- Я хочу вам показать альбом - попробуете угадать, какому времени принадлежат эти рисунки? - предложил ББ.
Вилат согласился и пересел на диванчик рядом с ним.
- Так странно... Некоторые гравюры кажутся иллюстрациями к готическим часословам... и одновременно к фаблио... - он листал страницы со средины то назад, то вперед. - А это - как будто из газеты или журнала... карикатура... Подождите! Кажется, я что-то такое смутно вспоминаю... но все равно, наверное, не вспомню. Ну же, говорите!
- И мое первое впечатление было очень похожим - наверное, из-за нарочитой наивности, искажения пропорций. И я с удивлением узнал, что это - графика конца девятнадцатого века. Колло путает модерантизм с модернизмом (Вилат язвительно хихикнул); это - модерн... Эти рисунки вам напоминают только готику?
- Н-нет... - неуверенно начал Вилат. - Немножко - только не смейтесь! - одного художника... Сказать, кого? Боттичелли. По крайней мере из того, что я знаю... - по глазам ББ угадав, что тот с ним согласен, он продолжил смелее: - Понимаете, у него есть какая-то черта, по которой его безошибочно можно узнать... Это я про Сандро... А этому модерну, наоборот, присуща какая-то... анонимность, что ли... не знаю, как сказать... узнаваемость. Кажется, что он и рассчитан, чтобы вызвать "дежавю"...
- Уникальность художника с расчетом на иллюзию узнаваемости и анонимности... - повторил ББ в задумчивости. - Наверное, это связано с утилитарностью и декоративностью модерна. А Боттичелли для меня загадка. Он делал все вопреки правилам. Вопреки канонам современной ему живописи. Вопреки канонам религиозным... В нем нет общей для Ренессанса механистичности, так я думаю. А его двусмысленность глубже, чем двусмысленность того же Леонардо... Удивительно, что вы поставили их рядом, Quatrocento и модерн!.. Я... хочу сказать, что... что... - должно быть, от волнения он запутался и сказал довольно непоследовательно: - Вы умеете одной фразой обрисовать целое явление, целую проблему... там, где я бы стал говорить много и долго...
- Ну, просто покоряющая логика... выдающегося оратора Конвента!.. - тихо ответил Вилат, наклонив голову. Потом продолжал в прежнем тоне: - А это правда, что Боттичелли сам сжег свои картины? А почему?.. Наверное, сам считал их греховными, но в чем?.. - он снова принялся листать альбом и возобновил рассуждения. - Так этого художника зовут Бердслей... Странно, да ведь? Для Англии... Хотя, то, что вы мне рассказывали об Англии... Наверное, вы правы: важно не то, что на виду, а то, что скрыто. И... может, это влияние протестантизма так проявлялось? Вы же говорили, что в католической Англии... Ой, знаете, мне пришла одна идея. Из-за Чосера, но на самом деле не из-за него... - он огляделся, не слушает ли их кто. - Но это я расскажу потом... как-нибудь...
ББ взял его под руку.
- Расскажи мне, что за идея у тебя из-за Чосера, хотя на самом деле вовсе не из-за него?..
- Правда, рассказать?.. Ну, наверное, это без меня давным-давно известно, просто бывает же так - приходит независимо ни от чего мысль... В одном стихе, который ты мне читал, есть такие слова:
Nous avons trop souffert, anges et hommes,
De ce conflit entre le Pire et le Mieux.
Humilions, miserables que nous sommes,
Tous nos еlans dans le plus simple des voeux.
Мне кажется, тут главное - conflit entre le Pire et le Mieux...
Правда, я не думаю, что это все началось с... как же его зовут? Бодлера, или с Рембо, или еще с кого-то, - я читал в коллеже латинских авторов, и среди них предостаточно таких, кто нарочно старался смешать "худшее" и "лучшее", "возвышенное" и "низменное"... Но иногда этот принцип антиэстетики выступал на первый план, потом опять отступал, снова заявлял о себе и даже брал верх... Я не так знаю литературу, но мне кажется, даже не все из тех писателей, которые этот принцип проповедовали, сами его исповедовали... То есть ему следовали. Не знаю, как Верлен, но ведь у него стихи... Как бы сказать? Они вполне материальны, но при этом очень... очень отвлеченны. А вот Рембо как раз в стихах пытается соединить "худшее" и "лучшее"... Но вот что мне кажется победой такой "эстетики антиэстетики" - это итальянское кино... ну, может быть, кино вообще, но особенно Пазолини и Феллинни... Понятно, почему я про Чосера вспомнил? (ББ кивнул - "Кентерберийские рассказы" в интерпретации Пьера-Паоло они успели посмотреть.) И это все действительно на грани притяжения-отталкивания, красивого-отвратительного... "Интервью", например, показательный фильм, в этом отношении...
- Наверное, это так, как ты говоришь. В одно время в искусстве господствует противопоставление - как в классицизме Корнеля, в другое - сопоставление и даже смешение... например, Мариво...
- А может быть, это и не зависит от эпохи, - добавил Вилат, - а больше от взглядов писателя... Вернее, от его мироощущения. Каждый сам для себя устанавливает, что он почитает за свет и что - за мрак, что - за красивое и что - за безобразное.
Вилат отложил книжку аккуратно в сторону и принялся за печенье с молоком, ББ - за остывший кофе.
МАРИ-ЖАН (зашел в кафе недавно; заприметив их, поздоровался, а, получив приглашение, подсел к их столику). После нашего обмена мнениями о переводах я немного полистал разные сборники, и нашел неплохое стихотворение, автора я не запомнил (что-то из сети!), но меня заинтересовала этиология - я правильно говорю?.. (он и не слышал их диалога, и не видел, что за альбом они разглядывали, и все-таки по какому-то совпадению прочитал следующий текст.)
О, юноша, ну что ж ты так стыдлив?
Нырнуть в пучину жаркую боишься,
Вино из кубка страсти пригубив,
В объятиях желанья растворишься.
Пусть будет необычным первый шаг,
Не бойся совершать в любви ошибки -
Смычок твой виртуозный, словно маг,
Звучит неподражаемая скрипка.
Рассыпались по небу гряды звезд,
Тумана чуть измятая накидка -
В душистых лепестках бутонов роз,
Амура шаловливая улыбка.
Блестит в ночи хрустальная роса
И волны возбуждения все выше -
О, юноша, поверив в чудеса,
Ты танго наслаждения напишешь...
Есть у меня подозрение, что это написано по мотивам спектакля "Саломея".
ББ (справившись с начальным своим смущением, осторожно, ожидая подвоха). Мне кажется, если говорить об "этиологии", то и у Уайльдовской "Саломеи" есть вероятный прототип. Я имею в виду "Атта Троль".
...Да, она была царица,
Королева Иудеи,
Та, чью страсть насытил Ирод
Головою Иоанна.
И за это преступленье
Казнь она несет за гробом:
В сонме призраков ей мчаться
Вплоть до Страшного суда.
И в руках она доныне
Держит блюдо с головою
Иоанна и безумно
Эту голову целует.
Ведь она его любила.
Библия молчит об этом,
Но хранит народ преданье
О ее любви кровавой.
Да и как понять иначе
Злую прихоть этой дамы?
Женщина - лишь если любит,
Снимет голову с мужчины.
Рассердилась отчего-то,
Вот и голову срубила,
Но едва лишь увидала
Эту голову на блюде -
Помешалась и от горя
Умерла в безумье страсти.
(Плеоназм: безумье страсти!
Страсть сама уже - безумье.)
И она, держа, как прежде,
Блюдо с головой кровавой,
Ночью скачет на охоту,
Забавляясь тем, что в воздух
Эту голову бросает,
И, как мяч, проворно ловит,
И смеется детским смехом
Женски-дикому капризу.
Уайльд переносит "каприз" Иродиады на Саломею... То, что Уайльд с творчеством Гейне был знаком, сомнений не вызывает, но об отношении судить, конечно, не могу...
МАРИ-ЖАН (как кажется, искренне). Заманчивая мысль, Бертран... Почему заманчивая? Потому что "Атта Троль" - одна из любимых мною вещей Генриха... Извините, Гейне. Действительно, интересное наблюдение. Правда, не могу сказать даже с малой долей уверенности, нет ли в мировой литературе еще подобных интерпретаций этого библейского сюжета, но вы, кажется, поймали на лету какую-то интересную идею.
ББ (не слишком поверил комплименту, но даже считая это лестью, почувствовал себя несколько уверенней). Я тоже не могу с уверенностью об этом рассуждать... Вспоминается "Иродиада" Анатоля Франса, но прежде всего - то, что в живопись образы этого сюжета буквально хлынули именно в 19-м веке...
ВИЛАТ (очень настороженно слушает, потом, отчего-то вздохнув, отходит к каталогу, что помещается в уголке кафе. Довольно скоро возвращается и говорит тихо, слегка потянув ББ за рукав). Смотрите, а еще пишут
про Рихарда Штрауса - его Саломею... А еще - статья Фейхтвангера, ну, вы знаете его... Называется
"Генрих Гейне и Оскар Уайльд". Он пишет: "... я не ставил своей целью разыскивать в сочинениях Гейне новые, до сих пор неизвестные источники творчества Уайльда. Я хотел лишь провести параллель между двумя художниками, параллель, которую, насколько мне известно, никто до сих пор не проводил, и которая, возможно, поможет понять психологию обоих писателей"... Там нет ни слова про Саломею, но - может быть, интересно.
ББ. Спасибо!.. Но о Штраусе вы расскажете лучше всех... Ведь это опера?..
ВИЛАТ (качая головой - на него накатило упрямство и застенчивость разом). Я не знаю, что рассказать... Когда послушаю, тогда другое дело, я не могу с чужих слов и по одному только либретто...
МАРИ-ЖАН (мягко). В том что касается музыки, вы единственный компетентный человек.
КАМИЛ (на половине беседы перегнувшийся через спинку соседнего диванчика). И я заодно послушаю!
ВИЛАТ (сдаваясь скорей на безмолвную просьбу ББ). Ну... Если хотите... вот как Генри Саймон пишет в книжке "100 опер":
"Еще до того, как Оскар Уайльд написал французскую драму, послужившую основой для либретто этой оперы, сюжет Саломеи был использован целым рядом писателей, в том числе такими несхожими, как Евсевий, Св. Григорий, Элфрик, Гейне, Флобер. Некоторые из версий этой истории даже еще более фантастически отличаются от библейского рассказа, чем версия Уайльда, и одна из них - флоберовская - послужила основой другой оперы - "Иродиады" Массне, имевшей в свое время большой успех. Версия Уайльда, по существу, исследование феномена неврастении, имела оперное воплощение даже еще до Штрауса - оперу по драме Уайльда написал французский композитор Антуан Мариотте. Она имела скромный успех и теперь практически забыта. Уайльд, разрабатывая свою концепцию психопатической принцессы, был вдохновлен, как считается, в равной степени Хаусманом и интерпретациями этого сюжета итальянскими и французскими художниками."
Только... я хочу сказать, что критики - они замечают явное сходство... то, что лежит на поверхности... Но ведь на самом деле истоки чего-то всегда скрыты... Поэтому никак нельзя отрицать, что "Атта Троль" - первоначальный толчок...
МАРИ-ЖАН. Спасибо, Вилат. Мне вспомнился еще
Честертон, "Хорошие сюжеты, испорченные великими писателями". С Уайльдом он обходится весьма сурово, но - мы не обязаны с ним соглашаться или можем согласиться частично, как и со всеми теми "критиками", которых вы так уязвили... (Заверяет Вилата, глядя ему в глаза.) Нет-нет, я как раз с вами согласен в этом! Литературоведение без анализа и фактов превращается в беллетристику, но когда из него изгоняется все нерациональное и иррациональное, ассоциации, догадки, озарения, - оно становится... учебником в худшем смысле этого понятия. (Почувствовав, что к продолжению разговора собеседники не особенно расположены, делает вид, что ищет запропастившуюся куда-то перчатку.)
КАМИЛ. А про Штрауса? Это же тот самый, у которого все сюжеты для опер странные - "Заратустра"... и еще что-то. Или я опять путаю кого-то с кем-то?
ВИЛАТ. Камил, можно я не буду про Штрауса?.. Я могу говорить только про то, что более-менее знаю или представляю... А Рихарда Штрауса знаю просто как... ну, как имя в истории музыки... Я тебе потом расскажу, если будет интересно.
КАМИЛ. Лишь бы не забыть... О, мне Мари-Жан что-нибудь посоветует, умное. Пока ты надумаешь.
МАРИ-ЖАН (несерьезно). Репутации обязывают, а лесть тем более. (Пишет на салфетке данные о статье.)
Это именно об опере, Камилл. Доброй ночи всем. (Прощается с Жюно, берет с вешалки зонтик и выходит.)
Почти сразу домой направились и Вилат с ББ. ББ нес раскрытый зонт. Они шли в молчании, наконец, ББ остановился и заговорил:
- Спасибо, что стали меня поддерживать! Только, если говорить правду, мне совсем не важно сказать что-то значительное и быть правым с точки зрения литературоведения и всего прочего... Я стараюсь быть... нескучным, придумывать то, чего нет в книгах, чтобы вас развлечь!..
Вилат заглянул ему в лицо, прикусил губы, но не удержал улыбку.
- Ну, разве может быть с вами скучно... хоть когда-нибудь?!.. - его напряженность и замкнутость почти мгновенно улетучились. - Но все равно приятно себя чувствовать первооткрывателем в чем-то, правда же?.. А потом - найти подтверждение своей мысли в каком-нибудь авторитетном источнике. Ведь так?.. Сознайтесь!
- Наверное, да... Хотя я вовсе об этом не думал... Наверное, озарение потому и озарение, что не согласуется с известным тебе ранее. Может, даже всему известному, что ты знаешь, противоречит... Но как далеко мы ушли, однако, от вопроса Эро, с которого все началось!.. Интересно иногда останавливаться и проследить причудливую цепочку рассуждений...
Утро Вилат начал с такого разговора, приняв самый что ни есть загадочный и торжествующий вид:
- Скажите, ну, а что будет, если я вашим словам все же найду подтверждение?.. То есть не подтверждение, такое подтвердить точно нельзя, и опровергнуть точно нельзя, но, в общем, если я найду похожую мысль?..
Вот, цитирую: "Мифологема Саломеи и Иоанна Крестителя, восходящая к Евангелию и богато отраженная в европейской живописи, в новейший литературный обиход была введена Гейне ("Атта Тролль") и вошла в моду в эпоху декаданса..." Это какой-то Жолковский - я не знаю, кто это... а статья про Мандельштама и Лимонова... таких тоже не знаю. Но это и не важно в данном случае... Может, этот автор и не так уж авторитетен... Ой, ну и слово!.. Есть роман Гюсмана, есть Малларме, есть Флобер, по времени они ближе к Уайльду, чем Гейне, но ведь вы говорили не просто о сюжете, сюжет ему и без всяких посредников из Библии был известен! - а о трактовке! Правильно я понимаю?.. Довольны? - ББ выражал свое восхищение и признательность, а Вилат закончил: - Можете сказать Эро... или я ему подброшу, как будто случайно, эту цитату.