о чем говорили Робеспьер и Дантон

Jun 05, 2022 20:25

Станислава Пшибышевска
АВТОКОММЕНТАРИИ к «ДЕЛУ ДАНТОНА»
самоинтервью
впервые опубликовано в «Wiadomosci Literackie» [«Литературных ведомостях»], 1929, № 42, 47.

От переводчицы
Краткую биографическую справку и историю постановок пьесы «Дело Дантона», которая и является непосредственным поводом для статьи С.Пшибышевской, можно прочитать в нашей библиотеке (составлена в 2004 г., не обновлялась). Используя этот повод, авторка излагает и свое видение психологии исторических персонажей, и собственный взгляд на ментальную, психологическую составляющую общественно-исторических процессов, на процесс творчества, и свое понимание задач и средств современной литературы. Поэтому «автокомментарии» - это ключ не только к пьесе «Дело Дантона», но и к другим произведениям Станиславы.
Я старалась максимально сохранять авторский стиль (в котором очень важны интонационность внутри каждый фразы и методичное выстраивание собственной терминологической системы), не жертвуя им ради «удобочитаемости», не «причесывая» намеренно угловатый язык.
Все тексты Пшибышевской, и художественные произведения, и частные письма, и немногочисленная публицистика, непросты для восприятия и требуют от читателя детального представления о той культурной ситуации, в какой они создавались, то есть о важнейших направлениях и концепциях философии, психологии, медицины и литературы начала 20-го столетия.
Примечания Станиславы Пшибышевской пронумерованы арабскими цифрами, мои примечания - римскими.
За помощь в подготовке материала благодарю моих коллег и друзей по Vive Liberta.
Настоящий перевод с польского на русский язык первый и пока что единственный. Первая публикация в сети - 10 мая 2009 года (20 флореаля CCXVII года) в сообществе библиотеки Vive Liberta. При некоммерческом использовании данного текста указание авторства (Станислава Пшибышевская) и имени переводчицы (О.А.Осипова/Capra Milana) обязательно. Коммерческое использование запрещено. Авторские права защищены.


ДРАМАТИЧЕСКАЯ ФОРМА
Некоторые утверждают, что театр теряет право на существование. Думаю, это ошибка. У человека есть врожденное влечение к драме и драматическое чувство (о роли фильмов поговорим далее). Это влечение ищет удовлетворения в особом наслаждении, родственном тому, какое способна давать музыка; я бы назвала его дионисийским воодушевлением. Являясь целью влечения, оно одновременно является абсолютным подтверждением драматической ценности.
Следовательно, если бы мы должны были решить, существуют ли явления (в сыром виде или завершенном, темы или сочинения), для которых все же еще собственной и необходимой формой была бы драма, - нам пришлось бы судить по напряжению упомянутой реакции по отношению к исследуемому предмету. Для этой цели, очевидно, нужно иметь развитое драматическое чувство и уметь отличать его реакцию от других очень похожих.
Из такой попытки мы узнаем, что жизненные драматические явления доныне существуют. Не театр утратил право на существование - а частично устаревший драматургический материал. Потому что в этой сфере перелом Великой Войны увеличил мерку: драматическое чувство сегодняшнего человека требует большего, чем тридцать лет назад.
Попробуем определить круг мотивов, соответствующих современной драматургии.
Мотивы, способные вызывать вибрацию драматической взволнованности, всегда способны привести к конфликту сил, действующих помимо людей. Динамическое напряжение этих сил выше напряжения индивидуальной воли. Это значит, что драматическое чувство ожидает от театра не отражения мутной заурядности обыденной жизни - но интенсификации жизни (возможность которой и направление зависят от темы) до степени трагизма.

ИНТЕНСИФИКАЦИЯ ЖИЗНИ
Интенсификация в отрицательном направлении, сатира, не обладает драматической ценностью, если ее внутренний смысл не трагичен. Вместе с гротеском (чисто формальной ипостасью интенсификации) она может усилить динамику трагизма до устрашающего напряжения. Это неслыханно трудное исполнение удается Чаплину в лучших его моментах. Встречается также у Шоу.
Нам остается установить понятие трагизма для современного ощущения. Тут возможен вопрос, связан ли атрибут трагизма с конфликтом сил, или же следует принять обе сферы за равные. Посмотрим на типичную старомодную трагедию, на любовной основе. Констатируем сразу же, что эротический мотив - даже самый печальный, даже гениально изображенный - не всколыхнет душу современного человека дионисийской дрожью. Мы требуем большего. Личное счастье, на наш взгляд, - очень плохая ставка, не пригодная как предмет трагедии. Напряжение, до которого индивидуальное вожделение может подняться, - для нас слабо.
Драматическое чувство отзывается прежде всего на универсальный конфликт героического характера.

ГЕРОИЗМ
Понятие героизма требует определения в еще большей степени, чем трагизм. Оба слова постыдно истерзаны: эмоциональное злоупотребление затоптало их до полной бесформенности.
Человек - это симбиоз сущности природной (животной), которая властвует над сферой личностной жизни и главным медиумом которой является эмоциональность, с ментальной (духовной), всецело надличностной, связанной со всеобщим бытием. Ее посредником является чистая мысль (опустим сейчас окружающую экстрериозацию).
У заурядного человека ментальная сущность находится в зачаточном состоянии, не осознаваемая и пассивная, в физической жизни доминирует эмоциональность. У человека гениального ментальная сущность по развитию сравнима с природной, она осознанна и активна (созидательна). Его физическая жизнь находится под знаком разума.
Отдельные воли обеих сущностей имеют тенденции противоположные: эгоизм (линия наименьшего сопротивления) и надличностные универсальные цели (максимального сопротивления). Повседневная жизнь централизована вокруг природной воли.
Героизм, суть драматического обаяния, покоится прямо на преобладании ментальной воли над природной. Этот переворот происходит в человеке, когда его подхватывает поток стихии.
Стихия - это универсальная сила, обычно действующая на коллектив одновременно, способная сделать человека одержимым и превратить его в свое орудие. Влияние стихии ведет к необычайной интенсификации жизни обеих сущностей, моральным следствием которой является героизм.
Заурядные личности подчиняются непосредственно природной стихии (животное влечение - голод - одержимость войной и т.д.). О ментальных стихиях (идее и ее реализующей силе) поговорим ниже.
Существуют две резко разграниченные ипостаси героизма, зависящие от уровня души.
Стихия расплавляет заурядных людей в массу и освобождает их энергию (обычно расходуемую на поддержание на личностной экзистенции), которая стекает в общее русло универсального действия. Ментальная пассивность ограничивает функцию этой исполинской силы исполнением; инициативу должна внести личность-гений. Целое явление возникает вместе с действием потока.
Ввиду ментального недоразвития заурядной души, идея даже преображается для массы в природную стихию (негодование, фанатизм, патриотизм) эмоционального характера. Поэтому в массовых героических порывах сильному напряжению чувства сопутствует непропорциональное убожество мысли.
Героизм заурядной души, массовый, преходящий и эмоциональный, - привычный романтический героизм. На эту основу опирается первая из двух сфер современной драмы: трагедия масс. Материал требует громадных пространств; с точки зрения эмоциональной природы явления он может - обязан - обходиться без словесных формулировок. Драма масс есть (помимо чистого гротеска) естественное поле действия для фильма.
Акустическое дополнение имеет для кино значение жизненное, но (по моему мнению), чисто сенсуальное. Поскольку мы воспринимаем драму фильма как область искусства, примесь интеллектуализма была бы для нее даже вредна, тогда как сценическая драма - это литература.
Не так просто - и значительно менее известно - явление ментальной стихии, которая спаивает массы с гениальной личностью в совершенный организм.
Когда жизнь сообщества вступает в новую эволюционную фазу, для которой требуются новые формы, - тогда идея этих форм эманирует из общества, как летучая субстанция природы эмоциональной (неудовлетворенность, беспокойство) и негативной. Ее плотность и напряжение постепенно возрастают, в то же время усиливая интенсивность коллективной жизни: смутное ощущение недостатков пронизывает людей все мучительней; наконец - как и природная стихия - спаивает в массы. Тогда наступает час революции.

ГЕНИЙ КАК СОЗНАТЕЛЬНОСТЬ
Проникая повсеместно, флюид наталкивается на людей гениальных. Для них тогда настает момент призвания и (всегда бессознательного!) выбора между функциями творца и разрушителя. Нейтральность невозможна. Неизвестно, действует ли тут свободная воля или математический императив пропорции. Тот, кто выбирает первую альтернативу и следует призванию, тем самым становится гением.
Идея овладевает гением безраздельно и насовсем, как активным медиумом для своего овеществления. Прежде всего, в его уме она находит формулу (кристаллизуется в ментальную ипостась стихии). Тогда, через гения в роли учителя, почерпнутая из массы как ощущение недостатков, она возвращается к массе как осознание цели.
Очерченные формы нужно создать. Свободная энергия массы в состоянии героизма подчиняется диктатуре гения наполовину автоматически, так, как сам он подчиняется идее (физиологический магнетизм - важный атрибут гениальности). Реализация требований происходит посредством творческой силы, для которой гений служит аккумулятором, - перешедшей в централизованное усилие общества.
Героизм гения поэтому совершенно отличается от обычного. Он является свойством интегральным и постоянным, так как призвание распространяется на всю жизнь (творческое принуждение быстро и точно сокрушает все попытки ему сопротивляться); он активен: считает творчество за суть, а не за жертву. Наконец, в соответствии с родственной ему почвой, - он чисто интеллектуален. Эта сухая, холодная трезвость ментального героизма дезориентирует и поражает впечатлительных людей.
Творчество общества - трагедия гения - это вторая сфера жизненной драматургии. Тут универсальный мотив заключается в личности: самая сердцевина драмы может разыгрываться в малом пространстве. Поэтому интеллектуальный характер конфликта безусловно требует мыслительного подхода и словесного выражения. Оба постулата отвечают условия сцены.

Итак: элементы драматической ценности покоятся на универсальной трагедии и героизме; для тем, в которых они содержатся, единственно соответствующей формой является драма (фильмовая или сценическая, зависит от упомянутых факторов). Задача автора - выбор темы с наивысшим драматическим потенциалом - и полное его исследование… больше того: интенсификация этого потенциала. Если автор соблюдает оба условия, тогда сочинение должно возбуждать резонанс драматического нерва у читателя и зрителя.

ТЕМА «ДЕЛА ДАНТОНА»
Осуществим первое (а что касается второго… это совсем отдельная история): в теме «Дела Дантона» драматический элемент выступает в небывалом напряжении и чистоте.
Этим объясняется - допустим - императив, который двигал мной, и поэтому же та же самая тема уже соблазнила многих писателей, в частности, Бюхнера и Ромена Роллана.
Оба, следовательно, почувствовали трагический потенциал, только ошибочно локализовали его источник. Вследствие этого они скомпановали репродукции из самых второстепенных моментов, обойдя собственно живую суть трагедии - и растратив бесценный материал. Их восприятие обезоруживающе наивно: оба сводят этот узловой пункт истории к ничтожному эмоциональному (sic!) конфликту между необозримым величием романтичного патриотизма Дантона и зависти узкого «школьного педанта» Робеспьера. Современному взгляду дело представляется гораздо интереснее: это - конфликт между силой созидания и силой разложения, действующими через двух гениальных людей на общество в революционный период.

КОНФЛИКТ МЕЖДУ ТВОРЧЕСТВОМ и РАЗЛОЖЕНИЕМ
Попробую набросать зарисовку каждой из трех действующих причин этого комплекса. (Предупреждаю, что в этом наиповерхностнейшем комментарии я свожу человеческую индивидуальность своих персонажей к чистому типу. Та же самая искусственная схематизация относится к контурам преподносимых тут фактов.)
Из предшествующих выводов следует, что в фазах наивысшей интенсификации общественной жизни, в революционные периоды, между массой и гениальными личностями из ее среды устанавливается связь взаимодополнения и взаимозависимости: она прежде всего придает этим личностям их универсальное значение - благодаря которому личность принимает решение об общем ходе и итоге революции.
Западное общество перерастает (материально и духовно) ту фазу развития, для которой абсолютистский строй был естественным. В силу обозначенных законов, оно вступает в стадию революции.
Эмоциональная природа, духовная пассивность этой стадии означают ее функциональную связь с гением и одновременно ее небезопасность. Двойная задача гения соответствует двойной пассивности: возможность духовной жизни дотягивается у массы едва до уровня предчувствия; а предчувствие равнозначно сверхобычной восприимчивости ума, жажде знания. Одновременно объединенная и свободная коллективная энергия ожидает импульса и руководства. Тут, следовательно, как мы обозначили, гений вносит творческое дополнение.
Но здесь возможно также сопротивление движению каждой из действующих сил. Бесформенный, поскольку эмоциональный, постулат «свободы» может послужить главным проводником любой ошибке, любой тенденциозной лжи; любая отрицательная гениальность, способная втянуть коллективную силу в свое магнетическое поле, может благодаря этому лозунгу обратить ее на достижение своих личных целей… через разложение.
В этих двух противоположных направлениях действуют во Франции во II году два гениальных человека. Только, вопреки обычному предрассудку, характерному для обывательской психологии, Робеспьер имеет знак положительный, а Дантон - отрицательный.

ПОЧТИ СОВЕРШЕННЫЙ ГЕНИЙ
В отношении образа Робеспьера меня упрекают в непонятности. Не знаю, виной тому моя неумелость - или исключительность типа и его каверзное своеобразие. Робеспьер - это гений в почти совершенной кристаллизации.
Для уяснения характеристики я должна дополнить вступительную зарисовку своего дуализма.
В соответствии со складом человеческого существа, наша жизнь имеет две плоскости, два плана: природная жизнь разыгрывается в преходящем и вещественном, ментальная - в абстрактном, но каждое его проявление материализуется в вещественном плане как следствие скрытой причины, тогда как природная жизнь не оказывает взаимного влияния на духовную.
Вследствие духовной пассивности заурядных людей их жизнь (отвлекаясь от фаз массового героизма) - почти целиком природная. Если же духовная сущность актуальна, хотя бы в малой мере, - она значительно сильней природной (сильней «самого человека», неточно говоря): она оттискивает печать своеобразия на вещественном плане, она может даже поработить, реорганизовать, перекристаллизовать и использовать его в качестве инструмента для творческих целей вопреки интересам самой личности, но обратное отношение невозможно.
Таким образом, из различия между первоэлементами человечества следует, что ментальный план мало участвует в игре, когда мы исследуем заурядную личность и ее жизнь, а познание и восприятие гениального человека становится невозможным, если мы не способны подняться до духовной плоскости его бытия и понять ее. Собственно, тут и лежит причина полной неудачи, какая постигает большинство биографов и литераторов, когда они подступают к истинному величию.
У гения происходит порабощение природной сущности и ее воли - ментальной. Идентификация обеих воль, свойственная только гению, ведет к мощной физической гармонии, однородности динамики ошеломляющего напряжения. Обе названные плоскости бытия соединяются: ментальная жизнь - сознательная, а творческая сила действует прямо через природную власть личности, согласно с ней и во взаимодействии с ней. Полностью надличностная ориентация всей жизни имеет единственной целью реализацию идеи.
В противоположность всем другим, гений живет в ментальной тональности - нам, по литературе и действительности знакомым только с природной и с принципиально отличающимися законами, - чудовищно чужой. Поэтому он недоступен нам и в проявлениях вещественного порядка: нас поражает и возмущает его ледяной, нечеловеческий интеллектуализм - его безупречная нравственность, чисто общественная, - и пугающая трезвость его героизма, которую мы принимаем за цинизм.
Тут в игру вступает основной психологический фактор: непонятность вызывает рефлекс ненависти. Мы подчиняемся магнетизму гения и его динамической силе, но мы его не любим. Он нам интенсивно антипатичен. Так мог возникнуть - и так может подпитываться - упомянутый предрассудок, старательно поддерживаемый историками: удивительная, на первый взгляд, ошибка в отношении характера и значимости Робеспьера.

РЕНЕГАТ ПРИЗВАНИЯ
Дантон, тем временем, является ренегатом призвания. Так мы называем людей гениальных, которые выбирают отрицательную альтернативу: линию наименьшего сопротивления. Эти люди пытаются установить в своем микрокосме обратный порядок; подчинить ментальную сущность природной воле, творческие силы - личностным целям.
Предприятие абсолютно невозможное одерживает видимый успех… который заслоняет действительные последствия. И это имеет дьявольский характер. Этого мы коснемся ниже.
Вместо того чтобы подчиниться, ренегат втискивает свою ментальную сущность в глубину подсознания и захлопывает перед ним ворота сознания. Но там, за пределами его знания, духовная жизнь развивается в силу своих собственных законов, по своей особой линии.
Следовательно, планы бытия раздваиваются, линии развития расходятся, а кажущееся единство воли усложняет их дисгармонию. Психика ренегата расщеплена на две враждебных сущности; его действие вырастает из центрального противоречия. Обманчивое равновесие сохраняется до тех пор, пока взрыв духовных сил не обнаружит разделенных планов, пробиваясь на поверхность сознания. Эта минута для ренегата - роковая (см. центральную сцену в пьесе).
Как индивидуальность, ренегат для нас доступен: он живет в природной тональности, как все заурядности. Как и у всех, у него эгоистическая ориентация, детерминированная через животное влечение - у Дантона стремление к интенсивности под видом жажды власти (в большей или меньшей степени).
Из той же тональности следуют близкие нам черты его характера: преобладание эмоций над разумом, внезапная импульсивность и т.д. Дантон нам не только понятен, но и в высшей степени симпатичен. Надо заметить, что гениальность равнозначна чрезвычайной жизненности, а магнетизм находится в прямой пропорции к напряжению витальной силы. Итак, пока жизненность проявляется в доступных нам животных формах, она действует на нас с все возрастающей привлекательностью. Но, когда она достигает своей высшей ступени, на которой приобретает ментальную тональность, - тогда полярность магнетизма меняет знак, и мы испытываем репульсиюI.
Это животное обаяние Дантона, насквозь фальшиво интерпретированное, стало, в конечном итоге, причиной другой части предрассудка - как будто куртизан, этот необыкновенный мерзавец, благодаря культу энтузиастичной молодежи получил нимб героического мученичества.

РОБЕСПЬЕР и ДАНТОН
Перейдем теперь к основаниям и направлению их деятельности.
Ментальная активность, то есть гениальность, имеет два неразлучных (как в электрической батарее) полюса. Пассивный - это метафизическое знание, активный - реализация творческой силы.
Реализация и сама по себе двухслойна: сила творца должна сначала создать образ на основании пассивного знания, затем материализовать этот образ.
Для гения предметом познания, субстанцией образа является ментальная стихия идеи. У ренегата внимание к ментальному потоку - негативное.
У Робеспьера пассивный полюс - это знание о ментальной сущности, живущей в каждом человеке (на этом держится человеческое достоинство) - и вера в возможность ее развития, вплоть до сознательной активности, у всех (в этом слабый пункт его переоценки общего уровня), конечным следствием этой предпосылки является образ республиканского устройства.
Поскольку ментальная активность равна способности к самостановлению, общество должно самоуправляться, активное дополнение в ипостаси монарха ему уже не нужно. Но для этой цели каждая личность должна иметь все условия полного развития и плодотворной деятельности, результаты которой должны быть рационально использованы; другими словами, вся сила при новом порядке должна принадлежать гарантии максимальной продуктивности при минимальной фрустрации (фундаментальный постулат каждой реформы). Тем самым общая энергия предназначена для всех, никто не должен иметь возможности использовать ее в собственных целях.
Поскольку эта идея, как мы отметили, была уже в то время всеобщей - она выкристаллизовалась одновременно во многих умах. Но видение Робеспьера было тогда наиболее полным и наименее дефектным.
У Дантона основание - специфическое для ренегата душевное увечье, отрицание существования ментальной плоскости бытия (не просто нейтральное не-знание, как у большинства). Страшный метафизический материализм, в проекции которого мир - это ошибочный адский круг бессмыслицы. Поэтому ни человеческое достоинство, ни ценность человеческой жизни для Дантона не существуют. Проявление ментальной жизни он интерпретирует ложно: массовый героизм представляется ему массовым заблуждением, а мотивы руководящей деятельности гения - хитрой, но ошибочной тактикой личных амбиций (см. центральную сцену).
На таком фундаменте должен возникнуть образ крайнего, в полном смысле безответственного, аутократизма, для своеволия которого человечество - это просто материал.

РЕАЛИЗАЦИЯ РЕВОЛЮЦИИ
Обозначив предпосылки, попробую очертить суть деятельности. Функцией гения (и самозванца) является, как мы помним, двойная физическая деятельность осознания, неизбежно связанная с материальным руководством, одно и другое опираются на сверхобычную податливость общества. Надо добавить, что, в соответствии с характером и положением каждого из них - деятельность Робеспьера явная и непосредственная, Дантона - тайная и рассчитанная на действия посредника.
Возвращая обществу идею в интеллектуальной ипостаси доктрины, Робеспьер старается дополнить его пассивное чувство сознательностью, иными словами, развить и удержать полуочнувшуюся ментальность до фактической активности. Стараясь сделать людей способными к деятельностному со-творчеству и после установления республики, тем самым он воспитывает из них продуктивных граждан.II
Вещественная сторона его деятельности - это назначение и контроль реализации. Для этой цели ему необходима диктатура (не обязательно номинальная) над узко централизованным правительством.
У Дантона вопрос реализации выглядит гораздо менее просто вследствие внутреннего раздвоения. В свойственной ему неосознанности ментальных законов ренегат наивно пробует использовать свою творческую силу для личностных целей, и ими ограничить свою деятельность.
Однако творческая сила - сила страшная, предназначенная для функции, в которой материалом является мир и все человечество. Творческая сила находится по отношению ко всем личностным целям в такой же пропорции, как жар сталелитейного завода к горшку с супом. За свою деградацию эта сила мстит ужасно, мстит за себя личности ренегата - но стократ более жестоко мстит предмету своей деятельности.
Гений действует под очевидным ментальным принуждением; ренегат тоже - только у него принуждение пробивается хитростью. Из глубины подсознания творческая сила поднимается в материальный мир окольным путем, помимо ведения человека, в котором обитает; приобретает вид личной воли, достигает своей универсальной цели - подсовывая их личностному рассудку как средство.
Набросанное выше метафизическое основание у ренегата подсознательно, как и вся его ментальная жизнь; но дает ему презрение и безответственность в отношении к человеческому роду: свободу ото всех моральных ограничений.
Цель, ради которой ренегат действует и живет, - это удовлетворение желаний данной минуты. В то же время активная душа подчиняется ментальному закону: удовлетворить ее может только производство - не потребление, творчество - не расходование. То есть то единственное, в чем себе ренегат неизбежно отказывает. Вследствие этого, стараясь насытить естественный голод, он дразнит потаенное духовное желание, которому он изменил, и усиливает его динамику. По мере захвата добычи это желание растет, идентифицируется сразу со вспышкой, потом поглощает его, растворяет в себе и простирается на весь внутренний мир: как сжигающая мания голода, который нельзя ничем унять; как бегство каторжника от погони, без передышки, вслепую, до полного истощения, неведомо зачем.
Так, словно бы для того чтобы успокоить животную жажду одного человека, творческая сила совершает страшное возмездие: лишенная творческого элемента мысли и управляемая духом отрицания, она охватывает целые народы, повергает в рабство каждую их личность, как тщетное поглощение исполинских запасов коллективной энергии, отнятых животной задачей, - и переформирует лик земли, но переформирует его в хаос.
Таких результатов достиг другой ренегат, ген.Бонапарт, как только пассивный героизм массы лишился руководства и чуткой охраны Робеспьера. Дантон менее животный: его деятельность - точный негатив эволюционной деятельности противника, имеет характер разложения, не созидания.

БОРЬБА за ВЛАСТЬ
Осознанной целью Дантона является власть. Что с ней потом делать, над этим он голову не ломает. А собственно подсознательная цель, которая его рассудку представляется средством (см. выше), - это возвращение всех в состояние абсолютной пассивности, искривление ментального развития массы на основаниях, подрывающих ее веру в собственный дух, - фиктивными идеалами, этой лживой маской инволюционных стихий.
Чтобы направить коллективную силу в русло личных амбиций, Дантон подрывает доверие к руководителям утонченной клеветой, дезориентирует общественный разум, противопоставляя доктрине Робеспьера сентиментальный идеализм со скрытой тенденцией разложения, и, желая ослабить напряжение героизма, дразнит в массе пружины ее животных вожделений.
Вещественная деятельность имеет целью внутреннюю дезорганизацию революции, сдерживание развития новых государственных форм и возврат - силой бессилия - в «нормальное» состояние подданства и аутократизма. Этому служит тактика конспирации и коррупции; Дантон препятствует работе правительства, уничтожает ее результаты, подрывает его авторитет и старается развратить его, подкупая отдельных работников, кого только можно.
Таким образом, мы видим, что власть является необходимым фактором для обоих - но в совершенно разных ипостасях.
Для Дантона она - цель; основана на свободном распаде энергии и субстанции духовно пассивной массы для личностных целей, независимо от биологических потребностей общества и без ответственности перед ним. Власть этого типа - автократа - должна опираться на зависимую от него аристократиюIII (сейчас - только денежную, в дальнейшем - военную).
Для Робеспьера власть - средство созидания. Диктатор (в собственном смысле слова) распоряжается энергией массы сравнительно деятельной для реализации ее целей и отвечает перед ней за весь ход процесса, над которым он взял руководство и контроль. Между ним и обществом связь без посредников.
Истинная революционная диктатура есть, ввиду этого, сильнейшая несвобода, какой может поддаться деятельный человек, и ставит задачи сверх человеческой меры.

ТРАГИЗМ ГЕНИЯ
Вот таким предстает оный конфликт, явление, которое мы встречаем на каждом историческом переломе. Разумеется, что гений никогда не выступает в совершенном виде: иначе он был бы богом, а не человеком. Пронизывающий внутренний трагизм гения на том и основан, что человеческая власть не дорастает до надчеловеческих потребностей творческой силы (см. последнее явление). Человеческий интеллект, даже наиточнейший, ограничен, - отсюда возникают неизбежные фатальные ошибки реализации; человеческие силы, телесные и психические, столь ничтожны, что творческое усилие сжигает свою жертву дотла прежде, чем ей удается завершить этап своей работы. Сущность внешнего трагизма, тем не менее, - это факт, что эволюционное принуждение, производимое всеми через творчество руководителя, - деятельность против Человеческой Природы. Пассивная громада его опоры стирает силы гения в поразительно краткий миг - если его еще раньше не разорвала действующая реакция.
Робеспьер смог удерживать Францию на основе своей воли без малого год - пока она не убила его, чтобы с последним вздохом облегчения упасть обратно в животное бессилие и подчиниться другому властителю, который создал иллюзию, вместо того чтобы ее уничтожить, - который требовал только пассивной жертвы, а не действия, и разнузданности эмоций вместо мыслей, - которого за это можно было любить.

Продолжение в комментариях к записи.
Приложение: «УМСТВЕННОЕ ЗАЧАТИЕ» (напечатано в «Pion», 1933, № 1 (от 7 октября))
Комментарии к тексту

Связанные дискуссии и публикации
спектакли драматического театра в Быгдоще, "Дело Дантона" и "Термидор" - видеозаписи и обсуждение
о фильме Анджея Вайды
"на каждую Станиславу найдется своя Мария" - о пьесе "Дантон" русской поэтессы Марии Левберг

бои за историю, воображение правит миром, личное это политическое, политическое это личное, ВФР

Previous post Next post
Up
[]