КОНТАКТ
Надо сказать, что кооп, в котором я жил, тоже был местом довольно интересным. Большинство его жителей были молодые интеллигенты с хорошим образованием - при этом почти все парни были рабочими, а девки - школьными учительницами. Учитель в Америке (если это не частная школа) находится на еще более низкой ступеньке, чем у нас, получает копейки - и успешные люди туда не идут. Мои соседки, вполне достойные лучшей доли, пошли в училки из идейных соображений. Работа, естественно, тяжелая. В Беркли вообще очень много всякого такого "активизма". По пятницам на нашей кухне организация "Food not Bombs" готовила харчи для бомжей, одна моя соседка работала в общественной библиотеке, снабжающей книгами заключенных. Есть дискуссионный клуб, где по очереди собираются попиздеть разные организации. По стенам - стеллажи с внушительным, начиная с 30-х годов, архивом самыздата. Есть так называемая "байк-китчен", где тебе помогут собрать себе велик, и "комьюнити-гарден" - общественный огород, где можно взять грядку и выращивать себе укроп. Есть производства, которыми управляют работники, - я, например, видел вполне процветающую анархистскую пекарню. Есть яхт-клуб, члены которого по очереди драют общую яхту и на ней катаются. Две радиостанции: музыкально-университетская (очень хорошая, кстати) и сумасшедше-диссидентская. Кришнаиты, как им свойственно, устраивают раз в неделю публичные ужины. Пожилая лесбийская пара уже тридцать лет держит у себя во дворе большое джакузи с горячей водой, куда желающие могут прийти попариться (отопления во многих домах нет, а зимой промозгло). Один музыкант всю жизнь собирал у себя в подвале древние игральные автоматы (их там сотни) - и раз в неделю открывает его для желаюших поностальгировать...
Конечно, для Америки это все экзотика - но, вот, есть. Кроме того, в городке много жилищных коопов, в которых народ набирается по вкусу. Скажем, в нашем доме подобрались озабоченные экологией цивилы, а в соседнем - циркачи и музыканты.
Смешно было то, что наши сознательные коммунары, остались до кости мозгов американцами. Меня поразило, что живя вместе, много общаясь, решая кучу вопросов, они не были друзьями - и не видели в этом никакой необходимости. Было забавно сидеть на их "хаус-митингах" и слушать, как обсуждаются вещи, которые в любой другой стране были бы понятны людям без слов - иначе они бы вообще не стали жить вместе. Любая деталь скурпулезно перетиралась, каждый подробно излагал, что чувствует. Они упорно старались прийти к решению - но при этом совершенно не пробовали понять друг друга по большому счету, дойти до общего понимания, подружиться, попросту говоря. Думаю, они вообще не поняли бы, что я имею в виду. Никто никогда не пытался убедить другого - это против прайвэси. Это были пятнадцать независимых жизней на одном пространстве. Я не очень понимал, что, собственно, заставляет их заниматься всем этим. Это казалось игрой в коллективизм людей, не имеющих о нем никакого представления.
(Циничный Боря, как нормальный советский еврей в гробу видавший все эти партсобрания, являлся на них редко: тихонько шуршал в своем ноутбуке, а иногда, подмигнув мне, вставлял какую-нибудь серьезную реплику, которую американцы принимали за чистую монету.) Тем не менее, система работает: можно жить вместе, не понимая друг друга, - может, даже и легче, чем понимая.
(Там был смешной момент. Один раз к нам на митинг пришла очень энергичная баба, которая учит людей общаться. "Non-violence communication". Идея у нее была простая, но здравая: в случае напряга надо попробовать сформулировать для себя, что чувствует другой человек. Это не так просто, как кажется.
И по ходу дела она говорит: "Представьте ситуацию: вы со старым другом, с которым давно не виделись, договорились встретиться в кафе. Вы сидите там, ждете - и вдруг он звонит и говорит: ой, прости, я опоздаю на полчаса, мне надо вещи дома забрать. Что вы почувстуете? Обиду, разочарование - правильно?" И вся наша компания хором: "Конечно..." "А вот, - говорит, - если бы он пришел на встречу и сказал: слушай, извини пожалуйста, мне надо на полчаса убежать. Тогда другое дело, верно? Результат тот же, но мы видим, что человек о нас думает..." Да, - думаю, - быстро меня тут расколют...
Многим у нас американцы кажутся тупыми. Мы им тоже - потому что жизнь от нас требует разного.)
Приезжая в Россию, замечаешь, что все очень щурятся и стараются в глаза не смотреть. У нас взгляд в глаза вызывает цепную реакцию взаимного понимания, с которым мы дальше не знаем что делать. Мы не знаем, как быть с нашей общностью. В России, как приезжаешь, сразу бросается в глаза, что все ругаются - в автобусе, в магазине. Чего ругаются-то? Да все отношения выясняют, хотят друг от друга чего-то, как в развалившейся семье.
Американцы глядят в глаза незнакомцам безо всякого смущения. На понимание они не рассчитывают, идея в другом: договориться так, чтобы не лезли в их дела. Ругаются здесь только негры.
Чтобы договориться, американцам приходится точно выражаться. Моя подруга Милка рассказала такую сценку: забирая сына из школы, она часто подвозит его одноклассников. Вылезая, они благодарят ее. Раньше она отвечала им "sure" ("пожалуйста") - и видела, что они как-то растеряны. Потом один раз ответила "No problem" - и дети радостно выскочили. У нас не больно важно, что именно тебе сказали, ты и так видишь, что человек чувствует. А там все четко: "no problem" означает, что человек, помогая тебе, не имел проблем. Поэтому американцы ребята гораздо более артикулированные, у них очень развита риторическая культура. В колледжах прямо и учат риторике. Русские преподы тут не раз мне говорили: может, у студента мысли и нет, но красиво изложить это для него не проблема.
Все это не значит, что американцам друг на друга положить. Незнакомым людям в беде здесь помогают охотнее, чем у нас. Если вы сломались на дороге, тут же кто-то остановится, позвонит, дождется, отвезет куда надо. В Америке очень хороший автостоп: увидев одинокого туриста на заправке люди сами подходят и спрашивают, чем помочь. В Нью-Йорке при мне упала на улице пожилая женщина - и десяток человек просто ринулись к ней.
Русские, попадавшие в такие ситуации, всегда удивляются одному: помощь совершенно не означает, что человек испытывает к тебе интерес или симпатию. Акт помощи вас никак не связывает, общаться с вами дальше он не собирается. Войти в жизнь человека здесь так просто нельзя.
Новый знакомый на днях тут рассказал историю. В Америке поехал он с несколькими местными русскими друзьями в "поход". Такой американский поход: приехали в кэмпинг, разожгли заранее им приготовленный костерок, поставили палатки без колышков - потому что ветра в этом кампинг-плэйсе все равно не бывает. И выпили немножко, дунули, стали петь чего-то, играть в "контакт" - ну просто сидеть. Обычное общение, ничего особенного. И с ними был один настоящий американец - ради которого все общались по-английски. Он тоже дунул - но не больше остальных. И вот Юра видит, что парень сидит на бревне, обхватив себя руками, и его трясет. Он спрашивает: ты чего. А тот не может ничего сказать сквозь спазмы. А потом выдавливает что-то типа, что никогда в жизни с ним такого не было, что он не знал, что так можно - и плачет почти. Юра, который первый раз в Америке был, глядит на это ошарашенно. А друзья ему говорят: да нормально, не волнуйся, просто у парня изоляцию пробило.
Люди там, где я тусовался, были в основном хорошие. Тем не менее за полгода в Америке было только два человека, с которыми у меня возник эмоциональный контакт. И то это было удивительно и чудесно. Еще с парочкой людей я подружился без него, как бы через стеклянную стену. А с остальными вообще никакого контакта - все было вежливо, дружелюбно, с интересом, но не по-настоящему. Первый контакт у меня случился с Дэни, 18-летним фермерским пареньком из Висконсина. (Он путешествовал: в Америке есть такая сеть "WWOOF", объединяющая маленькие фермы, выращивающие овощи без пестицидов. Они часто зовут всяких студентов поработать за жилье, еду и обмен опытом. Очень популярная вещь. У нашего коопа был свой огород - и там все время копался кто-то из этих приезжих ребят.) С первого взгляда по Дэни было ясно, что он из деревни - такая у него была специальная красная рожа, чистый взгляд - и походка такая, что сразу видно, что человек всю жизнь провел на огороде. В Тишанке (если кто знает) у людей такая же. Сразу было видно, что он совершенно не из этого мира. И мы как-то быстро друг друга поняли. Почему-то с ним вообще не было никакой стены.
Говорил Дэни с такой обаятельной американской кашей во рту (как Том Уэйтс), что мы вскоре условились, что он все произносит дважды. На следующее утро по приезде я проснулся от его громкого пения на веранде. Я ненавижу людей, которые меня будят, нэнавижу. Но он пел так, что я про все забыл, вылез счастливый. Это было правда что-то прекрасное - как горный ручей, не знаю. Драйвовое, сильное и очень настоящее, первичное какое-то. Невозможно было не улыбаться, не удивляться до глубины души. Это была та дикая Америка, за которой я приехал. Дэни был совсем настоящий.
Второй контакт был с Элизабет - самой странной девушкой, которую я видел в жизни. Она - какое-то удивительное существо, воплощение для меня чего-то запредельно-радикального, неожиданного и чудесного, не влезающего в представления. Как писал Каннингем: "в этот момент я понял, что есть разные способы быть красивым". Она выглядит, как типичный буч - широкоплечая, очень мускулистая, бритая наголо, с живым черным взглядом (в ней, наверное, есть какая-нибудь восьмая негритянской крови). А при этом она не лесбиянка никакая. Вся в каких-то оккультных татуировках своего изготовления - красивых, эзотерических и очень личных орнаментах; с неким руническим словом, выжженным на груди. Умная, как Одиссей, и при этом ласковая - что тут вообще не принято. При этом живет как панк, в грязи, не замечает ее вообще, еду по помойкам ворует. А никакой панковской запущенности в душе нет. Драйв, энергия, ходит, как пружина, - и поет все время, очень хорошо. Все время что-то делает полезное, без дураков. И очень любит одного там парня, колбасится. В общем, Элизабет как-то просто своим существованием разрушала стереотипы. В ней были маскулинность и ранимость, радикальность и застенчивость. Она была чем-то самым американским - и чем-то самым не-американским.
И главное, она тоже была настоящая, плотная. Чувства в ней жили. Мы поглядели друг на друга - и сразу у нас изоляцию пробило. Я в нее мгновенно влюбился - и был горд, что влюбился не в какую-то картонную рыбу, а во что-то по-настоящему удивительное.
В Америке бывают люди, в которых как бы запечатлены огромные масштабы этой страны. В них заключена вся эта большая, разная, странная, по-своему оторванная жизнь. Очень крутые какие-то. Они, конечно, редки, но встречаются - и нигде больше таких нет, ни в какой Европе. Вот Том Уэйтс, мне кажется, тоже такой. Общаешься с человеком - и словно летишь над каньонами, горами, хайвэями, трейлерами. Они как-то совершенно сами по себе, одиночки. Кажется, те, кто может вынести свободу, становится тут крутым. А остальные превращаются в верстовые столбы. Вот и Элизабет такая. Наверное, ее маскулинность заставила ее когда-то осознать, что она одна, сама по себе, поверх всех систем. Они как-то поверх всей этой американской культуры - и только с ними мы и можем общаться.