no_rss
id:1917276
Шотландец Давид Ливингстон известен во всем мире как знаменитый исследователь, путешественник и гуманист. Мы ему обязаны и открытием водопада Виктория с его прекрасной лунной радугой и тысячами других открытий в таинственной Африке, совершенных более полутора сотен лет тому назад.
Его жизнь - это настоящие Приключения и даже героизм: дикие племена, неизведанные земли, джунгли и пустыни, торговля слоновьими бивнями, опасности, малярия и тропическая лихорадка, погружение в обычаи и древние традиции, радость открытий и чувство важной миссии.
На торжественном собрании Королевского географического общества королевский астроном Маклир сказал, что число открытий Ливингстона доходит до 2812, кроме тех, которые не дошли по назначению или не были сообщены им. «Вся внутренняя Африка,- сказал он,- носит теперь на себе отпечаток Ливингстона. Находясь в любом пункте той области, какую он прошел, теперь можно знать с точностью, где именно находишься… Я утверждаю, что сделанное этим человеком не имеет себе подобного». Ливингстон прошел (практически пешком) более 50 тысяч километров по Африканскому континенту, и написал несколько книг о своих уникальных экспедициях. Читая «Путешествия и исследования в Африке», можно совершенно реально представить и понять, что это такое: быть первооткрывателем и миссионером там, где до тебя ни разу не ступала нога европейского ученого.
Одно из приключений Ливингстона:
На обратном пути в Куруман я облюбовал для миссионерской станции прелестную долину Мабоца (25° 14′ ю. ш., 26°30′ в. д.) и переехал туда в 1843 г. Здесь произошёл случай, о котором меня часто расспрашивали в Англии и который я намеревался держать в запасе, чтобы, будучи уже в преклонных летах, рассказать о нём своим детям, но настойчивые просьбы моих друзей превозмогли это намерение. У бакатла, жителей деревни Мабоца, вызвали сильную тревогу львы, которые ночью ворвались в их скотный загон и уничтожили несколько коров. Львы нападали на стадо даже среди бела дня. Это было необыкновенное явление, и причиной его бакатла считали колдовство. «Мы отданы во власть львов соседним племенем», - говорили они. Они вышли один раз охотиться на львов, но, будучи в подобных случаях несколько трусливее бечуан, возвратились обратно, не убив ни одного.
Известно, что когда один из львов бывает убит, то все остальные, почуяв опасность, покидают эту местность. Поэтому, когда львы ещё раз напали на стадо, я отправился вместе с туземцами на охоту, чтобы помочь им уничтожить хищника и тем избавиться от бедствия. Мы застали львов на небольшой, заросшей деревьями возвышенности, длиной около 1\4 мили. Люди оцепили возвышенность кругом и, поднимаясь по ней, постепенно сблизились вплотную. Находясь внизу на равнине вместе с туземным учителем Мебальве, весьма замечательным человеком, я увидел одного льва, который сидел на скале внутри замкнувшегося теперь круга людей. Прежде чем я мог сделать выстрел, Мебальве уже выстрелил в него, и пуля ударилась о камень, на котором сидел зверь. Он сейчас же укусил то место, в которое ударилась пуля, как собака кусает палку или камень, брошенные в неё; затем, соскочив со скалы, он прорвался через раздавшийся перед ним круг людей и убежал невредимым. Люди боялись напасть на него, вероятно, вследствие своей веры в колдовство. Когда из людей был снова образован круг, мы увидели внутри его ещё двух львов, но побоялись стрелять, чтобы не попасть в людей, и они дали уйти также и этим зверям. Если бы бакатла действовали по принятому обычаю, то они бросали бы свои копья в зверей в момент их попытки к бегству. Увидев теперь, что мы не можем добиться от этих людей, чтобы они убили одного льва, мы направились обратно в деревню, но, когда мы огибали конец возвышенности, я увидел, что один из хищников, как и прежде, сидит на скале, только на этот раз нас с ним разделяли кусты. Находясь приблизительно в 30 ярдах [27 м] от него, я хорошо прицелился через кусты и выстрелил. Люди сразу закричали: «Убит! убит!» Другие кричали: «Тот человек (Мебальве) тоже убил его, пойдёмте к нему!» Я не заметил, чтобы кто-нибудь ещё, кроме меня, стрелял в зверя, но увидел, как там, за кустами, у льва поднялся от ярости хвост, и я, повернувшись к народу, сказал: «Подождите немного, пока я ещё раз заряжу ружьё». Когда я забивал шомполом пули, кто-то закричал. Вскочив и полуобернувшись, я увидел, что как раз в этот момент лев прыгнул на меня. Я стоял на небольшом возвышении; он схватил меня за плечо, и мы оба вместе покатились вниз. Свирепо рыча над самым моим ухом, он встряхнул меня, как террьер встряхивает крысу. Это встряхивание вызвало во мне оцепенение, повидимому, подобное тому, какое наступает у мыши, когда её первый раз встряхнёт кошка. Это было какое-то полусонное состояние: не было ни чувства боли, ни ощущения страха, хотя я отдавал себе полный отчёт в происходящем. Нечто подобное рассказывают о действии хлороформа больные, которые видят всю операцию, но не чувствуют ножа. Такое состояние не было результатом мыслительного процесса. Встряхивание уничтожило страх, и я, оглядываясь на зверя, не испытывал чувства ужаса. Вероятно, это особенное состояние переживают все животные, убиваемые хищником… Повёртывая свою голову, чтобы освободиться от тяжести лапы, которую лев держал на моём затылке, я увидел, что его взгляд направлен на Мебальве, который, находясь в 10 - 15 ярдах [9 - 13 м] от нас, хотел выстрелить в него. Но его кремнёвое ружьё дало осечку на оба курка, и лев мгновенно оставил меня и, бросившись на Мебальве, вцепился зубами в его бедро. В это время другой негр, которому я однажды спас жизнь, когда его вскинул на рога буйвол, хотел ударить льва копьём. Оставив Meбальве, лев вцепился негру в плечо, но в этот момент возымела действие пуля, попавшая в него, и он упал мёртвым.
Всё вышеописанное, произошло в несколько мгновений и было последней вспышкой предсмертной агонии льва. Для того чтобы уничтожить связанные с ним магические чары, бакатла на следующий день сожгли его труп, который, по их словам, был крупнее всех виденных ими прежде. У меня, кроме раздробленной кости руки, осталось ещё одиннадцать ран в мягких тканях плеча…