Был ли однозначный мотив у людей, вступающих в КПСС?
Сразу же сошлюсь на цитату из "Номенклатуры" Восленского в виде эпиграфа, и сразу скажу, что собираюсь опровергнуть этот тезис.
Мотивы были самые разные. Кто-то цинично пытался сделать партийную карьеру, и положив с прибором на все идеологические догмы, жаждал власти, членовоза и черной икры на бутерброде.
Кому-то членство в Партии было бесплатным и неизбежным приложением к его профессии (учитель истории, армейский офицер). Кто-то вступал в КПСС из искренних идеалистических побуждений, а затем разочаровался и сдал партбилет (или был изгнан из рядов), а кто-то вступал в Партию, ни минуты не веря марксистским догмам, но умело лицемеря ради меркантильных целей.
Разные были люди, и мотивы у всех были разные. Да еще и менялись в процессе взросления, с течением жизни. Вот возьмем, и сделаем срез, как менялось отношение к Марксизму-Ленинизму у основателя МХГ Юрия Орлова.
----------------------------------------------
Из книги "Опасные мысли" Ю. Орлова:
1942 год
Михаил, токарь самого высокого разряда, был серьезный, молодой русский парень с тонким и строгим скандинавским лицом. Неграмотный сперва, он по петиному наущению закончил к началу войны вечернюю семилетку. После пары месяцев приглядки к своему подмастерью Осипов подошел ко мне с удивительной идеей.
- Слушай. Наши союзники теперь не германские фашисты, а демократические страны, - без них нам Германию не победить. Это должно повлиять на наше послевоенное устройство. Я думаю, Советский Союз станет после войны более демократическим. Я уверен в этом.
- Но ведь у нас и так демократия, - возразил я. - Нет частной собственности, значит, нет классов. Нет классов, значит у власти весь народ. Власть народа - это и есть демократия.
- Ну-ну, - пробормотал Миша.
- Кто нами управляет, - они не владеют ничем, и потому никого не эксплуатируют, значит, защищают интересы только народа, - долбил я дальше, глуша собственные сомнения.
Миша помалкивал. Он никогда невозвращался к этому разговору. Но я запомнил его навсегда.
1946 год
Два главных политических требования были ясны нам уже летом 1946 года: отказаться от центрального планирования и отказаться от однопартийной системы. Тем не менее, социализм был исходным постулатом наших обсуждений, по крайней мере для меня. Социализм - но не коммунизм. Я неожиданно осознал: я не понимаю, что такое будущий коммунизм, и понять это вообще невозможно.
- Нам дают только лозунг, - говорил я.
- Коммунизм - от каждого по способностям, каждому по потребностям. И ничего больше. Но это абсурд - строить новую систему, не зная о ней ничего, кроме лозунга в одну строку. Это смешно.
1948 год.
В артиллерийском училище я был автоматически оформлен кандидатом в члены партии - как будущий офицер; во время войны это казалось мне нормальным. Но после войны мои взгляды сильно изменились и я пытался не переходить в полные члены партии. Кочегаром на фабрике я просто утаивал, что ношу билет в кармане, но в университете это было невозможно. Отказаться от перехода в полные члены значило отказаться от продолжения учебы в университете, что тоже было невозможно.
Пробыв три года в кандидатах вместо одного, я был серьезно спрошен секретарем партбюро, по какой причине тяну с этим делом. Хорошо, я стал членом партии. Но на этом не кончилось. Как старшего по возрасту и хорошо успевающего меня попросили войти в комсомольское бюро факультета. И я опять согласился.
Чем глубже я погружался в науку, тем в большее недоумение приводило меня учение советских марксистов, что все основные науки - квантовая механика, релятивистская теория, генетика, кибернетика - базируются на ложной гносеологической основе. Или марксизм был ложен и, фактически, антинаучен; или науки, которые я познавал и любил все больше, совсем не были науками.
1956 год
По указанию Центрального Комитета всем парторганизациям надлежало провести закрытые обсуждения Хрущевского доклада. В ИТЭФ это должно было проходить под руководством партбюро, в членах которого я состоял уже два года.
Хотя директор Алиханов, его заместители и руководители отделов почти все были беспартийными (так он их подбирал), они старались влиять на состав партбюро, как и на состав профбюро, - чтобы там сидели люди неплохие или, по крайней мере, безвредные. Это было похоже на организацию круговой обороны. Поэтому я не отказывался быть выбранным в бюро, веря, что смогу помочь науке и таким образом. Учитывая все виражи советской политической жизни, включая даже такой нежданно благоприятный, как смерть Сталина, ученые всегда имели основания для страха. В случае общего или местного похода против физики и против конкретных физиков позиция партбюро могла сыграть, как я считал, решающую роль.
...
В зале сидели такие же, как я, члены партии, в большинстве не карьеристы, не фанатики. Теперь многие из них, кто с опаской, кто смелее, открывали глаза и начинали думать: "как избежать повторения сталинизма" (хотя самого этого термина еще не существовало). Казалось, им нравилось, что я говорил.
- При капитализме, при одних и тех же производительных силах, - продолжал я, - могут существовать различные политические надстройки, от фашизма до демократии. Не существует однозначной связи между производительными силами и политической структурой. И точно так же при социализме: у власти могут стоять убийцы вроде Сталина и Берия, как в Советском Союзе, и может быть более демократический режим, как в Югославии.
- Чтобы больше не повторилось то, что произошло, нам нужна демократия на основе социализма! - Так я закончил.
1967 год.
- Если вы подадите, прямо сейчас, заявление в партию, - сказал он, - то мы договоримся с Москвой не только, чтобы вас приняли, но и чтобы вам восстановили стаж за все двенадцать лет после 1956 года. Не теряйте момента!
Это было доброе и даже смелое предложение, но вне моей системы отсчета.
Из любопытства - что думают разные люди о такой смехотворной чести - я провел опрос общественного мнения: «Нужно ли мне соглашаться на предложение снова вступить в партию?» Все отвечали «Да».,
В Москве я спросил о том же Алиханова, уже не директора ИТЭФ.
- А зачем вам это надо? - спросил он.
- Да решительно ни за чем. Люди говорят, что мне после этого разрешили бы ездить в научные командировки за границу.
- Я бы не полез в это говно даже ради заграничных командировок, - отрезал Алиханов. Это было именно то, что я хотел услышать от Абрама Исаковича.
Я не полез в это говно.
----------------------------------------------
Прочитав все это, по-моему, становится совершенно очевидно, что сам факт вступления в КПСС не может говорить ровно ни о чем.