Первые дни в большом шумном городе, знакомство с ним, поиски удобного жилья - все это сразу как-то приглушило тоску.
Но вот как-то, проходя по небольшой улице, на одном из домов мы увидели мемориальную доску и надпись по-русски: «В этом доме жил и работал великий русский композитор Глинка». И снова защемило и смешанное чувство гордости и тоски.
Мы не пропускали ни одного концерта русских музыкантов гастролирующих в Берлине, бывали каждую неделю в кино и я с замираньем сердца ждала тех двух-трех кадров в последних новостях, где показывали что-нибудь про Россию.
Чаще всего это были кадры о визитах западных коронованных особ в Россию, или поездка царской фамилии на какое-нибудь празднество.
Но это происходило на фоне русского неба, русских домов с неуклюжими вывесками, русских булыжных момстовых и - иногда мелькавших перед объективом - таких русских лиц прохожих или мальчишек.
Часто на улице мы вдруг слышали русскую речь. Это были либо аристократы, привыкшие проводить летние сезоны на больших европейских курортах и спешащие воспользоваться проездом через Берлин, чтобы пополнить свой багаж новинками немецкого ширпотреба, либо забавные толстые купчихи, впервые попавшие за границу, громко разговаривающие, жадные на все низкопробное, что в это время года специально выставлялось в магазинах для иностранцев - особенно русских - по баснословно дешевым ценам, желая таким образом сплавить залежавшийся, вышедший из моды, часто бракованный товар.
Было еще русские. Внешне они вполне приобрели европейский вид, хотя и были одеты скромно.
Но узнавались они сразу по едва уловимому чему-то в тембре голоса, певучей гладкостью речи, умной усмешке, твердой и вместе с тем мягкой походкой, спокойно культурным поведением.
Это были те, кто в силу обстоятельств должны были жить вдали от родины, учились, работали для неё.