Мемуары моей бабушки. На даче у Скрябиных.
В одном из пригородов Женевы - Vesna - жили мои две тетки Вера Аф. И Надежда Аф. С моими сверстниками Натулей и Дориком.
Они жили там на даче вместе с семьей Скрябина. Самого Скрябина не было, он где-то был на гастролях. Была его жена В.Ив. очень тихая, уставшая женщина с большими грустными глазами и трое их детей.
Как-то мы с мамой поехали к ним. Ехали вдоль озера на маленьком летнем трамвайчике.
Мне очень хотелось увидеть свою двоюродную сестру Натульку - мою одногодку.
Нам часто тетя Надя присылала карточки ребят, и они мне очень нравились, особенно Натулька.
Теперь предстояло увидеть её.
А ещё было интересно увидеть Скрябиновских детей. Я слышала, что Скрябин большой музыкант, композитор и пианист, и мне казалось, что его дети тоже особенные - большие, красивые.
Нас встретили очень радостно. Мама и её двоюродные сестры провели юность вместе и хоть редко виделись теперь, но были очень дружны.
Мамы пошли в дом, а мы дети остались во дворе.
Дорик оказался красивым мальчуганом лет 5-ти, а Натулька, такой, как я представляла её себе, даже лучше, потому что у неё был чудесный, нежный цвет лица, очень удачно расположенная на щеке родинка и хорошая, открытая улыбка. Такой же обаятельной я видела её потом - девушкой.
Теперь я рассматривала Скрябинских ребят. Старшая была моих лет, но казалась много меньше и меня и Натульки, средней было лет шесть, а мальчик - моложе Дорика - выглядел болезненным и неуклюжим. Натулька, Дорик, в легеньких платьицах, босые, а на этих детях поверх платья, какие-то бесформенные кофты, а у Левы шляпа и шея повязана белым платком.
Средняя, Лёля, была даже хорошенькая, с ласковыми голубыми глазами и тихой, застенчивой улыбкой. Но у неё нос был в струпьях, и из носа торчала большая сухая коза. Мы ей говорили: «Сорви её!». Она отвечала тихим, покорным голосом: «Нельзя срывать, она прикипела». И мне казалось, что такой она будет всегда, что на всю жизнь у неё останется эта «прикипевшая» коза. И мне было жалко её.
О дальнейшей судьбе этих девочек я не знаю. Лёва, кажется, умер маленьким. Скрябин бросил семью и женился вторично. А Вера Ив. - тоже пианистка - ездила потом по городам Европы, играла произведения мужа. Я была в 1913 г. на её концерте в Берлине. Её большие, грустные глаза и искренняя увлеченная игра нравились публике, а может быть потому, что она играла Скрябина, а он тогда был очень моден на Западе. Но ей бурно аплодировали.
А сам Скрябин писал ей гневные письма и требовал, чтобы она перестала играть его вещи, потому что она их не понимает и неверно, искаженно интерпретирует.
Потом мне пришлось слышать самого Скрябина. Да, это была совсем другая игра.
Это было нечто очень шумное, очень бурное. Но какое-то абстрактное, не живое, не теплое, несмотря на страстность и бурность - холодное.
Но, что я тогда - 14-летняя девчонка могла понимать в музыке!
А ещё вот, что запомнилось о той поездке в Vesna. Играли.
Мы играли во дворе. Все. Играли, как все дети в мире, бегали, кричали, смеялись.
Потом пошел дождик. Нас позвали в дом. Большая просторная комната была предоставлена нам. В ней стоял только небольшой столик и несколько светлых стульев. Поразил чистый, добела вымытый пол, такой, какой бывает в русских домах «на полах».
Сначала мы и тут бегали, кричали, визжали. На нас из соседней комнаты прикрикнули. Мы притихли и стали искать более спокойного развлечения.
Вдруг кто-то заметил, что в щелях пола что-то поблескивает. Присмотрелись. Чуть ли не в каждой щелке были бусинки, бисеринки, коралловые палочки. Видно предыдущие жильцы, уезжая, рассыпали несколько ниток недорогих украшений, и они закатились в довольно широкие щели пола.
В комнате этой - пустой и необжитой видно мало бывали.
Сейчас согнали сюда нас детей, чтобы мы не мешали взрослым.
Натулька первая нашла какую-то шпильку и начала выковыривать бусинки. Потом все мы нашли, кто гвоздик, кто двойную булавку, кто просто тоненькую щепочку и с увлечением начали ковыряться в щелях.
Внезапно наступившая в комнате тишина и длительное молчание насторожило мам. Они зашли в комнату и увидели шестерых ребят, лежащих на животе и сосредоточенно извлекающих бусинки из щелей.
У меня оказалось их штук 6-7. Когда мы с мамой уходили, я себе оставила одну, а остальные отдала Натульке. На меня укоризненными глазами смотрели девочки Скрябины. Ведь у Натули и так была самая богатая добыча.
Так вот и сохранилась в моей памяти - бусинки в щелях белых досок пола в светлой комнате на даче в Vesna, и тихие девочки большого композитора с грустными глазами.