха! Да хоть на какой! Можем вообще хоть щас выйти!
Потрясённая его гусарской лихостью, она послушно выбирается из пространства между сиденьями и семенит за ним на каблуках, пока о мужественно рассекает толпу плечом.
***
Дни - серые, лишь с лёгкой неубедительной подсветкой.
Вдруг стала понимать, насколько красив серый хрустальный мир. И то, что хрусталь этот сто лет не протирали, и он покрыт копотью и водяными подтёками, только придаёт ему аутентичности. На сером мосту нарисован серый поезд, идущий в серый город с серыми башнями и колокольнями. В бесконечном количестве оттенков серого - море хрупкой завораживающей изысканности и ничего такого, о чём вы подумали. В названии гостиницы «Погости!» предсказуемо не горит буква «и». В сочетании с восклицательным знаком это выглядит предсказуемо оптимистично.
Лимб тоже может быть до невозможности отрадным и разнообразным. Я подхожу к зеркальной витрине и вижу, как я бледна и хороша собой. Как хорошо выцветать и терять контуры, маскируясь под общий серебристо-хрустальный колорит, в котором ты плаваешь, шевеля жабрами.
***
И опять - трамвай, а рядом с ним - машина, увозящая в заднем зеркальном стекле кусок монастыря с сияющими на невидимом солнце куполами.
Мы едем и едем; трамвай - сзади, машина - чуть спереди, настоящий монастырь уже давно скрылся за поворотом, а тот, что в стекле, и не думает исчезать, и светится, и сияет, и небо над ним - райское, лазурно-золотое, ни единой искоркой не напоминающее то, что висит у нас над головой, плачет и харкает мокрым снегом.