К небесам и обратно.
«Разнообразие земных форм вместо глухой русской равнины казалось мне издавна законным достоянием всякого, желающего видеть так, а не иначе. Я не люблю свинцовых болот, хвойных лесов, снега, рек в плоских, как иззубренные линейки, берегах; не люблю серого простора, скрывающего под беспредельностью своей скудость и скуку. Против известного, обычного для меня с момента рождения, следовало поставить неизвестность и неизведанное во всём, даже в природе, устранив все лишения чувств...»
(Александр Грин, «Далёкий путь»)
***
Ассаляму алейкуму, люди равнин!
Если вдруг надумаете избавляться от Северного Кавказа, как того давеча требовал Алексей Широпаев, отдайте его Беларуси. Можно не весь, меня бы удовлетворила одна Карачаево-Черкесия.
Откуда я недавно вернулся на родину и сразу же заболел острой тоской, которую немецкие романтики назвали Fernweh - по аналогии и в противопоставление ностальгии (Heimweh) - тоской по чужбине.
Бывает так: «Я пересёк семь морей, поднимался на семь холмов, прошёл все долины, пересёк обширные равнины во все времена года. Я путешествовал по всему миру, и когда я вернулся домой, я был поражён, увидев весь мир в крохотной капле на листочке в моём саду».
Это финальная фраза из фильма иранского режиссёра Мохсена Махмальбафа «Крик муравьёв». Главные герои которого - девушка в смутных духовных поисках, сопровождаемая бойфрендом, коммунистом и религиозным скептиком - бродят по Индии, разыскивая некоего «Совершенного человека». Им предсказуемо оказался как бы случайный встречный, простой пастух в пустыне. С обычным для восточного гуру кокетливым смирением сообщивший, что - да, видел несколько раз того, кого вы ищете. Как вскоре выясняется, видел в водном отражении. Мол, люди его так называют - «Совершенным человеком», а он что, он ничего, пастух своих коров.
«Видишь, он идиот», - говорит скептический молодой человек своей спутнице. Но девушка-в-духовных-поисках, вся такая взволнованная и в священном трепете, видит своё и просит пастуха написать ей что-нибудь мудрое в блокнот. Тот благосклонно что-то корябает луковым соком: через три дня подержите листок над огнём в Священном городе и всё поймёте.
Когда в финале написанное луковым соком проступает, мы слышим процитированную выше усталую мудрость. О том, что, в общем, незачем метаться, стремиться куда-то вовне, искать, блуждать. Постигай Дао по месту жительства и без отрыва от производства.
Такой просветлённый пастух, конечно, запросто мог бы жить в Беларуси и не рыпаться. Да хоть в виде отделённой от тела головы, помещённой в банку с физраствором. Мигая всепонимающими, бесстрастными глазами.
Я не могу, нет. Для этого нужен богатый и самодостаточный внутренний мир, независимый от внешних условий, или хотя бы твёрдо определённое место в жизни. У меня же ни с тем, ни с другим как-то не очень.
А вокруг на 207 560 км² - Восточно-Европейская равнина, чуть повышающаяся к холмам, самым высоким из которых является Гора Дзержинская, достигающая (читать с ядовитым сарказмом в голосе) 350 метров выше уровня моря. Срыл бы это издевательское недоразумение, сковырнул этот досадный прыщ своими руками, ей-богу! Уж лучше голимая и честная равнина.
Добавьте сюда отсутствие выхода к Мировому океану, умеренно-континентальный климат, удручающую этническую гомогенность, доходящую до этнического гомеостаза, затхлое вялотекущее время...
Всё это безнадёжно способствует навязчивому ощущению, что:
(c) автор
Его-то, уехавшего незнамо куда, я и ищу, за ним и влекусь душой к чужбинам!
Ну, а горы - это лестница в небо, прежде всего. Марина Цветаева говорила, будто «небо начинается сразу от земли, либо его нет совсем» и мне сказанное всегда казалось красивым и убедительным, но физически я его окрестной, ручной близости не ощущаю. Как не могу ощутить наполненную ванну частью Мирового океана, хоть ты усоли её самой разморской солью. Слишком оно легкодоступное, такое небо, свойское какое-то, будничное.
То небо, до которого нужно, порой мучительно, карабкаться, оно угрожающе чуждое, совершенно нечеловеческое. В нём, на самом деле, одиноко, неуютно и страшно. Когда мы наконец вплотную к нему подобрались со старшим сыном, сидели, переводили дух, а оно тем временем выпустило из-за вершины два струящихся облака, украдкой обходящих нас с правого и левого флангов, ей-ей, примстилось, что сейчас кёк (небо по-карачаевски) схватит и утащит в свои глубины.
Впрочем, этой своей чуждостью миру людей оно и привлекает. С одной стороны, выветривает из головы то самое «человеческое, слишком человеческое», а с другой - помогает по достоинству мир людей оценить.
Назавтра сыну должно было исполнится пятнадцать лет, ключевой, как мне кажется, возраст, поэтому хотелось, чтобы он встретил этот день по-особенному, уйдя от привычного стереотипа. Но я бы никогда не придумал того, что вышло невольно, из-за неадекватной оценки расстояния и сил. Выйдя в гору утром, к вершине мы поднялись к тому времени, когда начинало стремительно смеркаться. Идти вниз нам пришлось уже в густой южной темноте. Значительную часть пути вообще без тропы...
Приключение жутко рискованное, по-хорошему в него, конечно, не стоило бы пускаться. Зато как символично и душеполезно! Не вообще, а именно для бирюковатого подростка, дичащегося людей, каким по некоторым причинам вырос мой старший сын, в канун дня рождения.
След в след за отцом, с холодных, грозных и бесприютных небес, по крутой, тесной петляющей тропке - вниз, к далёким, тёплым мерцающим огонькам, к людям. Неизвестно, чем этот путь закончится, но так хочется благополучно пройти его до конца, соединиться с миром людей.
Душа, если она существует, наверное, проделывает схожий путь, воплощаясь в теле человека.
Как бы там ни было, такой трудный и опасный, но при этом страстный и целенаправленный спуск в человеческий мир благотворен для того, кто до сих пор, может быть, не совсем ценил и не до конца понимал тесную связь с ним. Вопрос «зачем я здесь? что мне до людей?» снимается сам собой.
Здравствуйте, люди, я спустился к вам!
Продолжение следует, иншалла.
(Александр Грин, «Далёкий путь»)
***
Ассаляму алейкуму, люди равнин!
Если вдруг надумаете избавляться от Северного Кавказа, как того давеча требовал Алексей Широпаев, отдайте его Беларуси. Можно не весь, меня бы удовлетворила одна Карачаево-Черкесия.
Откуда я недавно вернулся на родину и сразу же заболел острой тоской, которую немецкие романтики назвали Fernweh - по аналогии и в противопоставление ностальгии (Heimweh) - тоской по чужбине.
Бывает так: «Я пересёк семь морей, поднимался на семь холмов, прошёл все долины, пересёк обширные равнины во все времена года. Я путешествовал по всему миру, и когда я вернулся домой, я был поражён, увидев весь мир в крохотной капле на листочке в моём саду».
Это финальная фраза из фильма иранского режиссёра Мохсена Махмальбафа «Крик муравьёв». Главные герои которого - девушка в смутных духовных поисках, сопровождаемая бойфрендом, коммунистом и религиозным скептиком - бродят по Индии, разыскивая некоего «Совершенного человека». Им предсказуемо оказался как бы случайный встречный, простой пастух в пустыне. С обычным для восточного гуру кокетливым смирением сообщивший, что - да, видел несколько раз того, кого вы ищете. Как вскоре выясняется, видел в водном отражении. Мол, люди его так называют - «Совершенным человеком», а он что, он ничего, пастух своих коров.
«Видишь, он идиот», - говорит скептический молодой человек своей спутнице. Но девушка-в-духовных-поисках, вся такая взволнованная и в священном трепете, видит своё и просит пастуха написать ей что-нибудь мудрое в блокнот. Тот благосклонно что-то корябает луковым соком: через три дня подержите листок над огнём в Священном городе и всё поймёте.
Когда в финале написанное луковым соком проступает, мы слышим процитированную выше усталую мудрость. О том, что, в общем, незачем метаться, стремиться куда-то вовне, искать, блуждать. Постигай Дао по месту жительства и без отрыва от производства.
Такой просветлённый пастух, конечно, запросто мог бы жить в Беларуси и не рыпаться. Да хоть в виде отделённой от тела головы, помещённой в банку с физраствором. Мигая всепонимающими, бесстрастными глазами.
Я не могу, нет. Для этого нужен богатый и самодостаточный внутренний мир, независимый от внешних условий, или хотя бы твёрдо определённое место в жизни. У меня же ни с тем, ни с другим как-то не очень.
А вокруг на 207 560 км² - Восточно-Европейская равнина, чуть повышающаяся к холмам, самым высоким из которых является Гора Дзержинская, достигающая (читать с ядовитым сарказмом в голосе) 350 метров выше уровня моря. Срыл бы это издевательское недоразумение, сковырнул этот досадный прыщ своими руками, ей-богу! Уж лучше голимая и честная равнина.
Добавьте сюда отсутствие выхода к Мировому океану, умеренно-континентальный климат, удручающую этническую гомогенность, доходящую до этнического гомеостаза, затхлое вялотекущее время...
Всё это безнадёжно способствует навязчивому ощущению, что:
(c) автор
Его-то, уехавшего незнамо куда, я и ищу, за ним и влекусь душой к чужбинам!
Ну, а горы - это лестница в небо, прежде всего. Марина Цветаева говорила, будто «небо начинается сразу от земли, либо его нет совсем» и мне сказанное всегда казалось красивым и убедительным, но физически я его окрестной, ручной близости не ощущаю. Как не могу ощутить наполненную ванну частью Мирового океана, хоть ты усоли её самой разморской солью. Слишком оно легкодоступное, такое небо, свойское какое-то, будничное.
То небо, до которого нужно, порой мучительно, карабкаться, оно угрожающе чуждое, совершенно нечеловеческое. В нём, на самом деле, одиноко, неуютно и страшно. Когда мы наконец вплотную к нему подобрались со старшим сыном, сидели, переводили дух, а оно тем временем выпустило из-за вершины два струящихся облака, украдкой обходящих нас с правого и левого флангов, ей-ей, примстилось, что сейчас кёк (небо по-карачаевски) схватит и утащит в свои глубины.
Впрочем, этой своей чуждостью миру людей оно и привлекает. С одной стороны, выветривает из головы то самое «человеческое, слишком человеческое», а с другой - помогает по достоинству мир людей оценить.
Назавтра сыну должно было исполнится пятнадцать лет, ключевой, как мне кажется, возраст, поэтому хотелось, чтобы он встретил этот день по-особенному, уйдя от привычного стереотипа. Но я бы никогда не придумал того, что вышло невольно, из-за неадекватной оценки расстояния и сил. Выйдя в гору утром, к вершине мы поднялись к тому времени, когда начинало стремительно смеркаться. Идти вниз нам пришлось уже в густой южной темноте. Значительную часть пути вообще без тропы...
Приключение жутко рискованное, по-хорошему в него, конечно, не стоило бы пускаться. Зато как символично и душеполезно! Не вообще, а именно для бирюковатого подростка, дичащегося людей, каким по некоторым причинам вырос мой старший сын, в канун дня рождения.
След в след за отцом, с холодных, грозных и бесприютных небес, по крутой, тесной петляющей тропке - вниз, к далёким, тёплым мерцающим огонькам, к людям. Неизвестно, чем этот путь закончится, но так хочется благополучно пройти его до конца, соединиться с миром людей.
Душа, если она существует, наверное, проделывает схожий путь, воплощаясь в теле человека.
Как бы там ни было, такой трудный и опасный, но при этом страстный и целенаправленный спуск в человеческий мир благотворен для того, кто до сих пор, может быть, не совсем ценил и не до конца понимал тесную связь с ним. Вопрос «зачем я здесь? что мне до людей?» снимается сам собой.
Здравствуйте, люди, я спустился к вам!
Продолжение следует, иншалла.