и даже после
***
Ветреный остров наш одинок и сер, только горбатятся крыши одной деревни - камень домов ее уж давно просел, мох на запястьях окон седой и древний. А за проливом лежит городок живой, яркий, как горстка бабочек на ладонях, и за беспечной облачной синевой кажется иногда, он в проливе тонет.
Боги ночами не спят и глядят на нас
лунною радужкой, звездным сияньем глаз.
Лиська влюбилась в парня с большой земли так, что ее почти потеряли боги. Мимо проходят белые корабли, не корабли - а герцогские чертоги. Парень стоит на палубе: белозуб, черноволос и легок, как южный ветер. Может быть, он разбойник и душегуб, может, он самый честный на белом свете, - Лиська не знает: белые корабли к нашему острову не подойдут ни разу. Мы навсегда отрезаны от земли, мы для нее страшнее любой заразы.
Травники, что крапивой снимали боль. Знахарки, что умели шептать над раной. Те, что читали протянутую ладонь. Те, что умели петь высоко и странно. Птицы слетались к нам, говорили сны, люди то улыбались, то проклинали. Вдосталь бывало голода и войны. Некогда было очень. Не до морали. После, в иной и сытый, добротный век, смута, казалось, под нашим живет обличьем. Что с человеком делает человек?.. Нам повезло еще. Даже живем прилично. Так полагают все...
...ну, почти что все. Лиська уходит к берегу каждый вечер, тихо бредет по галечной полосе и в темных глотках скал зажигает свечи; просит у нас бумагу - да хоть клочок - и отдает кораблики шумной пене: в строчках прозрачных вся ее жизнь течет - гладкие будни, музыка настроений. Море уносит кораблики далеко, верно у белого брига в волне мотает. Парень сидит над палубой, высоко, прямо на грота-рее. Сидит, читает.
Боги под утро яростны и светлы
кромками облаков на подбрюшье мглы.
Лиське сказали, что можно его не ждать: те, с кораблей, не могут увидеть остров. Лиська кивает, слушает (вот беда!) и, не дослушав, к морю уходит просто. Море везде, корабли - как цветной мираж, воздух похож на лед предвесенний, ломкий...
Лиська сидит на камне, и вот с утра верное море нежно приносит лодку.
Парень стоит у мачты - он белозуб, черноволос и легок, как южный ветер. Кто-то роняет радостную слезу, кто-то молчит - обрадован, грустен, светел; все мы стоим на каменном берегу, словно глядим на звезды со дна колодца. Парень роняет: "Ее я забрать смогу". Мы все киваем: хотя бы она спасется. Лиська почти не плачет, касаясь нас, молча нам машет, лодка идет... уходит. Долго стоим по щиколотку в волнах. Парус сияет в облачном хороводе.
Боги стоят, нам кажется, за спиной
и им впервые точно не все равно.
Что ж, говорим друг другу, вот это день! Разве такое где-то бывало прежде - чтобы пройти по сумеречной воде и, заглянув за грань, получить надежду? Время иллюзий промчалось давным-давно и никогда с тех пор не ходило близко. Но - уплывает лодка, но, но, но, но!..
Ночью мы спим, улыбаясь, как раньше Лиська.
Боги ворчат, не спят и считают нас.
Слышно: дают нам новые имена.
Ветреный остров наш одинок и сер, только горбатятся крыши одной деревни - камень домов ее уж давно просел, мох на запястьях окон седой и древний. А за проливом лежит городок живой, яркий, как горстка бабочек на ладонях, и за беспечной облачной синевой кажется иногда, он в проливе тонет.
Боги ночами не спят и глядят на нас
лунною радужкой, звездным сияньем глаз.
Лиська влюбилась в парня с большой земли так, что ее почти потеряли боги. Мимо проходят белые корабли, не корабли - а герцогские чертоги. Парень стоит на палубе: белозуб, черноволос и легок, как южный ветер. Может быть, он разбойник и душегуб, может, он самый честный на белом свете, - Лиська не знает: белые корабли к нашему острову не подойдут ни разу. Мы навсегда отрезаны от земли, мы для нее страшнее любой заразы.
Травники, что крапивой снимали боль. Знахарки, что умели шептать над раной. Те, что читали протянутую ладонь. Те, что умели петь высоко и странно. Птицы слетались к нам, говорили сны, люди то улыбались, то проклинали. Вдосталь бывало голода и войны. Некогда было очень. Не до морали. После, в иной и сытый, добротный век, смута, казалось, под нашим живет обличьем. Что с человеком делает человек?.. Нам повезло еще. Даже живем прилично. Так полагают все...
...ну, почти что все. Лиська уходит к берегу каждый вечер, тихо бредет по галечной полосе и в темных глотках скал зажигает свечи; просит у нас бумагу - да хоть клочок - и отдает кораблики шумной пене: в строчках прозрачных вся ее жизнь течет - гладкие будни, музыка настроений. Море уносит кораблики далеко, верно у белого брига в волне мотает. Парень сидит над палубой, высоко, прямо на грота-рее. Сидит, читает.
Боги под утро яростны и светлы
кромками облаков на подбрюшье мглы.
Лиське сказали, что можно его не ждать: те, с кораблей, не могут увидеть остров. Лиська кивает, слушает (вот беда!) и, не дослушав, к морю уходит просто. Море везде, корабли - как цветной мираж, воздух похож на лед предвесенний, ломкий...
Лиська сидит на камне, и вот с утра верное море нежно приносит лодку.
Парень стоит у мачты - он белозуб, черноволос и легок, как южный ветер. Кто-то роняет радостную слезу, кто-то молчит - обрадован, грустен, светел; все мы стоим на каменном берегу, словно глядим на звезды со дна колодца. Парень роняет: "Ее я забрать смогу". Мы все киваем: хотя бы она спасется. Лиська почти не плачет, касаясь нас, молча нам машет, лодка идет... уходит. Долго стоим по щиколотку в волнах. Парус сияет в облачном хороводе.
Боги стоят, нам кажется, за спиной
и им впервые точно не все равно.
Что ж, говорим друг другу, вот это день! Разве такое где-то бывало прежде - чтобы пройти по сумеречной воде и, заглянув за грань, получить надежду? Время иллюзий промчалось давным-давно и никогда с тех пор не ходило близко. Но - уплывает лодка, но, но, но, но!..
Ночью мы спим, улыбаясь, как раньше Лиська.
Боги ворчат, не спят и считают нас.
Слышно: дают нам новые имена.