Тронсон. Часть 7.
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
7 июля эскадра направилась в порт Аян в Сибири, и ясным вечером 8-го числа мы увидели землю в расстоянии пяти миль. Лёгкий ветерок был как раз достаточен чтобы нести по воде корабль; тёмно-красное солнце опускалось за снежную гору, ему на смену пришла ночь, ясная и прохладная, ни одно облако не затмевало яркость бесчисленых звёзд, усеявших чёрно-синий свод.
На следующее утро, за тридцать миль до Аяна мы развели пары и двинулись в направлении порта, в полной готовности увидеть хорошо вооружённые батареи. В море плавало множество деревьев, смытых с сопок талыми водами. Берега были ясно видны, на сопках и горах снег, больше на склонах северных и закрытых от влажных морских ветров; солнечные склоны, а также равнины и долины уже избавились от снега и оделись в летний наряд, яркий и зелёный.
Линия берега выглядела могучей, местами обрывистой, мысы высокие, острые, чётко очерченные; тяжёлый прибой перекатывался через риф, простиравшийся к северу от мыса Внешнего (Vneshnei Cape). Страна, хоть и горная, не имеет гордости и величия Камчатки, здесь горы бесформенно слиты в гребни, тогда как на Камчатке отдельные вершины видны издали.
Несмотря на воинственную миссию, при входе в порт мы не могли не восхищаться видами этого тихого пристанища. По обе стороны порта [залива Аян] выступают мысы. Мыс Внешний находится в 56°25'50" с.ш., 138°25'50" в.д.; другой [вероятно, мыс Толкучий] западнее, в пяти милях от него. Из этого залива между мысами Жёлтым и Чаячим (Yellow Cape and Cape Quaich) [Чаячий - скальный островок] отходит гавань [бухта Аянская], вытянутая по направлению с SSE на NNW, от моря к городку.
Наше появление всполошило добрых жителей Аяна. Русский флаг был спущен; солдат, сделавший это, вскинул карабин за плечо и отмаршировал прочь. Туда-сюда бегали лошади, а люди, очевидно, размышляли, следует ли покидать свои дома. С обеих сторон бухты высились холмы, крутые, голые, обрывистые, сложенные из голубых сланцев и песчаников, слоями под наклоном 55° к поверхности воды; кое-где сланцы вздыблены более прочной породой. Склоны холмов опускаются в глубокие лесистые долины, открывающиеся к гавани под прямым углом; долинами в бухту сбегают горные ручьи. Самая широкая долина была в миле прямо перед нами, в неё упирался северный конец бухты. Склоны холмов, образующие эту долину, поросли деревьями, светлую зелень берёз приятно оттеняла тёмная хвоя статных сосен, там и сям высившихся над прочими деревьями. В эту долину открывались две другие, перпендикулярные ей, нам видны были только их устья.
Там, где долина переходит в песчаный берег, стояло большое складское здание и перед ним флагшток, а справа вход в город. Несколько китобойцев стояли на якоре, небольшая шхуна лежала на берегу подле склада. Никаких батарей мы не разглядели и следа; мы знали, что Аян защищали три сильных батареи, но один капитан китобоец сообщил нам, что батареи недавно разрушены, а пушки увезены. Под парами мы вышли в море, чтобы сообщить положение дел капитану Фредерику на корвете «Amphitrite», а вечером вернулись в гавань и стали на якорь.
На другой день на берег была отправлена партия рубить дрова и набирать воду для корабля, а для их охраны - отряд морской пехоты; речка для забора воды протекала в красивой долине близ нашей стоянки. Сошёл на сушу и я и побрёл вдоль берега; обогнув выступающую скалу, наткнулся на любопытную хижину, очень примитивную: коньком служила горизонтальная палка, поднятая на три фута над землёй, каждый её конец опирался на перекрестье двух шестов, на конёк небрежно наброшены связанные бычьи шкуры; скрещённые шесты служили распорками, и расстояние между ними было три фута. Эта жалкая постройка была охотничьим домиком некоего бедного тунгуса (Tungouse), который спешно бежал, оставив старое ружьё, копьё и каяк (canoe). Внутри было грязно: в одном углу старая овчина, служившая постелью, в другом куча птичьих тушек в разных стадиях разложения - утки, гагары, тупики и топорки (ducks, divers, puffins, and parrots). Ствол ружья был ржавый, изъеден в ямочки, ложа и замок древние, в целом вещь выглядела безобидной, если только не найдётся безумец из неё стрелять. Каяк, образчик аккуратности, имел в основе лёгкий каркас длиной девять футов, заострённый с концов, обтянутый кожами животных; в центре отверстие с узким бортиком, должное охватывать талию сидящего в каяке рыбака; по бокам имелись две петли - для копий и для двухлопастного весла, которым каяк приводился в движение.
(Каяк северных коряков, по В. Иохельсону)
Гордый своими трофеями, я направился с ними к реке, где набирали воду, и оставил под присмотр матроса («blue jacket»), но тот, одержимый зудом разрушения, спустил мой каяк на мелководье; едва же выгреб на глубину, ухитрился прорвать его в нескольких местах и тем привёл в негодность; я пришёл как раз вовремя, чтобы увидеть, как каяк опрокинулся со своим развесёлым гребцом, задав ему славную головомойку.
Копьё представляло из себя орудие любопытное; лёгкое древко, два дюйма в окружности (in circumference), четыре фута в длину, увенчанный костью, в ней посередине прорезь, куда вставляется бородчатый наконечник; последний сделан из меди, длиною два дюйма, спереди остриё, сзади бородки (зубцы); наконечник посередине прихвачен двойной кишечной жилкой, от места крепления жилки разрозниваются и концы их аккуратно привязаны к древку примерно в футе от конца. Копьеметалка (hand-board), длиною в фут, довершает конструкцию; основание её обточено под хват руки и имеет отверстие для большого пальца [обычно для указательного]; посередине идёт неглубокий желобок с выступающим упором из моржовой кости. Чтобы бросить копьё, рукоятку держат горизонтально над головой; копьё, уложенное в желобок к упору, при броске уравновешивают большим пальцем; копьеметалка действует как рычаг; наконечник, вонзившись в жертву, соскакивает с древка, которое тащится за раненой птицей или зверем, покуда не зацепится за уступ скалы, или ветви дерева, или ещё какое-нибудь препятствие.
Копьеметалка (современная реплика по рисунку В. Богораза)
(Алеуты далеки от Аяна, их каяки были несравненно лучше, а гарпуны позволяли добывать морского зверя. Но принцип тот же.)
Свернув в глубокую долину, я побрёл берегом мелкого ручья, под нависшим орешником, березняком, ольшаником, некоторые ветви склонялись прямо в воду, образуя миниатюрные каскады, клокочущие в глухом безлюдье. Тающие снега сбегали по склонам долины, внося лепту в более значительный поток.
Меня удивило множество диких цветов: рододендроны, азалии, разные крестоцветные, фиалки, лютики-купальницы (double ranunculus), незабудки, шпорники, ирисы, душистый сельдерей, шиповник, сарану; также много других, не знакомых мне ни названием, ни видом. Сибирский ревень, Rheum Rhaponticum, растет близ морского берега на открытых местах, сухих и каменистых; корни пучковатые, притом значительная их часть выступает над поверхностью почвы; стебли хоть и короткие, но достаточные, чтобы приготовить из них вкусное и полезное блюдо. С ветки на ветку скакнула симпатичная зверушка, мне сперва показалась белкой; размером чуть крупнее крысы, хвост пушистый, спинка светло-коричневая с чёрными продольными полосками, брюшко жёлтое.
(Мне кажется, добрый доктор Тронсон видел подобное животное. Об авторе рисунка здесь.)
10 июля капитан Фредерик от имени союзных держав принял власть над городом Аяном. Он выставил часовых вокруг церкви и дома губернатора [явно учитывая опыт Петропавловска] и первым делом обнародовал прокламацию о том, что частная собственность будет уважаться, и призыв к жителям возвращаться в свои дома; копии были развешаны в разных частях города. Хотелось надеяться, что что жители проникнутся великодушием захватчиков и вернутся: ходили слухи, что они терпят немалые лишения в нескольких милях от нас.
До нас в город на шхуне прибыли американцы и открыли магазин всякой всячины: одеяла, столовая посуда, книги, мука, бренди, сахар, табак; сами они это называли «мелочная спекуляция» («a speculation in notions»). Несмотря на отсутствие русских, им удалось расторговаться с китобойцами и военными моряками, цены были вполне умеренные, с учётом транспортных затрат.
Город лежит в долине, идущей на восток и запад, наибольшее число домов построено на северной стороне, на некрутом подъёме. Близ гавани расположены казённые склады, добротно срубленные, крыши железные, крашены суриком, окна застеклены, с железными решётками. Крытая колоннада идёт вдоль наружной части домов, установлен флагшток и платформа для часового. Рядом со складами большой недостроенный сруб, чуть подальше больница, поставленная в низинке, сырой и болотистой - место негожее, нездоровое. Ума не приложу, как могли выбрать такое место, когда сколько угодно мест на возвышении, возле казарм.
Ручей, текущий долиной. делит город на две части, в северной части грубые хижины и избы, казармы для казаков; в северной части дома стояли в правильном порядке, по отдельности, многие имели садик. Русские казармы были в состоянии незавидном - деревянное здание, нижний из двух этажей предназначен для солдат: ряд подъёмных скамей, они же кровати, под ними ящики для солдатских вещей и инструментов; верхний этаж поделён на комнатки, маленькие и удобные, в некоторых осталась обстановка, в них несомненно недавно обитали офицеры. Священник и врач жили неподалёку от казарм в аккуратном двухквартирном домике. Город снабжался водой из прекрасного крытого колодца рядом с пекарней, а несколько лавок торговали всем необходимым, от коньяка до шеффилдской столовой посуды. Очень красивая православная церковь стояла на краю города, в самой живописной части долины, у тенистой рощи; интерьером опрятная, похожа на петропавловскую, имела также звонницу. Офицерское начальство эскадры приняло все меры, чтобы защитить культовые здания от посягательств.
Губернаторский дом стоял возле церкви на возвышенности, невысокий и длинный, перед домом садик, вокруг частокол; Входная дверь с фасада вынесена на крыльцо. Как войдёшь, справа большая казённая комната с конторками и полками; множество ящиков с нужными вещами - термометры, карты, семена и пр. Налево дверь в удобную гостиную (sittingroom - гостиная, где сидят) с современной мебелью, добротной печью; двустворчатая дверь открывалась в залу (drawingroom - гостиная, где развлекаются), обставленную диванами, кушетками и т.п. с зелёной дамастовой обивкой; стены выкрашены ей в тон. Здесь стояли столы багательные*, бильярдные и прочие предметы комфорта, весьма необходимые в стране, где зима долгая и суровая, а круг общения ограничен.
*Багатель - разновидность бильярда, призовые лунки находятся на наклонном столе.
В верхнем этаже дома спальни; окна там двойные, застеклённые. Между оконных рам был помещён кирпич, и на него насыпана соль: я предполагаю, для поглощения сырости, чтобы не запотевало стекло. В комнатах раскиданы газеты и журналы на русском языке. В одном из складов я увидел суан-пан - китайские счёты.
В казённых складах лежало морское имущество, олифа, краска, канаты и упакованные меха для отправки в С.-Петербург. На галечном берегу гавани лежал речной пароходик, почти готовый к спуску на воду, нагруженный кипами бумаг и холста; пароходик мы взорвали, поскольку он являлся казённой собственностью и вероятно предназначался для реки Амур. Другое судно, строившееся на стапелях, уцелело: капитан Фредерик выяснил, что это частная собственность аянского суперинтенданта (начальника верфи). Замечу, что неприкосновенность складских припасов и частных жилищ эскадрой соблюдалась; однако вечером после нашего ухода права гостеприимства были грубо попраны китобойцами, зашедшими в порт и разграбившими магазины. Это жители узнали, вернувшись в свои дома.
За городом начинался лесок из елей, лиственниц, берёз, он покрывал склоны долины, идущей на восток, к морю; здесь скромная красавица фиалка искала тень, колокольчик обращал свой нежно-голубой цветок к солнцу, а жёлтый лютик, азалии и другие растения этих мест украшали склоны долины и берега ручьёв.
Рыболовные партии тщетно пытались наловить рыбы, но то ли сезон был поздний, то ли ручьи маловаты чтобы привлечь лосося, это мы так и не поняли. В наше пребывание погода была хорошей, умеренной, за исключением двух последних дней, дождливых и шквалистых; ветер был преимущественно северо-восточный, а температура колебалась от 48° до 60° F. Барометр колебался от 29'40 до 29'80 дюймов; морская вода 54° F. Ещё мы слышали кукушку. Восходы были поразительно красивые, характерные именно для этих мест; лучи освещали долины, будили пернатых певцов, в зарослях раздавался их весёлый щебет, а прохладный утренний бриз освежал голову и тело.
Я видел лишь одного аборигена, и он, в стремлении исчезнуть с глаз, не предоставил мне возможности разглядеть толком его черты и особенности. Росту он был невысокого, лицо широкое, плоское, длинные волосы стлались по ветру, когда он бежал. Одет он был в оленью кожу, и я решил, что он из племени тунгусов, которые обитают в этой части Сибири от реки Амура до реки Охоты (Ocheta) и на берегах Лены. Те, что живут в тундрах (deserts), пасут скот и ведут жизнь кочевую. Те же, что обитают по границам рек и лесов, живут охотой и рыбалкой, они народ мирный; соблюдая требования русских властей, никаким гнетущим поборам не подвергаются. Они платят дань мехами и тесно соседствуют с якутами, монгольским племенем, населяющим провинцию Якутск.
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
7 июля эскадра направилась в порт Аян в Сибири, и ясным вечером 8-го числа мы увидели землю в расстоянии пяти миль. Лёгкий ветерок был как раз достаточен чтобы нести по воде корабль; тёмно-красное солнце опускалось за снежную гору, ему на смену пришла ночь, ясная и прохладная, ни одно облако не затмевало яркость бесчисленых звёзд, усеявших чёрно-синий свод.
На следующее утро, за тридцать миль до Аяна мы развели пары и двинулись в направлении порта, в полной готовности увидеть хорошо вооружённые батареи. В море плавало множество деревьев, смытых с сопок талыми водами. Берега были ясно видны, на сопках и горах снег, больше на склонах северных и закрытых от влажных морских ветров; солнечные склоны, а также равнины и долины уже избавились от снега и оделись в летний наряд, яркий и зелёный.
Линия берега выглядела могучей, местами обрывистой, мысы высокие, острые, чётко очерченные; тяжёлый прибой перекатывался через риф, простиравшийся к северу от мыса Внешнего (Vneshnei Cape). Страна, хоть и горная, не имеет гордости и величия Камчатки, здесь горы бесформенно слиты в гребни, тогда как на Камчатке отдельные вершины видны издали.
Несмотря на воинственную миссию, при входе в порт мы не могли не восхищаться видами этого тихого пристанища. По обе стороны порта [залива Аян] выступают мысы. Мыс Внешний находится в 56°25'50" с.ш., 138°25'50" в.д.; другой [вероятно, мыс Толкучий] западнее, в пяти милях от него. Из этого залива между мысами Жёлтым и Чаячим (Yellow Cape and Cape Quaich) [Чаячий - скальный островок] отходит гавань [бухта Аянская], вытянутая по направлению с SSE на NNW, от моря к городку.
Наше появление всполошило добрых жителей Аяна. Русский флаг был спущен; солдат, сделавший это, вскинул карабин за плечо и отмаршировал прочь. Туда-сюда бегали лошади, а люди, очевидно, размышляли, следует ли покидать свои дома. С обеих сторон бухты высились холмы, крутые, голые, обрывистые, сложенные из голубых сланцев и песчаников, слоями под наклоном 55° к поверхности воды; кое-где сланцы вздыблены более прочной породой. Склоны холмов опускаются в глубокие лесистые долины, открывающиеся к гавани под прямым углом; долинами в бухту сбегают горные ручьи. Самая широкая долина была в миле прямо перед нами, в неё упирался северный конец бухты. Склоны холмов, образующие эту долину, поросли деревьями, светлую зелень берёз приятно оттеняла тёмная хвоя статных сосен, там и сям высившихся над прочими деревьями. В эту долину открывались две другие, перпендикулярные ей, нам видны были только их устья.
Там, где долина переходит в песчаный берег, стояло большое складское здание и перед ним флагшток, а справа вход в город. Несколько китобойцев стояли на якоре, небольшая шхуна лежала на берегу подле склада. Никаких батарей мы не разглядели и следа; мы знали, что Аян защищали три сильных батареи, но один капитан китобоец сообщил нам, что батареи недавно разрушены, а пушки увезены. Под парами мы вышли в море, чтобы сообщить положение дел капитану Фредерику на корвете «Amphitrite», а вечером вернулись в гавань и стали на якорь.
На другой день на берег была отправлена партия рубить дрова и набирать воду для корабля, а для их охраны - отряд морской пехоты; речка для забора воды протекала в красивой долине близ нашей стоянки. Сошёл на сушу и я и побрёл вдоль берега; обогнув выступающую скалу, наткнулся на любопытную хижину, очень примитивную: коньком служила горизонтальная палка, поднятая на три фута над землёй, каждый её конец опирался на перекрестье двух шестов, на конёк небрежно наброшены связанные бычьи шкуры; скрещённые шесты служили распорками, и расстояние между ними было три фута. Эта жалкая постройка была охотничьим домиком некоего бедного тунгуса (Tungouse), который спешно бежал, оставив старое ружьё, копьё и каяк (canoe). Внутри было грязно: в одном углу старая овчина, служившая постелью, в другом куча птичьих тушек в разных стадиях разложения - утки, гагары, тупики и топорки (ducks, divers, puffins, and parrots). Ствол ружья был ржавый, изъеден в ямочки, ложа и замок древние, в целом вещь выглядела безобидной, если только не найдётся безумец из неё стрелять. Каяк, образчик аккуратности, имел в основе лёгкий каркас длиной девять футов, заострённый с концов, обтянутый кожами животных; в центре отверстие с узким бортиком, должное охватывать талию сидящего в каяке рыбака; по бокам имелись две петли - для копий и для двухлопастного весла, которым каяк приводился в движение.
(Каяк северных коряков, по В. Иохельсону)
Гордый своими трофеями, я направился с ними к реке, где набирали воду, и оставил под присмотр матроса («blue jacket»), но тот, одержимый зудом разрушения, спустил мой каяк на мелководье; едва же выгреб на глубину, ухитрился прорвать его в нескольких местах и тем привёл в негодность; я пришёл как раз вовремя, чтобы увидеть, как каяк опрокинулся со своим развесёлым гребцом, задав ему славную головомойку.
Копьё представляло из себя орудие любопытное; лёгкое древко, два дюйма в окружности (in circumference), четыре фута в длину, увенчанный костью, в ней посередине прорезь, куда вставляется бородчатый наконечник; последний сделан из меди, длиною два дюйма, спереди остриё, сзади бородки (зубцы); наконечник посередине прихвачен двойной кишечной жилкой, от места крепления жилки разрозниваются и концы их аккуратно привязаны к древку примерно в футе от конца. Копьеметалка (hand-board), длиною в фут, довершает конструкцию; основание её обточено под хват руки и имеет отверстие для большого пальца [обычно для указательного]; посередине идёт неглубокий желобок с выступающим упором из моржовой кости. Чтобы бросить копьё, рукоятку держат горизонтально над головой; копьё, уложенное в желобок к упору, при броске уравновешивают большим пальцем; копьеметалка действует как рычаг; наконечник, вонзившись в жертву, соскакивает с древка, которое тащится за раненой птицей или зверем, покуда не зацепится за уступ скалы, или ветви дерева, или ещё какое-нибудь препятствие.
Копьеметалка (современная реплика по рисунку В. Богораза)
(Алеуты далеки от Аяна, их каяки были несравненно лучше, а гарпуны позволяли добывать морского зверя. Но принцип тот же.)
Свернув в глубокую долину, я побрёл берегом мелкого ручья, под нависшим орешником, березняком, ольшаником, некоторые ветви склонялись прямо в воду, образуя миниатюрные каскады, клокочущие в глухом безлюдье. Тающие снега сбегали по склонам долины, внося лепту в более значительный поток.
Меня удивило множество диких цветов: рододендроны, азалии, разные крестоцветные, фиалки, лютики-купальницы (double ranunculus), незабудки, шпорники, ирисы, душистый сельдерей, шиповник, сарану; также много других, не знакомых мне ни названием, ни видом. Сибирский ревень, Rheum Rhaponticum, растет близ морского берега на открытых местах, сухих и каменистых; корни пучковатые, притом значительная их часть выступает над поверхностью почвы; стебли хоть и короткие, но достаточные, чтобы приготовить из них вкусное и полезное блюдо. С ветки на ветку скакнула симпатичная зверушка, мне сперва показалась белкой; размером чуть крупнее крысы, хвост пушистый, спинка светло-коричневая с чёрными продольными полосками, брюшко жёлтое.
(Мне кажется, добрый доктор Тронсон видел подобное животное. Об авторе рисунка здесь.)
10 июля капитан Фредерик от имени союзных держав принял власть над городом Аяном. Он выставил часовых вокруг церкви и дома губернатора [явно учитывая опыт Петропавловска] и первым делом обнародовал прокламацию о том, что частная собственность будет уважаться, и призыв к жителям возвращаться в свои дома; копии были развешаны в разных частях города. Хотелось надеяться, что что жители проникнутся великодушием захватчиков и вернутся: ходили слухи, что они терпят немалые лишения в нескольких милях от нас.
До нас в город на шхуне прибыли американцы и открыли магазин всякой всячины: одеяла, столовая посуда, книги, мука, бренди, сахар, табак; сами они это называли «мелочная спекуляция» («a speculation in notions»). Несмотря на отсутствие русских, им удалось расторговаться с китобойцами и военными моряками, цены были вполне умеренные, с учётом транспортных затрат.
Город лежит в долине, идущей на восток и запад, наибольшее число домов построено на северной стороне, на некрутом подъёме. Близ гавани расположены казённые склады, добротно срубленные, крыши железные, крашены суриком, окна застеклены, с железными решётками. Крытая колоннада идёт вдоль наружной части домов, установлен флагшток и платформа для часового. Рядом со складами большой недостроенный сруб, чуть подальше больница, поставленная в низинке, сырой и болотистой - место негожее, нездоровое. Ума не приложу, как могли выбрать такое место, когда сколько угодно мест на возвышении, возле казарм.
Ручей, текущий долиной. делит город на две части, в северной части грубые хижины и избы, казармы для казаков; в северной части дома стояли в правильном порядке, по отдельности, многие имели садик. Русские казармы были в состоянии незавидном - деревянное здание, нижний из двух этажей предназначен для солдат: ряд подъёмных скамей, они же кровати, под ними ящики для солдатских вещей и инструментов; верхний этаж поделён на комнатки, маленькие и удобные, в некоторых осталась обстановка, в них несомненно недавно обитали офицеры. Священник и врач жили неподалёку от казарм в аккуратном двухквартирном домике. Город снабжался водой из прекрасного крытого колодца рядом с пекарней, а несколько лавок торговали всем необходимым, от коньяка до шеффилдской столовой посуды. Очень красивая православная церковь стояла на краю города, в самой живописной части долины, у тенистой рощи; интерьером опрятная, похожа на петропавловскую, имела также звонницу. Офицерское начальство эскадры приняло все меры, чтобы защитить культовые здания от посягательств.
Губернаторский дом стоял возле церкви на возвышенности, невысокий и длинный, перед домом садик, вокруг частокол; Входная дверь с фасада вынесена на крыльцо. Как войдёшь, справа большая казённая комната с конторками и полками; множество ящиков с нужными вещами - термометры, карты, семена и пр. Налево дверь в удобную гостиную (sittingroom - гостиная, где сидят) с современной мебелью, добротной печью; двустворчатая дверь открывалась в залу (drawingroom - гостиная, где развлекаются), обставленную диванами, кушетками и т.п. с зелёной дамастовой обивкой; стены выкрашены ей в тон. Здесь стояли столы багательные*, бильярдные и прочие предметы комфорта, весьма необходимые в стране, где зима долгая и суровая, а круг общения ограничен.
*Багатель - разновидность бильярда, призовые лунки находятся на наклонном столе.
В верхнем этаже дома спальни; окна там двойные, застеклённые. Между оконных рам был помещён кирпич, и на него насыпана соль: я предполагаю, для поглощения сырости, чтобы не запотевало стекло. В комнатах раскиданы газеты и журналы на русском языке. В одном из складов я увидел суан-пан - китайские счёты.
В казённых складах лежало морское имущество, олифа, краска, канаты и упакованные меха для отправки в С.-Петербург. На галечном берегу гавани лежал речной пароходик, почти готовый к спуску на воду, нагруженный кипами бумаг и холста; пароходик мы взорвали, поскольку он являлся казённой собственностью и вероятно предназначался для реки Амур. Другое судно, строившееся на стапелях, уцелело: капитан Фредерик выяснил, что это частная собственность аянского суперинтенданта (начальника верфи). Замечу, что неприкосновенность складских припасов и частных жилищ эскадрой соблюдалась; однако вечером после нашего ухода права гостеприимства были грубо попраны китобойцами, зашедшими в порт и разграбившими магазины. Это жители узнали, вернувшись в свои дома.
За городом начинался лесок из елей, лиственниц, берёз, он покрывал склоны долины, идущей на восток, к морю; здесь скромная красавица фиалка искала тень, колокольчик обращал свой нежно-голубой цветок к солнцу, а жёлтый лютик, азалии и другие растения этих мест украшали склоны долины и берега ручьёв.
Рыболовные партии тщетно пытались наловить рыбы, но то ли сезон был поздний, то ли ручьи маловаты чтобы привлечь лосося, это мы так и не поняли. В наше пребывание погода была хорошей, умеренной, за исключением двух последних дней, дождливых и шквалистых; ветер был преимущественно северо-восточный, а температура колебалась от 48° до 60° F. Барометр колебался от 29'40 до 29'80 дюймов; морская вода 54° F. Ещё мы слышали кукушку. Восходы были поразительно красивые, характерные именно для этих мест; лучи освещали долины, будили пернатых певцов, в зарослях раздавался их весёлый щебет, а прохладный утренний бриз освежал голову и тело.
Я видел лишь одного аборигена, и он, в стремлении исчезнуть с глаз, не предоставил мне возможности разглядеть толком его черты и особенности. Росту он был невысокого, лицо широкое, плоское, длинные волосы стлались по ветру, когда он бежал. Одет он был в оленью кожу, и я решил, что он из племени тунгусов, которые обитают в этой части Сибири от реки Амура до реки Охоты (Ocheta) и на берегах Лены. Те, что живут в тундрах (deserts), пасут скот и ведут жизнь кочевую. Те же, что обитают по границам рек и лесов, живут охотой и рыбалкой, они народ мирный; соблюдая требования русских властей, никаким гнетущим поборам не подвергаются. Они платят дань мехами и тесно соседствуют с якутами, монгольским племенем, населяющим провинцию Якутск.