Эжен Фромантен об Алжире. Диффа.
Художник Эжен Фромантен путешествовал по Алжиру несколько раз: в 1846, 1848, 1852 годах. Он не только нашел там вдохновение и обрел стиль (ориентализм), определивший его творчество и сделавший его известным, но и собрал материал на 2 книги ««Одно лето в Сахаре» и «Год в Сахеле». Книги очень рекомендую тем, кто интересуется Алжиром, тем более, что первая выложена на известных ресурсах. Для затравки выкладываю эпизод, посвященный такому явлению, как диффа, торжественному угощению гостя.
Автопортрет Э. Фромантена.
«Лагерь в эту ночь был разбит в Эль-Гуа, называемой также Ла Клерьер, у резиденции Си Джилали Бель-Хадж Мулуда, каида племени бану хасан. Резиденция - укрепленное строение, которое наше правительство возводит в глубине страны, административное здание для вождя племени, в случае войны оно служит оборонительным форпостом, а в мирное время - гостиницей для путешественников. Резиденция не является постоянным местом пребывания арабского вождя, но находится он там или нет - двери обычно охраняются несколькими французскими пехотинцами, выделенными соседним гарнизоном. Более значительные и мощные укрепления называются борджами. Резиденция в Эль-Гуа представляет собой скромную кордегардию: в середине двор с четырьмя павильонами по углам, невысокие стены с бойницами, массивная, окованная железом дверь. По ту сторону дома возвышается большое ореховое дерево с шаровидной кроной, кругом хозяйственные постройки, обсаженные кустарником. Сквозь ветви огромного дерева проглядывали небо и тяжелые грозовые облака, нависшие над холмами, окрасившимися в коричневый цвет, - все это создавало картину, мало похожую на восточную, но понравившуюся мне именно потому, что напоминала Францию. На юге все заволокли тучи, на севере и западе под нами простирались бесчисленные холмы, чередовавшиеся с небольшими долинами, с рощицами, естественными лугами и редкими возделанными полями. Холмы укрыла тень, лес окрасился в цвет бронзы, поля обрели изысканную бледность молодых всходов, контуры лесов очерчивались сеткой голубых теней. Это походило на трехцветный ковер с неравномерно подстриженным ворсом: совсем коротким - там, где поля, густым пушистым - там, где леса. Поражает полное отсутствие впечатления дикости природы, даже мысли не возникает о соседстве львов.
Привал неподалеку от Орана. 19 в. Э. Фромантен.
Две арабские палатки, поставленные для нас, послужат убежищем для людей и укрытием для багажа. Места ровно столько, чтобы не испытывать неудобств. О нашем гафла (караван) я расскажу тебе, когда он соберется в полном составе, готовый к длительному путешествию, когда мы сменим горных мулов на верблюдов, когда господин Н. - ты его знаешь, - наш хабир (проводник), соберет всех всадников и слуг. Верблюды, запасные палатки и эскорт ожидают нас в Богари, куда мы прибудем завтра вечером. Сейчас же наш небольшой караван имеет самый обычный вид, в нем перемежаются бурнусы и одежда французского покроя, а погонщики мулов идут совсем не тем размеренным и терпеливым шагом, какой присущ погонщикам верблюдов, этим неутомимым путникам пустыни.
Арабский караван. 1854. Э. Фромантен.
Восемь часов вечера, мы вернулись в палатки после ужина у каида. Си Джилали дал нам торжественный ужин - диффу (торжественный обед в честь гостей). Он специально приехал в резиденцию из племени, которое живет в нескольких лье отсюда, чтобы принять нас. Невозможно удостоиться большей гостеприимности на пороге арабской страны. В нашем радушном хозяине я обнаружил те черты горца, которые мы отмечали еще в Медеа и любовались ими, если помнишь. Он с честью может представлять свою страну, как герой на фронтисписе книги. У него красивое, загорелое лицо, смелое и решительное, с которого не сходит улыбка, позволяющая заметить великолепные зубы, большие нежные глаза. На нем два бурнуса - черный и белый. Черный бурнус редко можно увидеть у арабов прибрежных племен, эта одежда, как мне сказали, исчезает и на Юге, но зато широко распространена в районах между Медеа и Джельфой, которые мне предстоит проехать. Черный бурнус делается из грубой шерсти или из верблюжьего волоса, он так тяжел, толст, жёсток на ощупь, что кажется фетровым, он просторнее, чем бурнус из белой шерсти, и ниспадает с плеч, образуя одну-две строгие фалды. Высокие люди кажутся в нем шире и ниже ростом, но приобретают царственную поступь и величественную осанку. К этому почти монашескому одеянию, напоминающему мантию священника, добавляются капюшон вроде клобука, отброшенный на спину, красные сапоги для верховой езды, четки из темного дерева, сафьяновый, потертый, с засунутыми за него пистолетами пояс на талии и, наконец, длинный шнурок, на который нанизаны деревянные амулеты и мешочки из красной кожи, и спускающийся на хаик (покрывало) джериди (накидка) из тонкой шерсти, подбитый шелком; никаких вышивок, бахромы, кистей, золотых застежек - такова была строгая одежда нашего хозяина. Си Джилали происходит из военной аристократии, его отец Си Хадж Мулуд совершил паломничество в Мекку. В его жилах, как ты можешь понять, течет кровь фанатика и воина. Это тридцатилетний мужчина, вернее, молодой человек, которого заставили так рано созреть усталость, высокое положение, может быть, война, а то и просто солнце этой страны. Если к нему приглядеться повнимательнее, то замечаешь, что выражение его глаз, полных огня, не всегда соответствует улыбке на его лице, которая порой лишь проявление вежливости.
Диффа. 19 в. Э. Фромантен.
Мы обедали в небольшой комнате (без мебели, но с французским камином) с облупившимися стенами, хотя дом был новый. Камин топился, палаточный ковер, слишком большой для комнаты, был подогнут у одной из стен так, что служил нам как бы спинкой дивана; освещалась комната единственной свечой в руках слуги, который исполнял роль подсвечника: неподвижно сидел на корточках перед нами. Какой бы скромной ни была столовая, как бы плохо ни был освещен ковер, служащий столом, приём пищи у арабов всегда значительное событие.
Мне незачем напоминать тебе, что диффа входит в ритуал гостеприимства. Приготовление ее освящено традицией и стало частью этикета. Чтобы больше не возвращаться к этому, вот основное меню диффы по самому строгому церемониалу. Сначала один-два целиком зажаренных барана. С них еще капает горячий жир, когда их приносят нанизанными на вертела. На ковре стоит длинное деревянное блюдо; вертел водружается как мачта посреди блюда, а принесший вертел берет его как лопату и ударом голой пятки по крупу барана сбрасывает его на блюдо. Вся туша испещрена длинными надрезами, сделанными прежде, чем тушу начали жарить. Хозяин дома подает лучший кусок самому важному гостю. После этого к делу приступают остальные. К барану подают горячие масленые лепешки. Затем следует рагу из баранины и сухих фруктов, обильно политое соусом, сильно приправленным красным перцем. В заключение на большом деревянном блюде на ножке, как у кубка, подают кускус. Напитки: вода, свежее молоко (халиб), кислое молоко (лябан); кислое молоко идет к трудноперевариваемым кушаньям, свежее - к острым. Мясо едят без ножа и вилки, разрывая его руками, соус берут единственной деревянной ложкой, которую пускают по кругу. Кускус можно есть руками или ложкой, но, как правило, его скатывают правой рукой, делают комочек и проглатывают, быстро протолкнув большим пальцем. Обычно каждый берет его со своей стороны блюда, проделывая ямку. У арабов даже принято оставлять середину, так как на нее как бы снизойдет благословение неба. Питье - молоко или вода - подается в одной большой чаше. На этот счет я знаю еще один местный завет: «Тот, кто пьет, не должен дышать в чашку с напитком; когда надо перевести дыхание, он должен отнимать ее ото рта, а затем может продолжать пить». Я подчеркиваю слово «должен», чтобы сохранить повелительный смысл.
Привал арабских всадников на равнине. 19 в. Фромантен. Лувр.
Если ты помнишь главу «Гостеприимство» в прекрасной книге генерала Дома о Великой Пустыне, то понимаешь, что среди арабских обычаев трапеза и угощение имеют первостепенное значение и что диффа - прекрасный урок правил хорошего тона и взаимного великодушия. Надо заметить - это обусловлено не общественным долгом, совершенно чуждым этому антисоциальному народу, но божественным указанием: если изъясняться их языком, подобное отношение к путешественнику объясняется тем, что он как бы послан богом. Их приветливость зиждется, таким образом, не на условностях, а на религиозных принципах, почтительно соблюдается, как все, что относится к святыне, и исполняется как религиозный обряд.
Поэтому вовсе не смешно, когда сильные мужчины в военном облачении и с амулетами на шее с серьезным видом занимаются мелкими хозяйственными делами, которые в Европе являются обязанностью женщин, когда их крепкие руки, огрубевшие от ношения оружия и управления лошадью, прислуживают вам за столом: режут на тонкие ломтики мясо, предлагают лучшие куски бараньей туши, наливают воду и подают после каждой смены блюд полотенце для рук из набивной шерсти. Знаки внимания, которые в нашем обиходе показались бы ребяческими, даже смешными, здесь становятся трогательными из-за контраста между обликом мужчины и таким использованием его силы и достоинства.
Привал арабских всадников в лесу. 1868. Фромантен. Орсе.
Когда подумаешь, что мужчина, который из лености или от избытка домашней власти возлагает на женщин выполнение тяжелых обязанностей по хозяйству, старается лично услужить гостю, то приходится согласиться, повторяю, что это прекрасный урок, который дается нам, людям с Севера. Не является ли подобное гостеприимство мужчин по отношению к мужчинам благородным, братским, единственным, которое, по арабской пословице, вверяет «бороду иноземца в руки хозяина?» Впрочем, об этом уже много говорено, разве что кроме некоторых незначительных подробностей приглашенный имеет право, испытывая максимальную удовлетворенность, выказывать в обществе признаки полноты желудка. Это согласно нашим правилам приличия не дозволяется даже детям, и нам трудно поэтому понять и тем более извинить этих суровых людей, которые никогда не дают повода к насмешкам. Но не надо забывать, что таковы здесь обычаи и что все совершается с самой удивительной непосредственностью.
Кофе, чай и табак подаются только чужеземцам-христианам и совершенно неизвестны в ксурах и дуарах арабов Юга. Уважающий себя араб обычно воздерживается от этих продуктов. Многие бедняки вообще их не пробовали. Существует ошибочное представление, что каждый араб имеет трубку, как мавр или турок. На самом деле курят далеко не все мавры. Я знаю таких, которые смотрят на курение как на порок, почти равный пороку потребления вина; эти суровые методисты усердно посещают мечеть и носят одежду из шерсти и шелка без золотой или серебряной отделки.»
Памятник Фромантену в Ларошели, родном городе художника.
Подумать только, 5 лет назад я пролетела мимо него, щелкнув фотоаппаратом и даже не думала, что вскоре буду читать его книги и искать его картины.
Картинки с сайтов:
http://www.photo.rmn.fr/
http://www.mutualart.com/
Автопортрет Э. Фромантена.
«Лагерь в эту ночь был разбит в Эль-Гуа, называемой также Ла Клерьер, у резиденции Си Джилали Бель-Хадж Мулуда, каида племени бану хасан. Резиденция - укрепленное строение, которое наше правительство возводит в глубине страны, административное здание для вождя племени, в случае войны оно служит оборонительным форпостом, а в мирное время - гостиницей для путешественников. Резиденция не является постоянным местом пребывания арабского вождя, но находится он там или нет - двери обычно охраняются несколькими французскими пехотинцами, выделенными соседним гарнизоном. Более значительные и мощные укрепления называются борджами. Резиденция в Эль-Гуа представляет собой скромную кордегардию: в середине двор с четырьмя павильонами по углам, невысокие стены с бойницами, массивная, окованная железом дверь. По ту сторону дома возвышается большое ореховое дерево с шаровидной кроной, кругом хозяйственные постройки, обсаженные кустарником. Сквозь ветви огромного дерева проглядывали небо и тяжелые грозовые облака, нависшие над холмами, окрасившимися в коричневый цвет, - все это создавало картину, мало похожую на восточную, но понравившуюся мне именно потому, что напоминала Францию. На юге все заволокли тучи, на севере и западе под нами простирались бесчисленные холмы, чередовавшиеся с небольшими долинами, с рощицами, естественными лугами и редкими возделанными полями. Холмы укрыла тень, лес окрасился в цвет бронзы, поля обрели изысканную бледность молодых всходов, контуры лесов очерчивались сеткой голубых теней. Это походило на трехцветный ковер с неравномерно подстриженным ворсом: совсем коротким - там, где поля, густым пушистым - там, где леса. Поражает полное отсутствие впечатления дикости природы, даже мысли не возникает о соседстве львов.
Привал неподалеку от Орана. 19 в. Э. Фромантен.
Две арабские палатки, поставленные для нас, послужат убежищем для людей и укрытием для багажа. Места ровно столько, чтобы не испытывать неудобств. О нашем гафла (караван) я расскажу тебе, когда он соберется в полном составе, готовый к длительному путешествию, когда мы сменим горных мулов на верблюдов, когда господин Н. - ты его знаешь, - наш хабир (проводник), соберет всех всадников и слуг. Верблюды, запасные палатки и эскорт ожидают нас в Богари, куда мы прибудем завтра вечером. Сейчас же наш небольшой караван имеет самый обычный вид, в нем перемежаются бурнусы и одежда французского покроя, а погонщики мулов идут совсем не тем размеренным и терпеливым шагом, какой присущ погонщикам верблюдов, этим неутомимым путникам пустыни.
Арабский караван. 1854. Э. Фромантен.
Восемь часов вечера, мы вернулись в палатки после ужина у каида. Си Джилали дал нам торжественный ужин - диффу (торжественный обед в честь гостей). Он специально приехал в резиденцию из племени, которое живет в нескольких лье отсюда, чтобы принять нас. Невозможно удостоиться большей гостеприимности на пороге арабской страны. В нашем радушном хозяине я обнаружил те черты горца, которые мы отмечали еще в Медеа и любовались ими, если помнишь. Он с честью может представлять свою страну, как герой на фронтисписе книги. У него красивое, загорелое лицо, смелое и решительное, с которого не сходит улыбка, позволяющая заметить великолепные зубы, большие нежные глаза. На нем два бурнуса - черный и белый. Черный бурнус редко можно увидеть у арабов прибрежных племен, эта одежда, как мне сказали, исчезает и на Юге, но зато широко распространена в районах между Медеа и Джельфой, которые мне предстоит проехать. Черный бурнус делается из грубой шерсти или из верблюжьего волоса, он так тяжел, толст, жёсток на ощупь, что кажется фетровым, он просторнее, чем бурнус из белой шерсти, и ниспадает с плеч, образуя одну-две строгие фалды. Высокие люди кажутся в нем шире и ниже ростом, но приобретают царственную поступь и величественную осанку. К этому почти монашескому одеянию, напоминающему мантию священника, добавляются капюшон вроде клобука, отброшенный на спину, красные сапоги для верховой езды, четки из темного дерева, сафьяновый, потертый, с засунутыми за него пистолетами пояс на талии и, наконец, длинный шнурок, на который нанизаны деревянные амулеты и мешочки из красной кожи, и спускающийся на хаик (покрывало) джериди (накидка) из тонкой шерсти, подбитый шелком; никаких вышивок, бахромы, кистей, золотых застежек - такова была строгая одежда нашего хозяина. Си Джилали происходит из военной аристократии, его отец Си Хадж Мулуд совершил паломничество в Мекку. В его жилах, как ты можешь понять, течет кровь фанатика и воина. Это тридцатилетний мужчина, вернее, молодой человек, которого заставили так рано созреть усталость, высокое положение, может быть, война, а то и просто солнце этой страны. Если к нему приглядеться повнимательнее, то замечаешь, что выражение его глаз, полных огня, не всегда соответствует улыбке на его лице, которая порой лишь проявление вежливости.
Диффа. 19 в. Э. Фромантен.
Мы обедали в небольшой комнате (без мебели, но с французским камином) с облупившимися стенами, хотя дом был новый. Камин топился, палаточный ковер, слишком большой для комнаты, был подогнут у одной из стен так, что служил нам как бы спинкой дивана; освещалась комната единственной свечой в руках слуги, который исполнял роль подсвечника: неподвижно сидел на корточках перед нами. Какой бы скромной ни была столовая, как бы плохо ни был освещен ковер, служащий столом, приём пищи у арабов всегда значительное событие.
Мне незачем напоминать тебе, что диффа входит в ритуал гостеприимства. Приготовление ее освящено традицией и стало частью этикета. Чтобы больше не возвращаться к этому, вот основное меню диффы по самому строгому церемониалу. Сначала один-два целиком зажаренных барана. С них еще капает горячий жир, когда их приносят нанизанными на вертела. На ковре стоит длинное деревянное блюдо; вертел водружается как мачта посреди блюда, а принесший вертел берет его как лопату и ударом голой пятки по крупу барана сбрасывает его на блюдо. Вся туша испещрена длинными надрезами, сделанными прежде, чем тушу начали жарить. Хозяин дома подает лучший кусок самому важному гостю. После этого к делу приступают остальные. К барану подают горячие масленые лепешки. Затем следует рагу из баранины и сухих фруктов, обильно политое соусом, сильно приправленным красным перцем. В заключение на большом деревянном блюде на ножке, как у кубка, подают кускус. Напитки: вода, свежее молоко (халиб), кислое молоко (лябан); кислое молоко идет к трудноперевариваемым кушаньям, свежее - к острым. Мясо едят без ножа и вилки, разрывая его руками, соус берут единственной деревянной ложкой, которую пускают по кругу. Кускус можно есть руками или ложкой, но, как правило, его скатывают правой рукой, делают комочек и проглатывают, быстро протолкнув большим пальцем. Обычно каждый берет его со своей стороны блюда, проделывая ямку. У арабов даже принято оставлять середину, так как на нее как бы снизойдет благословение неба. Питье - молоко или вода - подается в одной большой чаше. На этот счет я знаю еще один местный завет: «Тот, кто пьет, не должен дышать в чашку с напитком; когда надо перевести дыхание, он должен отнимать ее ото рта, а затем может продолжать пить». Я подчеркиваю слово «должен», чтобы сохранить повелительный смысл.
Привал арабских всадников на равнине. 19 в. Фромантен. Лувр.
Если ты помнишь главу «Гостеприимство» в прекрасной книге генерала Дома о Великой Пустыне, то понимаешь, что среди арабских обычаев трапеза и угощение имеют первостепенное значение и что диффа - прекрасный урок правил хорошего тона и взаимного великодушия. Надо заметить - это обусловлено не общественным долгом, совершенно чуждым этому антисоциальному народу, но божественным указанием: если изъясняться их языком, подобное отношение к путешественнику объясняется тем, что он как бы послан богом. Их приветливость зиждется, таким образом, не на условностях, а на религиозных принципах, почтительно соблюдается, как все, что относится к святыне, и исполняется как религиозный обряд.
Поэтому вовсе не смешно, когда сильные мужчины в военном облачении и с амулетами на шее с серьезным видом занимаются мелкими хозяйственными делами, которые в Европе являются обязанностью женщин, когда их крепкие руки, огрубевшие от ношения оружия и управления лошадью, прислуживают вам за столом: режут на тонкие ломтики мясо, предлагают лучшие куски бараньей туши, наливают воду и подают после каждой смены блюд полотенце для рук из набивной шерсти. Знаки внимания, которые в нашем обиходе показались бы ребяческими, даже смешными, здесь становятся трогательными из-за контраста между обликом мужчины и таким использованием его силы и достоинства.
Привал арабских всадников в лесу. 1868. Фромантен. Орсе.
Когда подумаешь, что мужчина, который из лености или от избытка домашней власти возлагает на женщин выполнение тяжелых обязанностей по хозяйству, старается лично услужить гостю, то приходится согласиться, повторяю, что это прекрасный урок, который дается нам, людям с Севера. Не является ли подобное гостеприимство мужчин по отношению к мужчинам благородным, братским, единственным, которое, по арабской пословице, вверяет «бороду иноземца в руки хозяина?» Впрочем, об этом уже много говорено, разве что кроме некоторых незначительных подробностей приглашенный имеет право, испытывая максимальную удовлетворенность, выказывать в обществе признаки полноты желудка. Это согласно нашим правилам приличия не дозволяется даже детям, и нам трудно поэтому понять и тем более извинить этих суровых людей, которые никогда не дают повода к насмешкам. Но не надо забывать, что таковы здесь обычаи и что все совершается с самой удивительной непосредственностью.
Кофе, чай и табак подаются только чужеземцам-христианам и совершенно неизвестны в ксурах и дуарах арабов Юга. Уважающий себя араб обычно воздерживается от этих продуктов. Многие бедняки вообще их не пробовали. Существует ошибочное представление, что каждый араб имеет трубку, как мавр или турок. На самом деле курят далеко не все мавры. Я знаю таких, которые смотрят на курение как на порок, почти равный пороку потребления вина; эти суровые методисты усердно посещают мечеть и носят одежду из шерсти и шелка без золотой или серебряной отделки.»
Памятник Фромантену в Ларошели, родном городе художника.
Подумать только, 5 лет назад я пролетела мимо него, щелкнув фотоаппаратом и даже не думала, что вскоре буду читать его книги и искать его картины.
Картинки с сайтов:
http://www.photo.rmn.fr/
http://www.mutualart.com/