Желтые бабочки
Cherry написала
изменено 21 мая, в 19:14
только для членов клуба
Желтые бабочки...
Фернанда словно не замечала, что дочь утром вскакивает раньше обычного, что мечется в ожидании часа, когда можно улизнуть из дому, что все ночи напролет ворочается за стеной на кровати, жалуясь что ночные бабочки никак не дают ей заснуть. Иной раз Амаранта говорила, что идет проведать отца, и Фернанда ничего не подозревала даже тогда, когда в это же время ее супруг являлся домой проведать собственную дочь. Любой поинтересовался бы, какие такие у Амаранты срочные свидания, секретные дела, тайные заботы, гораздо раньше, чем Фернанда, которая подняла страшный шум, только увидев вдруг, что ее дочь целуется в кино с мужчиной. Сама Амаранта, жившая, как в пьяном угаре, была уверена, что на нее наговорили.
В действительности и наговаривать-то было незачем. Она сама выдавала себя с головой. И все же матери наконец бросилось в глаза, что дочь то впадает в глубокое раздумье, то взрывается дерзостями, то становится капризной и раздражительной. Фернанда установила за Амарантой скрытую, но круглосуточную слежку. Она, как всегда, отпускала дочь к подругам, помогала принарядиться к субботним вечеринкам и не задавала лишних вопросов, которые могли бы испортить дело. У Фернанды уже было много доказательств, что поступки Амаранты идут вразрез со словами, но мать решила выждать и поймать ту на месте преступления.
Однажды вечером Амаранта сказала ей, что идет с отцом в кино. Через некоторое мать оделась, пошла в кино и в полумраке зала высмотрела дочь. Потрясенная увиденной картиной, Фернанда не запечатлела в памяти лицо мужчины, с которым та целовалась, но навсегда запомнила его дрогнувший голос, свист и гогот публики. «Чертовски жаль, дорогая», - сказал он, а мать молча выволокла Амаранту из зала, протащила за руку на потеху людям по шумной улице и заперла ее на ключ в спальне. Она узнала голос мужчины, приходившего к ним вчера с визитом. Он был молод, лимонно бледен, его темные меланхоличные глаза не так впечатлили бы ее, если бы она видела цыган, а его томность подсказала бы ей, не будь она такой неодушевленной, отчего дочь не находит себе места.
На нем был старый полотняный костюм и парусиновые туфли, тщетно скрывавшие свою потрепанность под очередным слоем высохших белил. Фернанде, стоило взглянуть на него, чтобы распознать в нем обычного мастерового и понять, что одет он в свой единственный выходной костюм. Она не дала ему и слова сказать. Не дала даже порог переступить, захлопнув через секунду дверь, ибо дом уже кишел желтыми бабочками.
- Уходите, - сказала она. - Вам нечего делать в порядочных семьях.
Его звали Маурисио Вавилонья. Он родился и вырос в Макондо, был учеником механика в гаражах Банановой компании. Амаранта случайно с ним познакомилась, когда однажды вечером с подругой пришла в гараж за автомобилем, чтобы поехать покататься на плантации. Шофер оказался болен, и везти их поручили Маурисио, а Амаранта смогла наконец сесть впереди и познакомиться поближе с хитростями вождения автомобиля. Не в пример обычному шоферу Маурисио Вавилонья все показывал ей и разъяснял. Позже она вспомнила, что во время первой прогулки ее внимание привлекла его мужественная красота, разве что руки показались изуверски грубыми, но с подругой Амаранта поделилась лишь нелестным впечатлением, которое произвела на нее его самоуверенность с немалой долей чванливости. Отправившись в одну из суббот в кино с отцом, она увидела там Маурисио Вавилонью в его полотняном костюме. Он сидел неподалеку от них и, как видно, не очень интересовался фильмом, потому что то и дело поворачивал голову в ее сторону, не столько стараясь увидеть ее, сколько показать, что он на нее смотрит.
Они не виделись наедине, не обмолвились ни словом, кроме «здравствуйте-прощайте», но как-то ночью ей приснилось, что он спасает ее при кораблекрушении, а она не только не испытывает никакой к нему благодарности, но даже впадает в ярость. Словно бы она позволила ему сделать по-своему, а ей самой хотелось на дно, и не только с Маурисио Вавилоньей, но и с любым другим мужчиной, которому бы она приглянулась. Поэтому-то, проснувшись, Амаранта на себя разозлилась: ей бы его возненавидеть, а ее страшно к нему потянуло. Желание росло день ото дня в течение недели, в субботу же стало неодолимым, и ей пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы Маурисио Вавилонья не заметил, здороваясь с нею в кино, что она готова кинуться ему на шею. Совсем смешавшись от непонятного чувства радости и недовольства собой, Амаранта впервые протянула ему руку, и только теперь Маурисио Вавилонья позволил себе сжать ее пальцы. На какую-то долю секунды она раскаялась в своем порыве, но раскаяние тут же перешло в жесточайшее удовлетворение: его ладонь была так же влажна и холодна, как ее собственная. Ночью она решила, что не успокоится, пока не докажет Маурисио Вавилонье, что все его старания тщетны, и целую неделю ломала голову, как это лучше сделать. Наконец ей удалось снова заманить в гараж подругу, якобы посмотреть на новые автомобили. Как только Амаранта увидела Маурисио Вавилонью, самообман улетучился в один миг: она поняла, что просто-напросто не в состоянии справиться с желанием побыть с ним наедине, но ей стало не по себе, когда она увидела, что и он, оглянувшись на нее, это понял.
- Я пришла посмотреть на новые модели, - сказала Амаранта.
- Отличный предлог. Не волнуйтесь, - тихо сказал он. - Не впервые женщина сходит с ума по мужчине.
Она так растерялась, что ушла из гаража, не взглянув на новые автомобили, и всю ночь до утра ворочалась в постели, рыдая от унижения. Именно тогда она уразумела, что желтые бабочки возвещают появление Маурисио Вавилоньи. Раньше она их тоже видела, чаще всего в гараже, и полагала, что они слетаются на запах краски. Иногда замечала, как они порхают над ее головой в полумраке зрительного зала. Но когда Маурисио Вавилонья стал ее преследовать, как призрак, который только ею различался в толпе, она поняла, что желтые бабочки почему-то всегда при нем. Маурисио Вавилонья мог быть среди публики в концертах, в кино, в церкви, и ей не надо было искать его взглядом, потому что над ним всегда кружились бабочки. В то утро Фернанда с дочерью подрезали розы в саду, и вдруг воздух вдруг будто затрепетал. Это были бабочки. Амаранте почудилось, что они внезапно выпорхнули из солнечного света, и сердце у нее дрогнуло. В этот миг и вошел Маурисио Вавилонья с коробкой в руках. Это был подарок - китайская игрушка - пять ящичков, вставленных один в другой, а в самом маленьком лежала открытка с аккуратно нарисованными, словно каким-то школяром, буквами: «В субботу увидимся в кино».
Всю неделю она терзалась жутким нетерпением. Огни в зале еще горели, а над головой у нее уже металась желтая ночная бабочка. Дальше было так. Огни погасли, и Маурисио Вавилонья сел рядом с ней. Амаранта чувствовала, как погружается в пучину жгучего волнения, и спасти ее, как было во сне, может только этот человек, пропахший машинным маслом и едва различимый в полутьме.
- Если бы вы не пришли, - сказал он, - меня бы больше не увидели.
Амаранта ощутила на своей коленке тяжесть его пятерни и уже знала: с этой минуты они оба перешли границы запретного.
Она сошла с ума от любви. Потеряла сон и аппетит и впала в такое глубокое одиночество, что даже отец стал не нужен. Сочинила длиннейший и сложнейший список якобы неотложных визитов и дел, чтобы сбить с толку мать, забросила подруг, чихала на все условности, лишь бы встречаться с Маурисио Вавилоньей в любое время и в любом месте. Сначала ей был не по нраву его грубый натиск. В первый же раз, как только они остались одни в открытом поле за гаражами, он безжалостно довел ее до зверского исступления, лишившего всяких сил. Должно было пройти некоторое время, прежде чем она поняла, что это одна из форм ласки, и тогда совсем потеряла разум и жила только им одним, обуреваемая неистовым желанием тонуть в пьянящем запахе жавеля, растертого в машинном масле.
Но время от времени Амаранта холодела от мысли о своем будущем. Ей доводилось слышать о женщине, которая гадает на картах, и она пошла к ней, никому ничего не сказав. Как только старуха увидела Амаранту, она сразу догадалась, в чем дело и с жестокой простотой поведала ей, что любовное пекло становится раем только в постели. Такова же была точка зрения и Маурисио Вавилоньи. Амаранта же думала, что любовь так или иначе убивает любовь, ибо в природе людей отказываться от еды, утолив голод. Гадалка не только вывела ее из заблуждения, но и предложила ей свою старую койку. Кроме того, обучила ее, как с помощью горчичных припарок предохранить себя от нежелательных последствий, и снабдила рецептом питья, которое в крайнем случае поможет избавиться «даже от угрызений совести».
Этот визит вселил в Амаранту такое же чувство бесшабашной отваги, какое она ощутила, когда впервые хлебнула с подругами крепкого рома. Это были дни таких волнений, такой неодолимой любовной тяги и стольких подавляемых желаний, что в первый же день, когда Амаранта смогла выйти из дому, она прямехонько направилась к гадалке. И отдалась Маурисио Вавилонье без сопротивления, без стыда, без жеманства, так легко и просто, так умело и понятливо, что более ревнивый мужчина мог бы принять это за чистейшей воды распутство. Они посвящали любви два дня в неделю в течение более трех месяцев, пока Фернанда не накрыла их в кино и определила дочери домашнее заточение.
Но сидя дома Амаранта почему-то отнюдь не выглядела страждущей. Напротив, из соседней спальни до домашних долетало ее ровное дыхание, днем было слышно, как она спокойно делает все, что ей положено, с аппетитом ест и не жалуется на плохое настроение. Лишь одно занимало мать в течение двух месяцев домашнего ареста Амаранты: почему та ходит в купальню не утром, как все, а в семь вечера. Иной раз матери хотелось предостеречь дочь от скорпионов, но девушка избегала ее. Тем временем желтые бабочки заполняли дом, едва начинало вечереть. Возвращаясь из купальни, Амаранта всякий раз видела, как мать в полном отчаянии окатывает тучи бабочек жидкостью от вредных насекомых. «Просто беда, - причитала мать. - Все говорят, что ночные бабочки приносят несчастье». Однажды вечером, когда Амаранта была в купальне, Фернанда случайно вошла в ее спальню и попала в такую толщу бабочек, что чуть не задохнулась. Она схватила первую попавшуюся под руку тряпку, чтобы их распугать, и застыла от ужаса, сообразив, что между поздними купаниями дочери и горчичным пластырем, выпавшим у нее из рук, прямая связь.
Теперь Фернанда не стала долго ждать, как раньше. На следующий же день она пригласила к обеду нового алькальда, и попросила его устроить ночью засаду на заднем дворе, ибо ей кажется, что у нее воруют кур. Той же ночью страж пальнул из ружья по Маурисио Вавилонье, когда тот разбирал черепицу на купальне, где его ожидала Амаранта, раздетая догола и дрожащая от страсти среди полчищ бабочек и скорпионов, как это было почти каждый вечер за последние месяцы. Пуля, застрявшая в позвоночнике, приковала его к постели на всю оставшуюся жизнь. Маурисио Вавилонья умер от старости в полном одиночестве, прожив свои годы не жалуясь, не возмущаясь, никого не виня, страдая от воспоминаний и от желтых бабочек, не дававших ему ни минуты покоя….
(магический реализм Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества»...)
(Естественно, только отрывок. Естественно, по мотивам)