"Война и мир" BBC
Честно говоря, даже не знаю, как написать. Я под впечатлением. Одна из лучших вещей, просмотренных за последнее время. Я не буду задавать в пространство глупые вопросы из серии "как им это удалось", но все же... Им удалось поймать это "русское" ощущение, эту невероятную панораму, на которую смотришь - и сглатываешь. На экране свистит ветер, нежно гладит метелочки, в березах шуршит; все такое знакомое, по ощущениям привычное, и неважно, что герои истории говорят по-английски. Вот совсем неважно. Они сумели это сделать так, что их узнаешь.
Извлеченная из-под колосса текста, освобожденная от французских писем, многостраничных разговоров, рассуждений и двух частей эпилога, история похожа на огромное дерево, в которое сливаются, переплетаясь стволами, деревья поменьше. Она грохочет там, где нужно, шепчет, шуршит, звенит, клокочет закипающим чайником. Оператор-кинестетик видит все: прикосновение перчатки к бальному платью, губ к краю неполного бокала, занавески к щеке; он передает вкус картофельного кусочка и запах цветущего поля. Дуб Андрея Болконского, на котором вместо листьев, кажется, должны висеть школьные сочинения, зазеленел так ненавязчиво и молча, что внутри меня как будто зеленые веточки полезли. И небо надо всем этим высокое-высокое, синее.
Главная удача в подборе актеров - это, конечно же, Пол Дано, играющий Пьера Безухова. Я не умаляю заслуг остальных и ни в коем случае не забываю о таких актерах, как Броадбент, но Броадбент ожидаемо великолепен, а Дано великолепен неожиданно, пронзительно, на судорожном выдохе. Когда думаешь: ну все, ну куда уж, - он вдруг делает какое-то движение, у него рука вздрагивает, или просто он смотрит сквозь очки немного рассеянным, виноватым взглядом; и это микродвижение, этот взгляд со скрипом поворачивают колесо истории. Потом оно грохочет, несясь с горы, а Пьер смотрит.
Болконский, не нравившийся мне в книге, и в сериале меня поначалу взбесил, а затем я не заметила, как уже смотрю на него - и понимаю, что нравится; герой, меняясь, и зрителя изменил. Нежную, светлую, летящую Наташу Ростову, слава богу, избавили от грязных пеленок в эпилоге, вместо бытового дымка пустив на экран россыпь цветущих яблонь. Эпический текст, идущий через поколения, воплощающийся в разных актерах, интерпретациях, вдруг аккуратно лег идеальным сюжетом.
Лев Николаевич сочинил громадную историю, где всё есть: судьбы человеческие, судьба мира, размышления и рассуждения обо всем на свете - и эта книга таковой была, таковою и останется. Но как хорошо, что есть на свете люди, которые из-под залежей великого умеют извлекать простое. Простые рассказы о людях, которые любят, ненавидят, ошибаются, расстаются навек и находят друг друга - и за этими событиями вдруг приходит большая история. Она стоит, обнимая крыльями, и люди плачут и смеются в ее тени.
Извлеченная из-под колосса текста, освобожденная от французских писем, многостраничных разговоров, рассуждений и двух частей эпилога, история похожа на огромное дерево, в которое сливаются, переплетаясь стволами, деревья поменьше. Она грохочет там, где нужно, шепчет, шуршит, звенит, клокочет закипающим чайником. Оператор-кинестетик видит все: прикосновение перчатки к бальному платью, губ к краю неполного бокала, занавески к щеке; он передает вкус картофельного кусочка и запах цветущего поля. Дуб Андрея Болконского, на котором вместо листьев, кажется, должны висеть школьные сочинения, зазеленел так ненавязчиво и молча, что внутри меня как будто зеленые веточки полезли. И небо надо всем этим высокое-высокое, синее.
Главная удача в подборе актеров - это, конечно же, Пол Дано, играющий Пьера Безухова. Я не умаляю заслуг остальных и ни в коем случае не забываю о таких актерах, как Броадбент, но Броадбент ожидаемо великолепен, а Дано великолепен неожиданно, пронзительно, на судорожном выдохе. Когда думаешь: ну все, ну куда уж, - он вдруг делает какое-то движение, у него рука вздрагивает, или просто он смотрит сквозь очки немного рассеянным, виноватым взглядом; и это микродвижение, этот взгляд со скрипом поворачивают колесо истории. Потом оно грохочет, несясь с горы, а Пьер смотрит.
Болконский, не нравившийся мне в книге, и в сериале меня поначалу взбесил, а затем я не заметила, как уже смотрю на него - и понимаю, что нравится; герой, меняясь, и зрителя изменил. Нежную, светлую, летящую Наташу Ростову, слава богу, избавили от грязных пеленок в эпилоге, вместо бытового дымка пустив на экран россыпь цветущих яблонь. Эпический текст, идущий через поколения, воплощающийся в разных актерах, интерпретациях, вдруг аккуратно лег идеальным сюжетом.
Лев Николаевич сочинил громадную историю, где всё есть: судьбы человеческие, судьба мира, размышления и рассуждения обо всем на свете - и эта книга таковой была, таковою и останется. Но как хорошо, что есть на свете люди, которые из-под залежей великого умеют извлекать простое. Простые рассказы о людях, которые любят, ненавидят, ошибаются, расстаются навек и находят друг друга - и за этими событиями вдруг приходит большая история. Она стоит, обнимая крыльями, и люди плачут и смеются в ее тени.