Мемуары моей бабушки. Люся и Борис.
Приехали и к нам из Vesna в Hermance тетя Вера, тетя Надя с Натулей, Дориком и старшей Скрябиновской девочкой.
А еще с ними были двое - Люся и Борис.
Люся была полька. Она с родителями эмигрировали из польши в Швейцарию минувшей 1905-й зимой.
Об этой зиме у нас дома говорили в полголоса скупо.
В нашем губернском небольшом городке он прокатился глуше, менее остро, чем в других местах.
И все же в моей детской памяти сохранились отблески пожаров - горящих в окрестностях города, усадьб и конский топот по булыжникам улиц, и озверелые лица казаков мчащихся в погоне по переулкам и вскинутые нагайки и лица людей в страхе прячущихся за чужими воротами и таинственные рассказы дворовых мальчишек, рыскавших по городу.
И мы, дети знали, что в москве в далеком Петербурге, в сотнях других городов было ещё страшнее.
И в Польше было тоже страшно и жутко и люди гибли, убитые повешенные или бросали все и уезжали в другие страны.
Люся была красивым подростком уже потерявшей угловатость переходного возраста и в ней угадывалось обояние чудесной юной девушки.
У неё были крутые черные локоны, нежное правильное лицо, большие темные глаза с длинными ресницами и черная большая шляпа еще больше оттеняла их. Она была в белом детском матроском костюме, сбольшим бантом в волосах. Движения её были мягкие, красивые. Держала она себя просто, не строила из себя «большую», играла с нами в прятки увлекаясь игрой, как и её маленькие подружки.
Но она была «эмигрантка» и это при её красивой внешности, а особенно, окружало её ореолом таинственным и грустным.
Она уже повидала в жизни то, что для нас было смутным и ещё непонятным.
Борис был болгарин. Смуглый, черноглазый, пониже люси. Хоть верно, был одних с ней лет.
Несмотря на безукоризненный европейский костюм и шляпу канотье. Он сохранил ещё свой мальчишеский облик, хоть вел себя, как подобает воспитанному молодому человеку.
Он жил в одном пансионе с Люсей, рядом с дачей Скрябиных и когда тетки с детьми отправлялись в очередную прогулку в горы или к озеру и Люся и борис всегда отправлялись с ними.
И постепенно между этими двумя подростками завязалась крепкая хорошая дружба. Они всегда были рядом. Борис срывал цветы для Люси и протягивал ей руку, когда надо было пересекать или обойти груду камней. Люси заботилась чтобы Борису не было жарко и когда он лазил на скалы за цветами, она несла его пиджак и шляпу. Если он спускался весь вспотевший, она протягивала ему свой платочек, чтобы вытереть пот.
Раз Люся споткнулась об острый камень и больно разрезала ногу. Из раны шла кровь, и Люся с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.
Борис усадил её, разул своим платком перевязал ей рану и всю дорогу назад шел рядом, чтобы в случае чего она могла схватиться за него.
Когда пришло время разъезжаться, и прощаться, они стояли среди провожавших, взявшись за руки и оба плакали, не стесняясь своих слёз.
А люди смотрели на них с сочуствием. Никто не ухмыльнулся, никто не умилился. Очень серьезно с чувством какого-то уважения смотрели они на эту привязанность, уже не детскую, но еще не такую, какая бывает в юности, очень глубокую и очень человеческую.