Самоубийство-1: Почему трудно обсуждать самоубийства, говорить и писать о них?
В этом тексте я, в частности, расскажу об осуждении самоубийц обществом; о распространенных мифах, связанных с суицидом (например, что маленькие дети не совершают суицид или что самоубийства совершают только психически больные) и о том, как обстоят дела в реальности; о внешних предвестниках суицида и душевных состояниях, которые его сопровождают; о том, что такое суицид и какие бывают виды суицида (в частности о так называемых «скрытых суицидах»); о наиболее распространенных причинах самоубийств; о факторах и группах суицидального риска (в частности о подростках и пожилых людях); о состояниях, которые переживают близкие самоубийц, в частности их дети; о том, как можно попытаться помочь человеку, задумавшему суицид (что надо или не надо говорить и делать, чтобы снизить риск самоубийства) и о некоторых других вещах.
Итак, почему трудно обсуждать самоубийства, говорить и писать о них?
Потому что эта тема - очень запутанная, а для многих табуированная и постыдная. Ее сопровождают страх, осуждение (всегда вызывающее желание замалчивать тему) и мифологизированные представления.
Страх
«Ничто не потрясает нас сильнее, чем внезапная смерть, главный ужас человеческого существования. Западный человек, дитя оптимистической цивилизации, живет на свете, делая вид, что смерти нет, а если и есть, то очень нескоро».
(Г. Чхартишвили «Кладбищенские истории»)
«На сознательном уровне подавляющее большинство испытуемых (свыше 70 процентов) отрицали страх смерти. (…) На бессознательном уровне у большинства испытуемых появилось сильное отвращение к смерти».
(Об исследовании Фейфеля и его коллег)
«(…) В.В. Мейснер в интересном эксперименте продемонстрировал существование значительной бессознательной тревоги. Он измерял кожно-гальваническую реакцию (КГР) нормальных испытуемых, которым были представлены пятьдесят слов и словосочетаний: тридцать нейтральных и двадцать символически связанных со смертью (например, «черный», «безмолвный», «переход по мосту»). Символы смерти вызывали значительно более сильную кожно-гальваническую реакцию, чем контрольные слова».
(И. Ялом «Экзистенциальная психотерапия», глава «Тревога смерти и психопатология»)
Суицид - это противоречивое явление, которое пугает и одновременно обескураживает.
С одной стороны, речь идет о смерти. Смерть неизбежна и непреодолима, поэтому порождает чувство беспомощности, которое (как всякая беспомощность) вызывает тревогу. А поскольку речь идет о конечной и наивысшей форме беспомощности, то тревога по поводу смерти огромна.
Страх смерти, ужас небытия так силен, что люди тратят неисчислимое количество жизненной энергии на то, чтобы не думать, не помнить о ней, жить так, будто никогда не умрут - иначе им придется жить в ненадежном, опасном, неуютном мире, где можно умереть в любую секунду. Жить в таком мире никто не хочет.
Даже сама тревога по поводу смерти так невыносима, что не осознается, вытесняется или смещается, маскируясь подо что-то менее пугающее. Например, под тревогу о том, что могут подумать о нас окружающие, опасения о собственном здоровье или невроз навязчивых состояний: именно эти симптомы чаще всего появляются у человека, столкнувшегося с угрозой для собственной жизни, насилием (символизирующим смерть) или со смертью кого-либо из окружающих. В такие моменты психологические защиты, позволяющие нам не задумываться о смерти и нашей смертности, ослабевают, и мы оказываемся слишком близки к реальности.
Мы живем в мире коллективного отрицания смерти, стараемся избежать мыслей о смерти, переживаний по ее поводу, ее осознавания. Поэтому смерть редко считается удачной темой для разговора. Человек, узнавший о том, что он смертельно болен, обычно оказывается в изоляции: окружающие не хотят обсуждать с ним его умирание, а то и просто отказываются от общения с ним, не желая напоминаний о собственной смерти и боясь «заразиться» - не конкретной болезнью, а смертностью, как таковой. Умиранием. Чем ближе смерть - тем выше тревога смерти и тем сильнее желание ее избежать.
С другой стороны, суицид - это смерть, которую кто-то выбрал добровольно. Не просто согласился на нее, как это бывает на войне или в ситуации самопожертвования, но предпочел ее, пожелал ее себе. Такое сочетание вдвойне пугает, о нём вдвойне трудно говорить.
Самоубийца не только напоминает о смерти и о нашей смертности (которой от него так же страшно «заразиться» как и от смертельно больного), но и не соответствует общепринятым представлениям о человеке и его отношениях с миром и самим собой. Ведь он делает то, о чем другие боятся даже думать, отказываясь от жизни, которая считается в человеческом сообществе одной из высших ценностей и за которую принято бороться.
И тут поднимает свою уродливую голову ксенофобия - боязнь чужого, необычного, незнакомого. В общем случае ксенофобия возникает по двум причинам: с одной стороны, это страх потерять себя, стать таким как тот, кто совсем на меня не похож, раствориться в чужих обычаях и утратить собственные. На самом деле, это тот же страх смерти, только очень хорошо завуалированный - «если я приму чужака, то он, может быть, и не уничтожит меня физически, но я стану похож на него, а значит, меня прежнего, меня привычного уже не будет». В то же время, это легитимная возможность проявить агрессию. Не «у меня есть агрессивные импульсы, за которые я в ответе; и, возможно, это значит, что я не так хорош, как мне хотелось бы думать», а «этот человек заслуживает того, чтобы к нему плохо относились, потому что он совсем не такой, как все нормальные люди». Это «он совсем не такой как все нормальные люди» может относиться к чему угодно, начиная от национальности и религии, заканчивая сексуальной ориентацией или особенностями мировоззрения. Самоубийцы нередко становятся объектами неосознаваемой ксенофобии.
Кроме того, существует распространенное заблуждение, что всякий самоубийца - сумасшедший. Этот миф невольно формировали в частности те, кто пытался защитить родственников и близких самоубийц от социального осуждения и от моральных страданий по поводу того, что дорогой им человек покончил с собой. Чтобы смягчить ситуацию многие самоубийцы автоматически признавались невменяемыми. Самоубийство легче пережить, если верить, что дорогой тебе человек был не в себе, когда покончил с собой. Не осознавал, что делает, не отвечал за свои поступки.
На самом деле, среди самоубийц только треть психически больных людей, но заблуждение о тотальном безумии тех, кто покушается на суицид очень развито.
Не стоит забывать, что сумасшествие пугает почти так же сильно, как и смерть (фактически это тоже смерть нашего привычного «я», того рационального разума, с которым себя отождествляет большинство из нас) и ощущается таким же заразным, как и умирание. Подробно об отношении к безумным в обществе я писала здесь http://budurada.livejournal.com/30238.html#cutid1
Некоторых собственное безумие пугает даже больше, чем возможность умереть, потому что смерть все-таки может быть достойной, мирной или даже героической, а сумасшествие ассоциируется с унизительным концом. Более того, смерть бывает быстрой, а сумасшествие воспринимается как длительное трагическое существование, во время которого «мое тело живо, но им как будто бы пользуется кто-то другой». Безумие - это потеря контроля над собой, собственным телом и бытием (так же как и смерть).
В действительности, человек, покушающийся на самоубийство вовсе не целеустремленный фанатик, у которого нет ничего общего с другими людьми. Во-первых, саморазрушительные импульсы (в том числе и мысли об исчезновении, бегстве, небытии и даже самоубийстве) в той или иной степени встречаются у 80 процентов людей.
Во-вторых, в абсолютном большинстве случаев человек, задумавший самоубийство амбивалентен - его чувства двойственны: он мечтает прекратить свои страдания (и не видит (из-за тоннельного сужения сознания - состояния, о котором я скажу ниже) другого выхода, кроме смерти), но в то же время надеется на чудо, которое позволит ему остаться в живых. Он, как и всякий человек, испытывает страх смерти и желание жить. Те из неудавшихся самоубийц, кто не был в шоковом или замутненном (например, веществами) состоянии в момент своей попытки суицида, рассказывали, что они чувствовали очень острое ощущение неестественности, противоестественности своих действий. В глубине души потенциальный самоубийца был бы рад сохранить жизнь, если позволят условия - в этом очень много надежды для предотвращения суицидов и работы с теми, кто хочет совершить самоубийство или неудачно покушался на него.
Завершая тему, скажу следующее: я глубоко убеждена, что о смерти надо говорить. Потому что «когда смерть отрицается - жизнь суживается» (ц. И. Ялом). И еще потому, что лучший способ справиться с тревогой - говорить об этой тревоге и ее объекте. Лучший способ справиться с бессознательной тревогой - осознание, потому что тем, что осознано, можно управлять, его можно контролировать, а то, что не осознано, управляет нами, контролирует нас.
Если человеку не приходится тратить силы на то, чтобы никогда не вспоминать о смерти, то эти силы начинают тратиться на жизнь и ее полноту. «Память смертная», если она не сопровождается тревогой, тоской и неврозом, помогает нам жить здесь и сейчас, вместо того, чтобы ждать «когда я выйду на пенсию», «когда разбогатею», «когда вырастут дети», «когда похудею», «когда встречу мужчину» и т.д. Она обостряет чувства, делает течение жизни менее банальным и дает нам жизненные ориентиры, помогая помнить о том, что по-настоящему важно и не размениваться на мелочи. Она вызывает чувство свободы - у человека появляется способность сознательно делать то, что он считает по-настоящему важным, действительно хочет. Уменьшает страхи, связанные с межличностым общением и отвержением, увеличивает готовность к риску и глубину контакта с близкими.
Закончу словами экзистенциального психолога и исследователя смерти Ирвина Ялома: «Я вовсе не желаю участвовать в некрофильском культе или выступать в защиту жизнеотрицающей болезненности. (…) Но отрицание смерти на любом уровне есть отрицание собственной природы, ведущее ко все большему сужению поля сознания и опыта. Интеграция идеи смерти спасает нас: она действует отнюдь не как приговор, обрекающий на пожизненный ужас или на мрачный пессимизм, а скорее как стимул к переходу в более аутентичный модус существования. Она увеличивает наше удовольствие от проживания своей жизни. Подтверждением тому служат свидетельства людей, переживших личную встречу со смертью».
Продолжение следует
(Об осуждении самоубийц обществом http://budurada.livejournal.com/108798.html)