Судьба чебурека или лицо врага
Полистал беседы Тишкова с боевиками, и выудил оттуда поразительный экземплярчик. Итак, знакомьтесь, - Ахъяд.Д. (слева) и его дружбан (Лом-Али):
Тяжёлая судьба в горном ауле и деревянные игрушки не привили Ахъяду любовь к знаниям. Он «с трудом в свое время закончил сельскую среднюю школу» (стр. 17*). Так бы, наверно, и пас баранов в горах... если бы не приход чеченского вождя: «Дудаев для меня был хорош тем, что он, когда в ящик скажет два слова, сразу ясно, что надо делать. А у других мало что поймешь» (стр. 257).
«Потом осенью 1994 уехал в Грозный, когда был первый поход на город в ноябре.» (стр. 312)
Его звёздный час наступил тогда, когда Дудаеву понадобились нукеры. Его как самого «чистого» из числа горных баранов юношей, отобрали старые бараны чеченцы «Стал служить в гвардии Дудаева. Туда отбирали специально по два человека из села по рекомендации старейшин. Такие были ребята чистые, не курили и не пили. Многие из них погибли» (стр. 312)
Самое поразительное во всей этой истории, что эта тварь находилась в президентском дворце в Грозном "до самых последних дней» (стр. 357) и вышла из него живой: «В январе был все время во дворце, когда бомбили. <...> Дворец обороняло человек сто, и все там были вперемешку. Ковалев, потом этот с бородой. Я сам спас того раненого капитана (Мычко из 81 мсп), которого показывали по телевизору. Его положили рядом с нашим раненым в ноги, а я потом вижу, что капитан на полу. Наш так был сердит, что ему, видимо, добавил, полоснув ножом, и чуть не добил». (стр. 279)
Ковалёв и «тот бородатый», слева - наши пленные:
Ребятишки во дворце подобрались как на подбор: «Мы никогда не пили водку, когда воевали.» (стр. 282). Правда в другом месте Ахъяд проговорился: «А тут я нашел в одном из кабинетов бутылку коньяка. Один из начальников оставил. Коньяк был французский, и бутылка очень красивая. Никогда до этого такой не видел. Я решил ее открыть. Ребята стали говорить, что пить нельзя. Иначе, если убьют, тогда будет наказание вместо рая. А я им сказал, что мне туда пока не надо, а вот полечиться нужно. Открыл и выпил. Сразу стало легче. Пошел и взял подстволъник с гранатой, чтобы на третий этаж подняться, где русский снайпер несколько дней весь коридор простреливал, и никто не мог ничего с ним сделать. Он по мне выстрелил, но промазал. А я прямо к окну подошел ближе и как ударил по тому месту, откуда он стрелял. Больше его не слышали. Вернулся к ребятам, чтобы еще выпить, а бутылка уже была пустая.» (стр. 357)
Весьма красноречиво отзывается он и о своих чеченских «братьях по оружию»: «Все анашисты, пьяницы, наркоманы, все бездомные дворняжки, городская ботота за ним пошла. Спецназ. Им что надо было: у убитого солдата есть аптечка желтая и там одна ампула - сильный наркотик. Они готовы были свою жизнь отдать, чтобы эту аптечку достать. Вот такая группа была: спецназ, пожалуйста. Любую аптечку открываешь, этой иглы нет. Где? А это спецназ подмел.» (стр. 163-164).
По словам Тишкова, у Ахъяда есть «"военный трофей" - квартира в Грозном, где живет жена с тремя детьми» (стр. 14). К сожалению, ничего не говорится о том, каким образом был захвачен «трофей», зато другой боевик, некий Масуд, поделился технологией процесса: «У меня в батальоне был пацан младше меня, так он купил две квартиры в Аргуне, но этого ему показалось мало. Так он приобрел еще две в Грозном. Вообще-то из последней он просто выкинул русскую старушку.» (стр. 290). Очевидно, что чеченское хищничество существует до сих пор (Термин возник во время Кавказкой войны XIX века, когда Русская Армия вплотную столкнулась с варварскими обычаями диких чеченских племён - грабежом и убийствами представителей соседних народов ради наживы и повышения социального статуса, так называемыми чеченскими кантами (удальцами, в современном понимании - бандитами). Как видим, этот чеченский обычай пережил и революцию, и Великую Отечественную Войну, и благополучно существует и в наше время.)
Интересно, а какие же верования у таких как Ахъяд? Всё очень просто: «Моя вера простая. Надо пять раз руки мыть и ноги тоже, чтобы быть всегда чистым. Говорят Шамиля какой-то русский генерал спросил, за что он воюет, а он позвал своего воина и приказал снять сапог. У чеченца ноги были чистые и ногти все подстрижены. «А теперь давай твоего» У того портянки черные и ноги все гнилые и пахнут. Вот теперь понятно, за что мы воюем?» (стр. 346-347). Поразительная логика - помыл руки... и пошёл выгонять русскую старушку из квартиры в Грозном. Наверное, до сих пор считает, что у него ручки после этого чистые, сучара.
А вообще-то Ахъяду мало одной «трофейной» квартиры. Он считает, что его обделили: «Воевали мы, которых и было не больше полутора тысяч. Потом появилось много боевиков, когда мы уже все дело сделали. А эти все Басаев и другие пришли еще позже. Таких буденновсков мы пережили до него много, а ему вся слава... Вот такие люди сразу и окружили Масхадова, который гвардию распустил. Наш командир был из Самашек, а другого нам не надо было. Мы ушли из города и жили в пионерлагере. Но не на что жить, когда стало так много воевавших. Нам тогда много людей не надо было, так как трудно прокормить. Но зато многие жители нам помогали. А теперь Масхадов платить не стал, и получили всё те, кто воевал в самом конце. Поэтому и у Радуева остались только те, кто воевал с самого начала, хотя сам Радуев - ничего такого из себя не представляет» (стр. 292)
А в феврале 1997 его, что называется, «повязали», в Москве: «Чего-то не выдержал, когда спровоцировали в магазине и забрали. Сидел в тюрьме в Москве один год - весь срок. Если бы не сказал "да", то ничего бы и не получил. Но отец учил говорить всегда правду. В тюрьме сидел и не слушал воровской порядок, когда отбирали одежду и продукты у тех, кто слабый. Вышел со справкой, а приговор не сохранил: в тюрьме иногда бумага была нужна». (стр. 293)
Но горячий парнишка не успокаивался. Уже после отбытия срока, 16 декабря 1998 его вышвырнули из гостиницы: «Получилась неприятность, и нас попросили съехать. Один азербайджанец в баре с нами сидел и стал ругаться с барменом, и подошла милиция, а мы не стали его давать в обиду, и пришлось кое-что делать. Нас всех забрали, и просидели ночь в милиции. Он потом говорит: "Это, Ахъяд, не я говорил вчера, а водка во мне говорила, и ты прости". Но в гостинице боятся, администратор не хочет нас, хотя мы за все платим и за переговоры тоже. Нам иногда звонят из Чечни. Лом-али матушка звонит: "Когда приедешь? Ты уже почти два года не был дома'. Нам бы надо поехать, но что ехать просто так. Все спросят, ну что Вы там делали? Нам бы что-то сделать для родственников, ну хотя бы раз в жизни. Сказать, вот это от меня. У нас ведь принято барашка зарезать хотя бы в память о матушке, которая умерла в Казахстане. А так что мне там делать? Нам места там нет. Там кто и не воевал по-настоящему, теперь вот с такими орденами. Тот же Бараев, этот сопляк, был настоящий мародер. Нам, когда Масхадов выдал по 30 тысяч долларов на несколько групп, мы купили себе обмундирование, чтобы быть одетыми нормально, и разные другие вещи, а он купил на все пулеметы, наверное, штук десять и сразу стал силой с этими штуками и уже ими все доставал. В том числе и среди чеченцев. Это только сообщают, когда обижают нечеченцев в Чечне. Своим от своих тоже достается.» (стр. 293)
Потом аульский парень подрабатывал, скорее всего, рэкетом: «Что я умею? Я смелый и могу пойти на разговор и с десятью человеками. Кто где-то кому не отдал, что должен или договор не выполнил. Нас могут попросить. Это я могу делать и спокойно поговорить. У меня есть понимание людей, и я могу говорить. Я особенно многому научился за год в тюрьме и за этот опыт благодарен. Пока так, то 100, то 200 долларов, но нам должны законно 4 тысячи и должны скоро отдать.» (стр. 293)
Планы на будующее: «У меня была машина и кое-что, а сейчас ничего нет, но работать класть кирпичи я уже не могу. Нас всех надо лечить <...> Я могу охранником или по спортивным занятиям.» (стр. 294)
И совсем немножко о его родственниках: «Мои в семье все пятеро воевали, в том числе и дядька, которому 70 лет. У него в спине здоровый осколок торчит, и он теперь герой Чечни. Но он такой хитрый и всегда в роду что за других для себя использовал. Мой отец говорил: я пойду где-то чего с кем-нибудь разберусь, а он от этого имеет. Сейчас укатил в Пакистан». (стр. 294)
А всё-таки молодцы наши пацаны, не раз эту суку приложили: «Но меня три раза ранило. Осколок один до сих пор в голове и один в боку. Но мне не мешает. Будет время, подлечимся». (стр. 282). Бедный Ахъяд плачет сейчас: «голова болит, и иногда становится совсем плохо, а без медицинской страховки нигде не принимают». (стр. 27)
В феврале 1999 года дитя гор благополучно отчалило обратно в Грозный, согласно своим дикарским обычаям: «Отец приказал, а его нельзя ослушаться» (стр. 191)
* Страницы указаны по этой книге
PS. Очень надеюсь, что ракета типа «земля-земля» поставила точку в судьбе этого волчары.
Тяжёлая судьба в горном ауле и деревянные игрушки не привили Ахъяду любовь к знаниям. Он «с трудом в свое время закончил сельскую среднюю школу» (стр. 17*). Так бы, наверно, и пас баранов в горах... если бы не приход чеченского вождя: «Дудаев для меня был хорош тем, что он, когда в ящик скажет два слова, сразу ясно, что надо делать. А у других мало что поймешь» (стр. 257).
«Потом осенью 1994 уехал в Грозный, когда был первый поход на город в ноябре.» (стр. 312)
Его звёздный час наступил тогда, когда Дудаеву понадобились нукеры. Его как самого «чистого» из числа горных баранов юношей, отобрали старые бараны чеченцы «Стал служить в гвардии Дудаева. Туда отбирали специально по два человека из села по рекомендации старейшин. Такие были ребята чистые, не курили и не пили. Многие из них погибли» (стр. 312)
Самое поразительное во всей этой истории, что эта тварь находилась в президентском дворце в Грозном "до самых последних дней» (стр. 357) и вышла из него живой: «В январе был все время во дворце, когда бомбили. <...> Дворец обороняло человек сто, и все там были вперемешку. Ковалев, потом этот с бородой. Я сам спас того раненого капитана (Мычко из 81 мсп), которого показывали по телевизору. Его положили рядом с нашим раненым в ноги, а я потом вижу, что капитан на полу. Наш так был сердит, что ему, видимо, добавил, полоснув ножом, и чуть не добил». (стр. 279)
Ковалёв и «тот бородатый», слева - наши пленные:
Ребятишки во дворце подобрались как на подбор: «Мы никогда не пили водку, когда воевали.» (стр. 282). Правда в другом месте Ахъяд проговорился: «А тут я нашел в одном из кабинетов бутылку коньяка. Один из начальников оставил. Коньяк был французский, и бутылка очень красивая. Никогда до этого такой не видел. Я решил ее открыть. Ребята стали говорить, что пить нельзя. Иначе, если убьют, тогда будет наказание вместо рая. А я им сказал, что мне туда пока не надо, а вот полечиться нужно. Открыл и выпил. Сразу стало легче. Пошел и взял подстволъник с гранатой, чтобы на третий этаж подняться, где русский снайпер несколько дней весь коридор простреливал, и никто не мог ничего с ним сделать. Он по мне выстрелил, но промазал. А я прямо к окну подошел ближе и как ударил по тому месту, откуда он стрелял. Больше его не слышали. Вернулся к ребятам, чтобы еще выпить, а бутылка уже была пустая.» (стр. 357)
Весьма красноречиво отзывается он и о своих чеченских «братьях по оружию»: «Все анашисты, пьяницы, наркоманы, все бездомные дворняжки, городская ботота за ним пошла. Спецназ. Им что надо было: у убитого солдата есть аптечка желтая и там одна ампула - сильный наркотик. Они готовы были свою жизнь отдать, чтобы эту аптечку достать. Вот такая группа была: спецназ, пожалуйста. Любую аптечку открываешь, этой иглы нет. Где? А это спецназ подмел.» (стр. 163-164).
По словам Тишкова, у Ахъяда есть «"военный трофей" - квартира в Грозном, где живет жена с тремя детьми» (стр. 14). К сожалению, ничего не говорится о том, каким образом был захвачен «трофей», зато другой боевик, некий Масуд, поделился технологией процесса: «У меня в батальоне был пацан младше меня, так он купил две квартиры в Аргуне, но этого ему показалось мало. Так он приобрел еще две в Грозном. Вообще-то из последней он просто выкинул русскую старушку.» (стр. 290). Очевидно, что чеченское хищничество существует до сих пор (Термин возник во время Кавказкой войны XIX века, когда Русская Армия вплотную столкнулась с варварскими обычаями диких чеченских племён - грабежом и убийствами представителей соседних народов ради наживы и повышения социального статуса, так называемыми чеченскими кантами (удальцами, в современном понимании - бандитами). Как видим, этот чеченский обычай пережил и революцию, и Великую Отечественную Войну, и благополучно существует и в наше время.)
Интересно, а какие же верования у таких как Ахъяд? Всё очень просто: «Моя вера простая. Надо пять раз руки мыть и ноги тоже, чтобы быть всегда чистым. Говорят Шамиля какой-то русский генерал спросил, за что он воюет, а он позвал своего воина и приказал снять сапог. У чеченца ноги были чистые и ногти все подстрижены. «А теперь давай твоего» У того портянки черные и ноги все гнилые и пахнут. Вот теперь понятно, за что мы воюем?» (стр. 346-347). Поразительная логика - помыл руки... и пошёл выгонять русскую старушку из квартиры в Грозном. Наверное, до сих пор считает, что у него ручки после этого чистые, сучара.
А вообще-то Ахъяду мало одной «трофейной» квартиры. Он считает, что его обделили: «Воевали мы, которых и было не больше полутора тысяч. Потом появилось много боевиков, когда мы уже все дело сделали. А эти все Басаев и другие пришли еще позже. Таких буденновсков мы пережили до него много, а ему вся слава... Вот такие люди сразу и окружили Масхадова, который гвардию распустил. Наш командир был из Самашек, а другого нам не надо было. Мы ушли из города и жили в пионерлагере. Но не на что жить, когда стало так много воевавших. Нам тогда много людей не надо было, так как трудно прокормить. Но зато многие жители нам помогали. А теперь Масхадов платить не стал, и получили всё те, кто воевал в самом конце. Поэтому и у Радуева остались только те, кто воевал с самого начала, хотя сам Радуев - ничего такого из себя не представляет» (стр. 292)
А в феврале 1997 его, что называется, «повязали», в Москве: «Чего-то не выдержал, когда спровоцировали в магазине и забрали. Сидел в тюрьме в Москве один год - весь срок. Если бы не сказал "да", то ничего бы и не получил. Но отец учил говорить всегда правду. В тюрьме сидел и не слушал воровской порядок, когда отбирали одежду и продукты у тех, кто слабый. Вышел со справкой, а приговор не сохранил: в тюрьме иногда бумага была нужна». (стр. 293)
Но горячий парнишка не успокаивался. Уже после отбытия срока, 16 декабря 1998 его вышвырнули из гостиницы: «Получилась неприятность, и нас попросили съехать. Один азербайджанец в баре с нами сидел и стал ругаться с барменом, и подошла милиция, а мы не стали его давать в обиду, и пришлось кое-что делать. Нас всех забрали, и просидели ночь в милиции. Он потом говорит: "Это, Ахъяд, не я говорил вчера, а водка во мне говорила, и ты прости". Но в гостинице боятся, администратор не хочет нас, хотя мы за все платим и за переговоры тоже. Нам иногда звонят из Чечни. Лом-али матушка звонит: "Когда приедешь? Ты уже почти два года не был дома'. Нам бы надо поехать, но что ехать просто так. Все спросят, ну что Вы там делали? Нам бы что-то сделать для родственников, ну хотя бы раз в жизни. Сказать, вот это от меня. У нас ведь принято барашка зарезать хотя бы в память о матушке, которая умерла в Казахстане. А так что мне там делать? Нам места там нет. Там кто и не воевал по-настоящему, теперь вот с такими орденами. Тот же Бараев, этот сопляк, был настоящий мародер. Нам, когда Масхадов выдал по 30 тысяч долларов на несколько групп, мы купили себе обмундирование, чтобы быть одетыми нормально, и разные другие вещи, а он купил на все пулеметы, наверное, штук десять и сразу стал силой с этими штуками и уже ими все доставал. В том числе и среди чеченцев. Это только сообщают, когда обижают нечеченцев в Чечне. Своим от своих тоже достается.» (стр. 293)
Потом аульский парень подрабатывал, скорее всего, рэкетом: «Что я умею? Я смелый и могу пойти на разговор и с десятью человеками. Кто где-то кому не отдал, что должен или договор не выполнил. Нас могут попросить. Это я могу делать и спокойно поговорить. У меня есть понимание людей, и я могу говорить. Я особенно многому научился за год в тюрьме и за этот опыт благодарен. Пока так, то 100, то 200 долларов, но нам должны законно 4 тысячи и должны скоро отдать.» (стр. 293)
Планы на будующее: «У меня была машина и кое-что, а сейчас ничего нет, но работать класть кирпичи я уже не могу. Нас всех надо лечить <...> Я могу охранником или по спортивным занятиям.» (стр. 294)
И совсем немножко о его родственниках: «Мои в семье все пятеро воевали, в том числе и дядька, которому 70 лет. У него в спине здоровый осколок торчит, и он теперь герой Чечни. Но он такой хитрый и всегда в роду что за других для себя использовал. Мой отец говорил: я пойду где-то чего с кем-нибудь разберусь, а он от этого имеет. Сейчас укатил в Пакистан». (стр. 294)
А всё-таки молодцы наши пацаны, не раз эту суку приложили: «Но меня три раза ранило. Осколок один до сих пор в голове и один в боку. Но мне не мешает. Будет время, подлечимся». (стр. 282). Бедный Ахъяд плачет сейчас: «голова болит, и иногда становится совсем плохо, а без медицинской страховки нигде не принимают». (стр. 27)
В феврале 1999 года дитя гор благополучно отчалило обратно в Грозный, согласно своим дикарским обычаям: «Отец приказал, а его нельзя ослушаться» (стр. 191)
* Страницы указаны по этой книге
PS. Очень надеюсь, что ракета типа «земля-земля» поставила точку в судьбе этого волчары.