«ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК»
I.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ ЛЬВУ,
КОГДА ОНИ ШЛИ ЗАДОМ НАПЕРЕД ИЗ ОБИТЕЛИ
САНТА МАРИЯ ДЕЛЬИ АНДЖЕЛИ В ПЕРУДЖУ
Всё, мой братец, барашек-лев, совсем наоборот,
мы ступаем в свои следы, но задом наперед,
ты идешь впереди меня, но будто позади,
я иду позади тебя, но будто впереди,
нам ветрюга собачая по-прежнему не брат,
разве прежде он бил в лицо, а нынче бьет под зад,
как привратник учёнейший, но тот покрепче был,
что в Марии дельи Анджели нас Радости учил,
он увесистой Радостью - и в гриву нас, и в хвост,
меньше, чем в головах у нас, на небе было звезд,
лучше знать их движение, чем кровью пачкать снег,
лучше ставить мир нá уши, и нá ноги - калек,
лучше ботать по-ангельски, и падаль воскрешать,
чем в Марии дельи Анджели снег с кровью жрать опять,
всё, мой братик, барашек-лев, пиши наоборот,
как евреи, но не совсем, а - задом наперед,
т а к вернемся в Перуджу мы, затылками смотря,
как над веточкой Умбрии склоняется заря…
(Fior. VII)
II.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ МАССЕО,
ПОКА ТОТ КРУЖИЛСЯ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
МЕЖДУ СИЕНОЙ, ФЛОРЕНЦИЕЙ И АРЕЦЦО
Братец Массео, какой же ты все-таки дурачок!
Ишь развертелся, ну вылитый деревянный волчок.
Думаешь, это Бог тебя так вертеться запустил
на перекрестке? Ладно, кружись, пока хватает сил.
Что ты лепечешь? Кто? Франциск тебе приказал?
Даже не знаю, ты слишком велик или я так мал?
Не отвечаешь? От всей латыни - только «ох» и «ах»!
Не про тебя ли, чурбан, кубарь бишь, писал Каллимах?
Не на тебе ли, дрейдл, эти «нэс гадоль хайя по»*,
как у евреев, только - здесь, здесь, от Таранто до По?
Вот бы мне кнутик, чтобы тебя подгонять, подгонять,
чтобы как солнце ты падал и поднимался опять.
Что мне Сиена, и Флоренция, и Ареццо с ней!
Пусть бы там сдохли третий, четвертый и пятый злодей,
пусть бы не видеть их перекошенных, широких рож,
пусть бы не слышать, как в каждой складке шевелится нож!
Только б вертелся ты вокруг лысой своей головы,
только бы зерна в мельницу падали без половы,
только б струился из-под жернова свет муки святой…
И не надейся, мой братец, я не скажу тебе: «Стой!»
(Fior. X)
_________
* Чудо великое было здесь (др.-евр.)
III.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ БЕРНАРДУ
ПОКА ТОТ ПОПИРАЛ ЕМУ НОГАМИ ГРУДЬ И УСТА
Что же ты, братец Бернард, вдруг стал как перо и пух,
будто в тебе не мослы, а всего лишь Святой дух?
Что же дышать перестал, что сдулись в груди меха?
Думаешь, стали теперь легче твои потроха?
Нет уж, куда им! Да пусть каждый твой маленький вдох
станет быка тяжелей, а лучше - двух или трех!
Грудь мне ногой попирай, другой топчи мне уста:
трижды позвал я тебя… Куда уж мне до Христа!
Был ты тогда у Него, знать, на духовном пиру.
Я-то подумал (слепец!), ты ягоды ешь в бору…
Что же меня не позвал брашно с тобой разделить?
Или так сладко вилáсь речей золотая нить,
что человечишку вы знать не хотели совсем?
Или струхнули, поди, что я вас вдвоем объем,
вот и забыли меня, как мне и надо, в людской,
только бы я не смущал, патриции, ваш покой?
Что же, топчи посильней, что ж, поучи-ка уму
тварь, чтобы знала она: му-му-му, му-му-му!
(Fior. II)
IV.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ МАССЕО
ПО ДОРОГЕ ВО ФРАНЦИЮ
Ты, брат Массео, хорош собой, вот и накидали тебе горбух,
а у меня за пазухой - что Святой! - даже не хлебный был дух.
В той церкви, помнишь, маленькой, ты еще так долго меня искал,
просто для этой церковки был ты великоват, а я был мал,
вот я в алтарь и спрятался, чтобы там пропечься пожарче мне,
чтобы покрыться корочкой, чтобы захрустел я в ее броне.
Ну что, похавал корочек (может, и курочку где прихватил?),
давай теперь померимся, у кого из нас двоих больше сил.
А ну-ка, брат Массеушка, ну-ка, подавай мне себя сюда!
Посмотрим, что из двух сильней: Огнь или в твоем желудке еда.
Я только дуну на тебя, ты сразу и полетишь кувырком,
в Сирафе так один купец над нашим потешился моряком.
Ага! Вот ты и полетел! Прямо как петух взлетел на насест.
Чтоб ты оттуда не упал, я тебе подставлю воздушный шест.
А ну, кричи ку-ка-ре-ку о том, какая же там благодать,
как можно с этого шеста всю Францию нам с тобой повидать…
Там строит маленький король всю свою жизнь огромный собор,
туда с тобой мы не пойдем, пора нам спуститься с воздушных гор.
(Fior. XII)
V.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ВОЛКУ,
КОГДА ДЕРЖАЛ ЕГО ЗА ЛАПУ
Брáт волк, брáт волк! Ну и лапа! Разве в людской руке
есть так много силы - не той, что в стиснутом кулаке,
и не той, что гнет железо и шеи железом гнет,
и не той, что в бледных пальцах держит сладчайший гнет,
а такой, что тихо в самой себе лежит, как в руке
чьей-то тихой, но не сильной, а знающей: всё в руке
чьей-то сильной, но не тихой и знающей: слаб - умри,
и у волка на сердце камнем ляг и лежи внутри
и наружу ночью долго смотри сквозь его глаза,
как из неба долго течет на ветру звезды слеза,
а над теми, кто рядом с тобой камнем лежит, не плачь,
ты - калачик, но и тот, кто отведал вас, не палач.
(Fior. XX)
VI.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК СВЯТОЙ КЛАРЕ
ВО ВРЕМЯ ТРАПЕЗЫ В САНТА МАРИЯ ДЕЛЬИ АНДЖЕЛИ
Веточка Умбрии, на которой и лед - как розы, и розы - как лед,
что благовония, хлеб твой пахнет, и вода твоя сладкая как мед,
и над соломою, на которой с трапезой нашей расстелен твой плат,
жар и сияние в холодке Портиункулы, как снаружи, парят,
и занимается от них серая пыль на голубиных сквозняках,
и поднимается к низкому своду она как воскресающий прах,
и крыша ветхая рада пламени, рада обрушиться наконец
прямо на гóлову - мне, от стыда сгорающему, совсем как юнец.
и над обителью жаркий воздух распаляется еще горячей,
небо в лес падает, и лес горит, и в лесу пересыхает ручей,
и обыватели бегут с ведерками в наш адский рай, наш райский сад,
веточку Умбрии спасать от розы льда горючего - и стар, и млад,
с ними - Пачифика, Бенвенута, и Амата, и Анджелюччия,
с ними - Чечилия, Кристиана, Франческа, Бенедетта, Лючия…
Так в Портиункулу они и ворвутся всем Ассизи, не чуя ног…
Поздно: доеден хлеб, вода выпита, и ты отряхнула свой платок.
(Fior. XIV)
VII.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ПТИЦАМ
(ВСЕ ХОТЯТ ЭТО ЗНАТЬ)
И как вам не страшно, птицы, вставать у самого края
на крылышке остром, в синий огонь другое макая,
так, чтобы, спустившись обратно, воздух расшить словами?
Ведь вы - грамотеи, а воздух - тетрадь, сшитая вами!
Но кто же вас учит грамоте? Где эта школа, птицы?
Кто правит ошибки, ставит галочки на полях страницы?
Не тот ли, кто ставит галочек там, на вспаханном поле,
чтоб вы не считали ворон, мечтая летать на воле?
Чтоб вы не считали себя, а всё чертили, чертили,
на длинной странице о страшной птице страшные были,
о той, у которой в ладони, ступни и ребро вжаты
пять слез-чечевичек, что задумчиво-голубоваты,
о той, у которой шесть крыльев, но трижды шесть не птичье,
а лишь человечье, цветиком чахнущее обличье,
и капают слезы из рук, и ног, и груди на меня,
и вдруг закипают в руках, ногах и груди у меня.
(Fior. XV)
VIII.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК
ДВУМ ХЛЕБЦАМ, КОГДА ПОСТИЛСЯ
НА ОСТРОВЕ ПОСРЕДИ ПЕРУДЖИЙСКОГО ОЗЕРА
Хлебцы, хлебцы, из теплого еще совсем Пепла,
ваша корка еще не засохла и не ослепла,
треснет корка, и выглянут из-под нее глаза,
будем вместе смотреть друг на друга, в слезу - слеза,
будем трое в шалаше из колючек ночевать,
будет кровлей терновник, из татарника - кровать,
ляжем рядом и будем путать, где звезды, где шипы.
Сколько крошек в каждом из вас? Как на небе - крупы.
Сколько надо мне, чтобы не сдохнуть за сорок дней?
Ни единой, но полхлебца из пепла - всё ж честней!
Крошка крошки крошки крошки крошки, и так, пока
не вернется смерть в мýку, а из той станет мукá.
(Fior. VI)
IX.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ МАССЕО,
ТРИЖДЫ СПРОСИВШЕМУ «ПОЧЕМУ ЗА ТОБОЙ?»
Я скажу, брат Массео, почему за мной, почему за мной, почему за мной.
Потому что из сердца у меня течет черный сладкий гной золотой волной,
потому что он льется на мечи князей, на перчатки пап, золотинки слов,
потому что он льется на сукно и шелк, на чертеж и счет, на литье и кров,
потому что Бог - скотник и ведет меня, как вонючий скот - в золотую клеть,
чтобы там я срамился, и взяла меня за мои бока в два прихвата плеть,
чтоб меня волочил Он по грязи назад, и держал в грязи, и кормил гнильем,
чтобы то посрамленье никогда уже не смогло уже порасти быльем,
чтобы жалко всем стало дурака меня, дурака меня, дурака меня,
чтобы всем захотелось гноя моего, сладости его и его огня,
чтоб скотины смутилась грязной и больной, страшной и смешной мира красота
и стояла с ней рядом, трогая рукой грязные бока, черные уста!
(Fior. IX)
X.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БЛУДНИЦЕ,
КОГДА ХОДИЛ ОБРАЩАТЬ ВАВИЛОНСКОГО СУЛТАНА
Пойдем, зулейка, я ведь не Иосиф Прекрасный,
взойдем на пламя, на очаг возляжем атласный,
смотри, ласкает он меня своими углями,
приди скорее, распалим их дочиста сами,
смотри, зулейка, вот на чугунке я танцую,
прибавь скорее тыщу к одному поцелую,
султан во пламя не хотел войти вслед за мною,
а ты мне станешь на перинах жгучих женою,
смотри, я скинул донага свою мешковину,
и ты разденься, препояшешь после щетину, -
сестрица Клара носит из такой власяницу, -
пойдешь молиться в Бабье Лоно, вашу столицу,
войдешь к султану и смиренно скажешь султану,
была как ты я, не вошла в огонь, и не стану, -
огонь вошел мне холодком в горячее лоно,
и ты заслужишь холодка, султан Вавилона…
(Fior. XXIII)
XI.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ОГНЮ
ПЕРЕД ТЕМ, КАК ПРИНЯТЬ ПРИЖИГАНИЕ ВИСКОВ
РАДИ ИЗЛЕЧЕНИЯ ОТ СЛЕПОТЫ
Брат Огонь, брат Огонь, прости меня, но не милуй меня!
Лучше зубы мышей, и ночью в шалашике их возня,
чем тебя оскорбить этой кожей, этим лéкарством вен
у виска моего, будь он проклят, будь ты благословен!
Кочергу раскали, черную вещь доведи добела,
чтоб прощеньем твоим на висок мне тихо она легла.
Свет уйдет все равно, пусть от огня хоть останется след,
пусть войдет сквозь него нестерпимый, всё претерпевший, Свет,
и останутся звук, запах: в той же деревенской печи
из краснеющих глин для дома Его пекут кирпичи.
(Fior. XVIII et al.)
XII.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ЛАСТОЧКАМ,
КОТОРЫЕ СВОИМИ КРИКАМИ ЗАГЛУШАЛИ ЕГО ПРОПОВЕДЬ
Ласточки, вы думаете: что брызжет слюнями, осел?
Лучше бы он своим слюням другое дело нашел,
строил бы под карнизами круглые кельи налету,
брат Бернард, вон, возносится и не в такую высоту,
голову закинул и так и ходит уже целый год,
оттого брат наш Эгидий ласточкой его и зовет,
вот и ты прилепись к Телу Господнему своей слюной,
вот и ты построй там келью вместе с твоей сестрой женой,
вот и ты заведи птенцов, кричащих на все голоса:
Господи! Мы хотим есть, мы не ели уже полчаса!..
(Fior. XV, XXVII)
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ ЛЬВУ,
КОГДА ОНИ ШЛИ ЗАДОМ НАПЕРЕД ИЗ ОБИТЕЛИ
САНТА МАРИЯ ДЕЛЬИ АНДЖЕЛИ В ПЕРУДЖУ
Всё, мой братец, барашек-лев, совсем наоборот,
мы ступаем в свои следы, но задом наперед,
ты идешь впереди меня, но будто позади,
я иду позади тебя, но будто впереди,
нам ветрюга собачая по-прежнему не брат,
разве прежде он бил в лицо, а нынче бьет под зад,
как привратник учёнейший, но тот покрепче был,
что в Марии дельи Анджели нас Радости учил,
он увесистой Радостью - и в гриву нас, и в хвост,
меньше, чем в головах у нас, на небе было звезд,
лучше знать их движение, чем кровью пачкать снег,
лучше ставить мир нá уши, и нá ноги - калек,
лучше ботать по-ангельски, и падаль воскрешать,
чем в Марии дельи Анджели снег с кровью жрать опять,
всё, мой братик, барашек-лев, пиши наоборот,
как евреи, но не совсем, а - задом наперед,
т а к вернемся в Перуджу мы, затылками смотря,
как над веточкой Умбрии склоняется заря…
(Fior. VII)
II.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ МАССЕО,
ПОКА ТОТ КРУЖИЛСЯ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ
МЕЖДУ СИЕНОЙ, ФЛОРЕНЦИЕЙ И АРЕЦЦО
Братец Массео, какой же ты все-таки дурачок!
Ишь развертелся, ну вылитый деревянный волчок.
Думаешь, это Бог тебя так вертеться запустил
на перекрестке? Ладно, кружись, пока хватает сил.
Что ты лепечешь? Кто? Франциск тебе приказал?
Даже не знаю, ты слишком велик или я так мал?
Не отвечаешь? От всей латыни - только «ох» и «ах»!
Не про тебя ли, чурбан, кубарь бишь, писал Каллимах?
Не на тебе ли, дрейдл, эти «нэс гадоль хайя по»*,
как у евреев, только - здесь, здесь, от Таранто до По?
Вот бы мне кнутик, чтобы тебя подгонять, подгонять,
чтобы как солнце ты падал и поднимался опять.
Что мне Сиена, и Флоренция, и Ареццо с ней!
Пусть бы там сдохли третий, четвертый и пятый злодей,
пусть бы не видеть их перекошенных, широких рож,
пусть бы не слышать, как в каждой складке шевелится нож!
Только б вертелся ты вокруг лысой своей головы,
только бы зерна в мельницу падали без половы,
только б струился из-под жернова свет муки святой…
И не надейся, мой братец, я не скажу тебе: «Стой!»
(Fior. X)
_________
* Чудо великое было здесь (др.-евр.)
III.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ БЕРНАРДУ
ПОКА ТОТ ПОПИРАЛ ЕМУ НОГАМИ ГРУДЬ И УСТА
Что же ты, братец Бернард, вдруг стал как перо и пух,
будто в тебе не мослы, а всего лишь Святой дух?
Что же дышать перестал, что сдулись в груди меха?
Думаешь, стали теперь легче твои потроха?
Нет уж, куда им! Да пусть каждый твой маленький вдох
станет быка тяжелей, а лучше - двух или трех!
Грудь мне ногой попирай, другой топчи мне уста:
трижды позвал я тебя… Куда уж мне до Христа!
Был ты тогда у Него, знать, на духовном пиру.
Я-то подумал (слепец!), ты ягоды ешь в бору…
Что же меня не позвал брашно с тобой разделить?
Или так сладко вилáсь речей золотая нить,
что человечишку вы знать не хотели совсем?
Или струхнули, поди, что я вас вдвоем объем,
вот и забыли меня, как мне и надо, в людской,
только бы я не смущал, патриции, ваш покой?
Что же, топчи посильней, что ж, поучи-ка уму
тварь, чтобы знала она: му-му-му, му-му-му!
(Fior. II)
IV.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ МАССЕО
ПО ДОРОГЕ ВО ФРАНЦИЮ
Ты, брат Массео, хорош собой, вот и накидали тебе горбух,
а у меня за пазухой - что Святой! - даже не хлебный был дух.
В той церкви, помнишь, маленькой, ты еще так долго меня искал,
просто для этой церковки был ты великоват, а я был мал,
вот я в алтарь и спрятался, чтобы там пропечься пожарче мне,
чтобы покрыться корочкой, чтобы захрустел я в ее броне.
Ну что, похавал корочек (может, и курочку где прихватил?),
давай теперь померимся, у кого из нас двоих больше сил.
А ну-ка, брат Массеушка, ну-ка, подавай мне себя сюда!
Посмотрим, что из двух сильней: Огнь или в твоем желудке еда.
Я только дуну на тебя, ты сразу и полетишь кувырком,
в Сирафе так один купец над нашим потешился моряком.
Ага! Вот ты и полетел! Прямо как петух взлетел на насест.
Чтоб ты оттуда не упал, я тебе подставлю воздушный шест.
А ну, кричи ку-ка-ре-ку о том, какая же там благодать,
как можно с этого шеста всю Францию нам с тобой повидать…
Там строит маленький король всю свою жизнь огромный собор,
туда с тобой мы не пойдем, пора нам спуститься с воздушных гор.
(Fior. XII)
V.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ВОЛКУ,
КОГДА ДЕРЖАЛ ЕГО ЗА ЛАПУ
Брáт волк, брáт волк! Ну и лапа! Разве в людской руке
есть так много силы - не той, что в стиснутом кулаке,
и не той, что гнет железо и шеи железом гнет,
и не той, что в бледных пальцах держит сладчайший гнет,
а такой, что тихо в самой себе лежит, как в руке
чьей-то тихой, но не сильной, а знающей: всё в руке
чьей-то сильной, но не тихой и знающей: слаб - умри,
и у волка на сердце камнем ляг и лежи внутри
и наружу ночью долго смотри сквозь его глаза,
как из неба долго течет на ветру звезды слеза,
а над теми, кто рядом с тобой камнем лежит, не плачь,
ты - калачик, но и тот, кто отведал вас, не палач.
(Fior. XX)
VI.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК СВЯТОЙ КЛАРЕ
ВО ВРЕМЯ ТРАПЕЗЫ В САНТА МАРИЯ ДЕЛЬИ АНДЖЕЛИ
Веточка Умбрии, на которой и лед - как розы, и розы - как лед,
что благовония, хлеб твой пахнет, и вода твоя сладкая как мед,
и над соломою, на которой с трапезой нашей расстелен твой плат,
жар и сияние в холодке Портиункулы, как снаружи, парят,
и занимается от них серая пыль на голубиных сквозняках,
и поднимается к низкому своду она как воскресающий прах,
и крыша ветхая рада пламени, рада обрушиться наконец
прямо на гóлову - мне, от стыда сгорающему, совсем как юнец.
и над обителью жаркий воздух распаляется еще горячей,
небо в лес падает, и лес горит, и в лесу пересыхает ручей,
и обыватели бегут с ведерками в наш адский рай, наш райский сад,
веточку Умбрии спасать от розы льда горючего - и стар, и млад,
с ними - Пачифика, Бенвенута, и Амата, и Анджелюччия,
с ними - Чечилия, Кристиана, Франческа, Бенедетта, Лючия…
Так в Портиункулу они и ворвутся всем Ассизи, не чуя ног…
Поздно: доеден хлеб, вода выпита, и ты отряхнула свой платок.
(Fior. XIV)
VII.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ПТИЦАМ
(ВСЕ ХОТЯТ ЭТО ЗНАТЬ)
И как вам не страшно, птицы, вставать у самого края
на крылышке остром, в синий огонь другое макая,
так, чтобы, спустившись обратно, воздух расшить словами?
Ведь вы - грамотеи, а воздух - тетрадь, сшитая вами!
Но кто же вас учит грамоте? Где эта школа, птицы?
Кто правит ошибки, ставит галочки на полях страницы?
Не тот ли, кто ставит галочек там, на вспаханном поле,
чтоб вы не считали ворон, мечтая летать на воле?
Чтоб вы не считали себя, а всё чертили, чертили,
на длинной странице о страшной птице страшные были,
о той, у которой в ладони, ступни и ребро вжаты
пять слез-чечевичек, что задумчиво-голубоваты,
о той, у которой шесть крыльев, но трижды шесть не птичье,
а лишь человечье, цветиком чахнущее обличье,
и капают слезы из рук, и ног, и груди на меня,
и вдруг закипают в руках, ногах и груди у меня.
(Fior. XV)
VIII.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК
ДВУМ ХЛЕБЦАМ, КОГДА ПОСТИЛСЯ
НА ОСТРОВЕ ПОСРЕДИ ПЕРУДЖИЙСКОГО ОЗЕРА
Хлебцы, хлебцы, из теплого еще совсем Пепла,
ваша корка еще не засохла и не ослепла,
треснет корка, и выглянут из-под нее глаза,
будем вместе смотреть друг на друга, в слезу - слеза,
будем трое в шалаше из колючек ночевать,
будет кровлей терновник, из татарника - кровать,
ляжем рядом и будем путать, где звезды, где шипы.
Сколько крошек в каждом из вас? Как на небе - крупы.
Сколько надо мне, чтобы не сдохнуть за сорок дней?
Ни единой, но полхлебца из пепла - всё ж честней!
Крошка крошки крошки крошки крошки, и так, пока
не вернется смерть в мýку, а из той станет мукá.
(Fior. VI)
IX.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БРАТУ МАССЕО,
ТРИЖДЫ СПРОСИВШЕМУ «ПОЧЕМУ ЗА ТОБОЙ?»
Я скажу, брат Массео, почему за мной, почему за мной, почему за мной.
Потому что из сердца у меня течет черный сладкий гной золотой волной,
потому что он льется на мечи князей, на перчатки пап, золотинки слов,
потому что он льется на сукно и шелк, на чертеж и счет, на литье и кров,
потому что Бог - скотник и ведет меня, как вонючий скот - в золотую клеть,
чтобы там я срамился, и взяла меня за мои бока в два прихвата плеть,
чтоб меня волочил Он по грязи назад, и держал в грязи, и кормил гнильем,
чтобы то посрамленье никогда уже не смогло уже порасти быльем,
чтобы жалко всем стало дурака меня, дурака меня, дурака меня,
чтобы всем захотелось гноя моего, сладости его и его огня,
чтоб скотины смутилась грязной и больной, страшной и смешной мира красота
и стояла с ней рядом, трогая рукой грязные бока, черные уста!
(Fior. IX)
X.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК БЛУДНИЦЕ,
КОГДА ХОДИЛ ОБРАЩАТЬ ВАВИЛОНСКОГО СУЛТАНА
Пойдем, зулейка, я ведь не Иосиф Прекрасный,
взойдем на пламя, на очаг возляжем атласный,
смотри, ласкает он меня своими углями,
приди скорее, распалим их дочиста сами,
смотри, зулейка, вот на чугунке я танцую,
прибавь скорее тыщу к одному поцелую,
султан во пламя не хотел войти вслед за мною,
а ты мне станешь на перинах жгучих женою,
смотри, я скинул донага свою мешковину,
и ты разденься, препояшешь после щетину, -
сестрица Клара носит из такой власяницу, -
пойдешь молиться в Бабье Лоно, вашу столицу,
войдешь к султану и смиренно скажешь султану,
была как ты я, не вошла в огонь, и не стану, -
огонь вошел мне холодком в горячее лоно,
и ты заслужишь холодка, султан Вавилона…
(Fior. XXIII)
XI.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ОГНЮ
ПЕРЕД ТЕМ, КАК ПРИНЯТЬ ПРИЖИГАНИЕ ВИСКОВ
РАДИ ИЗЛЕЧЕНИЯ ОТ СЛЕПОТЫ
Брат Огонь, брат Огонь, прости меня, но не милуй меня!
Лучше зубы мышей, и ночью в шалашике их возня,
чем тебя оскорбить этой кожей, этим лéкарством вен
у виска моего, будь он проклят, будь ты благословен!
Кочергу раскали, черную вещь доведи добела,
чтоб прощеньем твоим на висок мне тихо она легла.
Свет уйдет все равно, пусть от огня хоть останется след,
пусть войдет сквозь него нестерпимый, всё претерпевший, Свет,
и останутся звук, запах: в той же деревенской печи
из краснеющих глин для дома Его пекут кирпичи.
(Fior. XVIII et al.)
XII.
ЧТО ГОВОРИЛ СВЯТОЙ ФРАНЦИСК ЛАСТОЧКАМ,
КОТОРЫЕ СВОИМИ КРИКАМИ ЗАГЛУШАЛИ ЕГО ПРОПОВЕДЬ
Ласточки, вы думаете: что брызжет слюнями, осел?
Лучше бы он своим слюням другое дело нашел,
строил бы под карнизами круглые кельи налету,
брат Бернард, вон, возносится и не в такую высоту,
голову закинул и так и ходит уже целый год,
оттого брат наш Эгидий ласточкой его и зовет,
вот и ты прилепись к Телу Господнему своей слюной,
вот и ты построй там келью вместе с твоей сестрой женой,
вот и ты заведи птенцов, кричащих на все голоса:
Господи! Мы хотим есть, мы не ели уже полчаса!..
(Fior. XV, XXVII)